[473]. В самом деле, практически каждый из нас претендует на то, что его уровень выше среднего в каком-нибудь положительном качестве – таком, как способности лидера, утонченность, спортивное мастерство, управленческие навыки и даже навыки вождения. Чтобы дать своей похвальбе разумное объяснение, они пытаются найти тот или иной аспект этого качества, в котором они на самом деле показывают хорошие результаты. Тот, кто водит автомобиль очень медленно, говорит, что у него безопасность вождения выше среднего, а тот, кто водит слишком быстро, говорит, что у него рефлексы лучше среднего.
В более общем смысле мы обманываем себя относительно своей полезности и эффективности: это сочетание качеств, которое социальные психологи называют термином «бенэффектанс»[474]. Когда испытуемые играют в игры, результаты которых подстроены экспериментатором, они объясняют свои успехи собственными умениями, а неудачи – случайностью. Когда в ходе ложного эксперимента их заставляют верить, что они нажатием кнопки делали так, чтобы другой испытуемый получал разряд тока, они принижают жертву, намекая на то, что она заслуживала наказания. Каждый из нас слышал об «уменьшении когнитивного диссонанса» – ситуации, когда человек придумывает новое мнение, чтобы разрешить противоречие в своих мыслях. Например, человек будет называть скучную работу приятной, если он согласился рекомендовать ее другим за мизерную плату. (Если человек польстился рекомендовать работу за более щедрую плату, он будет неизменно вспоминать, что эта работа скучная.) Когнитивный диссонанс – термин, впервые предложенный психологом Леоном Фестингером, – это чувство беспокойства, которое возникает из-за столкновения в сознании человека противоречащих друг другу представлений. Тем не менее это не совсем правильно: между суждением «Эта работа скучная» и суждением «Меня вынудили лгать о том, что работа была интересной» нет противоречия. Еще один социальный психолог, Элиот Аронсон, выразил суть явления более точно: люди подделывают свои убеждения только для того, чтобы устранить противоречие с суждением «У меня все в порядке и под контролем». Когнитивный диссонанс у человека всегда провоцируется явными доказательствами того, что он не настолько полезен и эффективен, как ему бы хотелось, чтобы о нем думали люди. Побуждение сократить диссонанс – это побуждение исправить представления о нем в лучшую сторону.
Иногда мы мельком видим свой самообман. Когда негативное высказывание ранит нас, задевает за живое, действует на нервы? Когда какая-то часть нашего разума знает, что это правда. Если бы каждая его часть знала, что это правда, то отрицательное высказывание не ранило бы, это была бы для нас не новость. Если бы ни одна часть не знала, что это правда, высказывание просто не возымело бы никакого действия, мы бы не обратили на него внимания, зная, что это ложь. Триверс описывает случай, который кажется достаточно знакомым (по крайней мере мне). В одной из газет он прочитал критический отзыв, который на тот момент показался ему злобным и беспринципным, полным грязных намеков и клеветы. Перечитывая статью год спустя, он с удивлением обнаружил, что формулировки в ней более мягкие, сомнения – более обоснованные, а отношение менее предвзятое, чем ему помнилось[475]. Многие другие люди до него тоже делали подобные открытия, которые вполне можно назвать воплощением мудрости:
Если бы существовал глагол со значением «считать ошибочно», у него не было бы значимой формы первого лица настоящего времени.
Есть один способ выяснить, честен ли человек: спросите его об этом; если он ответит «да», можете быть уверены, что он мошенник.
Мнение наших врагов о нас ближе к истине, чем наше собственное мнение.
Ах, если б у себя могли мы Увидеть все, что ближним зримо!…
Невозможно исследовать чувства, не увидев в них источник многих человеческих страданий. Думаю, не стоит винить в этом животных; вполне ясно, каким образом естественный отбор сделал так, чтобы наши инстинкты соответствовали нашим потребностям. Не следует нам винить и эгоистичные гены. Они наделяют нас эгоистичными мотивами, но они также наделяют нас способностью любить и чувством справедливости. Что нам следует особо ценить и чего следует особо опасаться – так это хитроумного устройства самих чувств. Многие из них созданы вовсе не для радости и взаимопонимания: вспомните беговую дорожку счастья, пение сирен, притворные чувства, «машины Судного дня», непостоянство романтических отношений, бессмысленное наказание горем. Тем не менее самообман – это, вероятно, самый жестокий мотив из всех: он заставляет нас чувствовать себя правыми, когда мы не правы, и побуждает нас бороться, когда нам следует сдаться. Триверс пишет:
Представим ссору между двумя близкими людьми – скажем, между мужем и женой. Обе стороны считают, что один из них – альтруист: убежденный, руководствующийся относительно чистыми мотивами и часто становящийся жертвой злоупотребления; а для второго характерен эгоизм, который проявляется в сотнях самых разных случаев. Единственное, в чем их мнения расходятся – это в том, кто из них альтруист, а кто эгоист. Нужно отметить, может показаться, что ссора начинается спонтанно, без всяких прелюдий, однако по мере ее развития вырисовываются два контура обработанной информации, которые сформировались уже давно, и не хватало только вспышки молнии, чтобы увидеть их[477].
Это в фильмах и мультфильмах типичный злодей – нервно теребящий свои усы уродец, упивающийся тем, какой он плохой. В реальной жизни злодеи убеждены в своей правоте. Многие биографы злодеев в начале работы исходят из убеждения, что их предмет описания – циничный оппортунист, а затем бывают вынуждены признать, что он – идеолог и моралист. Невольно приходишь к выводу, что если Гитлер и был актером, то он искренне верил в свою роль[478].
И все же, благодаря сложности нашего мышления, нам нет нужды быть вечными жертвами собственных уловок. Наш разум состоит из множества элементов; некоторые из них созданы для добродетели, некоторые – для рассудительности, некоторые достаточно умны, чтобы перехитрить те элементы, которые не созданы ни для того, ни для другого. Одно «я» может перехитрить другое, однако есть и третье, которому периодически удается увидеть истину.
7. Семейные ценности
Давайте, люди, улыбнитесь каждый своему брату. Соберемся вместе, будем любить друг друга прямо сейчас. Доброта и пониманье, красота и состраданье; мир идет вперед и дальше без корысти и без фальши, о прошедшем не жалея, всходит эра Водолея. Представьте, что нет больше собственности; интересно, сможете ли вы? Нет больше жадных и нищих, все люди – братья, все люди равны. Представьте, что все люди вместе владеют миром. Вы можете сказать, что я мечтатель, но я такой не один. Лишь надеюсь, что и вы к нам присоединитесь, и тогда единым станет мир. (Цитируются строки из трех песен: Get Together группы The Youngbloods; Age of Aquarius из мюзикла Hair, Imagine Джона Леннона.) [479]
Как бы невероятно это ни было, многие из нас, похоже, верили этим сладким речам. Ключевой идеей 1960-х и 1970-х годов была идея о том, что недоверие, зависть, конкуренция, жадность, манипуляция – это социальные институты, которые необходимо реформировать. Некоторые люди считали, что это ненужное зло – такое же, как рабство или лишение женщин права голосовать. Другие считали, что это закоснелые традиции, неэффективность которых попросту долгое время не замечалась – как в случае с гением, который додумался, что за проезд по платному мосту можно брать по доллару с машин, едущих в одну сторону, вместо того чтобы брать по пятьдесят центов с машин, едущих в обоих направлениях.
Подобные настроения озвучивали не только рок-музыканты, но и наиболее выдающиеся социальные критики Америки. В своей книге «Озеленение Америки», опубликованной в 1970 году, Чарльз Рейх, профессор права Йельского университета, предрекал ненасильственную революцию, которую возглавит поколение тогдашних студентов колледжа. У американской молодежи сформировалось новое сознание, заявлял он. Она меньше обременена чувством вины и тревоги, непредвзята, не конкурентна, не прагматична, не агрессивна, предпочитает совместную собственность и не заботится о социальном положении и карьере. Новое сознание, пробившееся, как цветы сквозь асфальт, проявляется в таких вещах, как их музыка, коммуны, путешествия автостопом, наркотики, мечты, жест «виктория» в качестве приветствия и даже их одежда. Брюки клеш, писал он, «дают щиколоткам особую свободу, как будто приглашая танцевать прямо на улице». Новое сознание сулило «более развитый разум, более человечное сообщество и нового, освобожденного человека. В конечном итоге его творением будет новая и более долговечная целостность и красота – обновленные отношения человека с самим собой, с другими людьми, с обществом, с природой и с землей».
Книга за несколько месяцев разошлась миллионным тиражом. Она была напечатана в журнале «Нью-Йоркер», ей были посвящены около десятка статей в «Нью-Йорк тайме» и целый сборник очерков пера ведущих интеллектуалов того времени. Джон Кеннет Гэлбрейт дал на книгу положительный отзыв (хотя в названии отзыва – Who’s Minding the Store? («Кто остался за хозяина?») – чувствовалось предостережение). Книга недавно была переиздана в честь двадцатипятилетнего юбилея со дня ее публикации.