дупреждали об этом хищников. Другие ядовитые виды копировали эту окраску, воспользовавшись уже посеянным страхом. Однако позже эти цвета начали копировать и некоторые неядовитые бабочки, которые с удовольствием пользовались этим средством защиты и в то же время избегали неудобств, связанных с необходимостью становиться невкусными. Когда же подражателей стало слишком много, цвета перестали сообщать информацию и уже не могли служить средством отпугивания хищников. Невкусные бабочки приобрели новые цвета, которые затем тоже начали имитировать вкусные бабочки, и т. д.[590].
Богатство – не единственное достоинство, которого люди жаждут и которое выставляют напоказ. В сложном обществе люди соперничают во многих аспектах, и не во всех из них доминируют плутократы. Белл добавил к списку Веблена четвертый канон: демонстративный эпатаж. Большинству из нас необходимо одобрение окружающих. Нам нужна благосклонность наших начальников, учителей, родителей, клиентов, покупателей, родственников жениха или невесты, а для этого нужна определенная мера уважения к другим и скромности. Агрессивный нонконформизм свидетельствует о том, что человек так уверен в своем положении или способностях, что может рисковать доброжелательностью окружающих, не боясь, что его подвергнут остракизму и он останется в одиночестве. Такое поведение – словно заявление: «Я такой талантливый, богатый, популярный или влиятельный, что могу себе позволить тебя обидеть». В XIX веке была баронесса Жорж Санд, которая носила брюки и курила сигары, и Оскар Уайльд в коротких бриджах, с длинными волосами и подсолнухами. Во второй половине XX века демонстративный эпатаж стал привычным делом, и перед нашими глазами начался утомительный парад из мятежников, неформалов, провокаторов, фриков, дикарей, панков, шок-жокеев, извращенцев, трансвеститов, плохишей, гангста-рэперов, секс-див, роковых женщин, «меркантильных девушек». Нестандартность пришла на смену принадлежности к высшему классу в качестве двигателя моды, однако психология статуса осталась неизменной. Законодателями мод являются представители высших классов, которые перенимают стиль низших классов, чтобы дифференцировать себя от среднего класса, который ни за что на свете не согласился бы перенять стиль низшего класса, потому что больше всего не хочет, чтобы его с этим низшим классом спутали. Далее этот стиль проникает в нижние слои общества, заставляя законодателей мод искать новые шокирующие стили. По мере того как масс-медиа и торговые предприятия учатся все более эффективно продавать очередную волну, циклическое движение авангардных стилей ускоряется, превращаясь в бешеный круговорот. Одна из привычных особенностей любой городской газеты – объявление об «альтернативной» группе с комментарием, в котором горделиво сообщается, что, мол, эти ребята были хороши и тогда, когда их никто не знал, а теперь они пользуются просто бешеной популярностью. Хлесткие социальные комментарии Тома Вулфа («Раскрашенное слово», «От Баухауса до нашего дома», «Радикальный шик») изображают, как стремление к социальному статусу в форме модности движет миром искусства, архитектуры и политики культурной элиты.
Друзья и знакомые
Люди оказывают друг другу услуги даже тогда, когда их не связывают родственные узы или сексуальное влечение. Несложно понять, почему так происходит, даже если речь идет о самом эгоистичном существе. Если происходит обмен услугами, от этого выигрывают обе стороны – при условии, что то, что они получают, для них важнее, чем то, что они отдают взамен. Явный пример – это товар, полезность которого характеризуется убывающей доходностью. Если у меня есть два фунта мяса, но нет фруктов, а у вас два фунта фруктов, но нет мяса, то второй фунт мяса для меня будет менее ценным, чем первый (поскольку количество мяса, которое я могу съесть за один раз, все равно ограничено), а для вас то же самое будет справедливо в отношении второго фунта фруктов. Нам обоим будет лучше, если мы обменяемся этими лишними фунтами. Экономисты называют полученную в результате выгоду выручкой от обмена.
Когда участники сделки обмениваются товарами одновременно, то взаимодействие будет успешным. Если же партнер пошел на попятную, вы тоже не отдадите свое мясо или заберете его обратно. Однако большинство услуг назад забрать нельзя – например, если вы поделились информацией, спасли утопающего или помогли одной из сторон в драке. Кроме того, по большей части услугами нельзя обменяться одновременно. Потребности могут меняться; если я помогу вам, а вы взамен пообещаете позаботиться о моем еще неродившемся ребенке, то я не смогу получить услугу, пока ребенок не родится. Во многих случаях выгоды должны быть разнесены во времени: если и вы, и я только что убили по антилопе, то нам нет никакого смысла обменивать одну тушу на другую. Смысл обмениваться есть только в том случае, если вы убили антилопу сегодня, а я убью свою через месяц. Одно из возможных решений – деньги, но они были изобретены не так давно и не могли фигурировать в процессе нашей эволюции[591].
Как было показано в главе 6, проблема с отсроченным обменом в том, что существует вероятность обмана: можно принять услугу сейчас и не вернуть ее позже. Естественно, всем было бы лучше, если бы никто не жульничал. Однако поскольку мой партнер по сделке может обмануть (что неизбежно, потому что все люди – разные), я могу и не захотеть оказывать ему услугу, которая в конечном счете могла бы принести пользу нам обоим. Проблема в сжатом виде была выражена в аллегории, получившей название «дилемма заключенного». Соучастников преступления содержат в отдельных камерах, и прокурор предлагает каждому из них сделку. Если вы сдадите своего соучастника, а он будет хранить молчание, то вы выйдете на свободу, а он получит десять лет. Если вы оба будете молчать, то вы оба получите по полгода. Если вы оба сдадите друг друга, то оба получите по пять лет. Соучастники не могут общаться между собой, и ни один из них не знает, что сделает другой. Каждый думает: «Если мой товарищ сдаст меня, а я буду молчать, то мне придется отсидеть десять лет; если он сдаст меня, а я сдам его, я отсижу пять лет. Если он будет молчать и я буду молчать, мне придется отсидеть полгода; если он будет молчать, а я сдам его, то я выйду на свободу. Получается, независимо от того, что сделает он, для меня будет более выгодно предать его». Каждый из соучастников решает предать своего партнера, и оба получают по пять лет заключения – а это значительно хуже, чем если бы они доверились друг другу. В то же время ни тот ни другой не мог рискнуть из-за возможности наказания, которое ему пришлось бы понести, если бы рискнуть не решил другой. Социальные психологи, математики, экономисты, философы-моралисты и ядерные стратеги десятилетиями ломают голову над этим парадоксом. Решения не существует[592].
Впрочем, реальная жизнь отличается от «дилеммы заключенного» в одном отношении. Гипотетические заключенные оказываются в своем положении только один раз, а реальные люди сталкиваются в рамках дилемм сотрудничества вновь и вновь; они помнят прошлые предательства или хорошие поступки друг друга и поступают соответственно. Они могут испытывать сочувствие и предлагать помощь, или быть огорченными и жаждать мести, испытывать благодарность и отплатить тем же, или чувствовать раскаяние и стараться загладить вину. Вспомним предположение Триверса о том, что чувства, позволяющие дать событиям правильную моральную оценку, могли сформироваться в ходе регулярного взаимодействия двух сторон, которые могли отплатить за сотрудничество сейчас сотрудничеством позже и отомстить за нарушение обязательств сейчас нарушением обязательств позже. Роберт Аксельрод и Уильям Гамильтон подтвердили эту гипотезу, устроив компьютерный чемпионат по круговой системе, в ходе которого соотносились друг с другом разные стратегии разыгрывания игры с повторяющейся «дилеммой заключенного». Они свели дилемму к основной сути и присваивали очки каждой стратегии, позволяющей минимизировать время тюремного заключения. Простая стратегия, получившая название «око за око» и заключающаяся в том, чтобы на первом этапе сотрудничать, а затем делать то, что делал на предыдущем этапе твой партнер, оказалась успешнее, чем 62 остальные стратегии. Далее ученые провели симуляцию искусственной жизни, в которой каждая стратегия «воспроизводила себя» пропорционально количеству выигрышей, а затем начинался новый круг турниров между копиями стратегий. Процесс повторялся в течение многих поколений, в результате чего было обнаружено, что доминирующее положение в популяции занимает стратегия «око за око». Взаимопомощь может появляться, когда стороны многократно взаимодействуют, помнят поведение друг друга и отвечают взаимностью[593].
Как было показано в главах 5 и 6, люди успешно распознают жульничество, кроме того, у них есть моральные соображения, побуждающие их наказывать обманщиков и награждать тех, кто сотрудничает с ними. Означает ли это, что в основе сотрудничества, столь широко распространенного среди представителей человеческого рода, лежит принцип «око за око»? Очевидно, что она лежит в основе многих видов сотрудничества в нашем обществе. Кассовые чеки, табельные часы, билеты на поезд, квитанции, ведомости и другие атрибуты деловых отношений, в которых нельзя полагаться на «систему чести», играют роль механических детекторов мошенничества. Мошенникам – например, подворовывающим сотрудникам – иногда предъявляют обвинение в совершенном преступлении, однако более часто их просто лишают дальнейшего взаимного обмена услугами, то есть увольняют. Аналогичным образом фирмы, которые обманывают своих клиентов, могут вскоре их потерять. Вольнонаемный работник, фирма-однодневка, незнакомец, предлагающий «инвестиционные возможности», нередко становятся объектом дискриминации, потому что по ним видно, что они нацелены не на продолжительную игру в сотрудничество, а в лучшем случае на один ее раунд, и не склонны к стратегии «око за око». Даже относительно близкие друзья помнят последние подарки на Рождество и приглашения на обед и планируют, как наилучшим образом ответить взаимностью