[306]. Когда люди видят одни фигуры и представляют другие, позже им бывает сложно вспомнить, какие из них были реальными[307].
Неужели зрение и представление занимают в мозге одни и те же зоны? Нейропсихологи Эдуардо Бизиак и Клаудио Лудзатти наблюдали двух миланских пациентов с повреждением правой теменной доли мозга, вызвавшим у них синдром отсутствия визуального внимания. Такой пациент видит все, что находится у него перед глазами, но обращает внимание только на правую половину: он игнорирует приборы, лежащие слева от тарелки, рисует лицо, на котором нет левого глаза и левой ноздри, а описывая комнату, упускает значительные детали – такие, как пианино – если они расположены слева от него. Бизиак и Лудзатти попросили своих пациентов представить, что они стоят на Соборной площади в Милане лицом к собору. Пациенты назвали только здания, которые в этом случае находились бы справа от них, то есть игнорировали левую половину воображаемого пространства! Затем пациентов попросили мысленно перейти через площадь, встать на ступеньки собора лицом к площади и описать, что они видят перед собой. Они упоминали все здания, которые в первый раз не называли, но игнорировали все здания, которые упоминали в первый раз. Каждый мысленный образ представлял собой картинку видимого пространства с одной точки наблюдения, и пациенты через свое несимметричное окно внимания воспринимали мысленный образ в точности так, как воспринимали бы реальную визуальную информацию[308].
Данные результаты приводят к выводу, что зрительные структуры мозга отвечают и за формирование образов; недавно эта идея нашла экспериментальное подкрепление. Психолог Стивен Косслин и его коллеги с помощью позитронно-эмиссионной томографиии (ПЭТ) решили проверить, какие зоны мозга наиболее активны в то время, когда люди представляют что-то в воображении. Каждый участник эксперимента ложился на кушетку с кольцом из датчиков на голове, закрывал глаза и отвечал на вопросы о прописных буквах алфавита – например, есть ли в букве «В» изгибы. При этом активность регистрировалась в зрительных центрах, расположенных в коре затылочной доли. Зрительная кора имеет топографическую разметку— образует рисунок, если хотите. В некоторых случаях испытуемые представляли большие буквы, в других – маленькие. При размышлении о крупных буквах активизировались участки коры, представляющие периферию поля зрения; при размышлении о маленьких буквах – участки, представляющие фовеа. Создается впечатление, что образы действительно «раскладываются» по поверхности коры[309].
Возможно ли, что возбуждение разных зон – это всего лишь побочный результат деятельности других областей мозга, где на самом деле идет вычислительный процесс? Психолог Марта Фара показала, что это не так. Она протестировала способность пациентки формировать мысленные образы до и после операции по удалению коры зрительной зоны одного полушария. После операции ширина ее ментальных образов сократилась примерно вполовину[310]. Мысленные образы «живут» в зрительной коре; более того, отдельные части образов занимают отдельные части коры – точно так же, как части пейзажа располагаются на разных частях холста.
И все же образ – это не мгновенное воспроизведение. Ему недостает остроты и резкости, но не потому, что он обесцвечен или разбавлен: представить красный цвет вовсе не то же самое, что представить розовый. Интересно, что исследования с помощью ПЭТ показывают, что иногда мыслительный образ вызывает не меньшее, а даже большее возбуждение зрительной коры, чем наблюдение реального предмета. Хотя за зрительные образы и отвечают те же области мозга, что за восприятие, они несколько отличаются, и, вероятно, это неудивительно. Дональд Саймонс отмечает, что у способности восстановления зрительного опыта есть не только свои преимущества, но и свои издержки: риск спутать воображаемое с реальным. В первые секунды после пробуждения из памяти стирается сюжет сна – вероятно, для того, чтобы избежать засорения автобиографической памяти необычными вымышленными историями. Аналогичным образом наши мысленные образы, созданные сознательно во время бодрствования, возможно, специально делаются неполноценными, чтобы мы не приняли их за галлюцинации или ложные воспоминания[311].
Знание о том, где располагаются ментальные образы, очень мало говорит о том, что они из себя представляют или как они работают. Может быть, ментальные образы – это на самом деле схемы расположения пикселей, образующие 2,5-мерный массив данных (или паттерны возбуждения нейронов в кортикальной карте)? Если это действительно так, как это позволяет нам думать и что делает формирование образов отличным от всех других разновидностей мыслей?
Давайте сравним такой массив или эскиз с альтернативной моделью образов – символическими пропозициями (суждениями) на мыслекоде (наподобие геонной модели и семантической сети). Массив изображен слева, пропозициональная модель – справа. Схема объединяет множество пропозиций – например, «Медведь имеет голову» и «Медведь имеет размер XL» – в единую сеть.
Массив более понятен. Каждый пиксель представляет небольшой элемент поверхности или границы – и это все; любой более глобальный или универсальный признак лишь имплицитно присутствует в паттерне закрашенных пикселей. Пропозициональная репрезентация – другое дело. Во-первых, она схематична, в ней много качественных связей (например, «присоединяется к»); представлены не все особенности геометрической формы. Во-вторых, пространственные характеристики расчленены и перечислены эксплицитно. Форме (расположению частей или геонов объекта), размеру, положению, ориентации соответствуют собственные символы, и каждый можно рассматривать независимо от остальных. В-третьих, в пропозициях пространственная информация – например, о частях тела и их положении – смешивается с концептуальной информацией – например, о принадлежности к группе медведей и классу хищников.
Из двух структур данных своеобразие ментального образа лучше отражает визуализированный массив данных. Во-первых, образы все же конкретны. Предположим, что вас попросили представить лимон и рядом с ним банан, но при этом представить лимон ни справа, ни слева, а просто рядом с бананом. Вы возразите, что это невозможно; если лимон и банан должны располагаться рядом друг с другом, то либо один, либо другой должен быть слева. Контраст между пропозицией и эскизом очевиден. Пропозиция способна представить кота без улыбки, улыбку без кота или любую другую бестелесную абстракцию: квадрат без определенной площади, симметрию без определенной формы, привязку без определенного места, и т. д. В этом прелесть пропозиции: это голое утверждение некоего абстрактного факта, не обремененное незначительными деталями. Пространственные массивы, поскольку они состоят только из заполненных и незаполненных участков, увязывают его с конкретным расположением материи в пространстве. То же самое делают и ментальные образы: невозможно сформировать образ «симметрии», не представив тот или иной объект, который является симметричным[312].
Конкретность ментальных образов позволяет задействовать их в качестве удобного аналогового вычислительного устройства. Эми богаче, чем Абигейл; Алишия не так богата, как Абигейл; кто из них богаче всех? Многие люди решают такие силлогизмы, мысленно выстраивая персонажей в ряд – от наименее до наиболее богатого. Благодаря чему это работает? Носитель информации, лежащий в основе ментальных образов, включает в себя клетки, соответствующие каждому положению, зафиксированному в двухмерной системе координат. В придачу мы получаем владение многими геометрическими явлениями. Например, расположение предметов слева и справа в пространстве – характеристика транзитивная: если А располагается слева от В, а В слева от С, то А слева от С. Любой механизм поиска, находящий расположение форм в массиве, будет автоматически учитывать транзитивность; архитектура носителя информации не оставит ему выбора.
Допустим, мозговые центры формирования рассуждений могут пользоваться в своих целях механизмами, которые складывают формы в массив, а потом считывают из него их местоположения. Эти демоны формирования рассуждений могут использовать геометрию массива в качестве замены для того, чтобы хранить в уме определенные логические связи. Богатство, как и положение на линии, транзитивно: если А богаче, чем В, а В богаче, чем С, то А богаче, чем С. Используя ту или иную точку образа для символического обозначения богатства, думающий может воспользоваться встроенной в массив транзитивностью расположения, и ему не придется встраивать ее в цепочку дедуктивных шагов. Проблема сводится к тому, чтобы вложить информацию в массив и найти ее. Это прекрасный пример того, каким образом форма ментальной репрезентации определяет, о чем легко, а о чем сложно размышлять[313].
Ментальные образы напоминают массивы и тем, что вместо того, чтобы аккуратно разбить на отдельные утверждения размер, форму, положение и ориентацию, они слепляют их все в одну комбинацию контуров. Хороший пример – ментальное вращение. Оценивая форму объекта, человек может не обращать внимания на его ориентацию – что было бы несложно, если бы ориентация была изолирована в отдельное утверждение. Вместо этого человеку приходится постепенно смещать ориентацию и наблюдать за изменением формы. Ориентация не пересчитывается за один шаг, как при перемножении матриц в цифровом компьютере; чем дальше поворачивается вокруг своей оси форма, тем дольше занимает настройка. На массив должна быть наложена поворотная сеть, которая смещает содержимое ячеек на несколько градусов вокруг его центра. Более значительные повороты требуют итерации поворотной сети по принципу «пожарной цепочки». Эксперименты с тем, как люди решают пространственные задачи, позволили выявить богатый инструментарий графических операций – таких, как масштабирование, панорамировани