Парадокс Уоллеса – факт того, что человеческий интеллект, по-видимому, не был нужен в процессе эволюции – является центральной проблемой психологии, биологии и научного мировоззрения. И по сей день ученые вроде астронома Пола Дэвиса считают, что «перебор» с мощностью человеческого интеллекта опровергает дарвинизм и предполагает необходимость назвать другую действующую силу в рамках «прогрессивного направления эволюционной теории» – возможно, некий процесс самоорганизации, который когда-нибудь сможет быть объяснен с помощью теории сложности[327]. Увы, это предположение едва ли можно считать более удовлетворительным, чем идея Уоллеса о высшем разуме, направляющем развитие человека по определенному пути. Одной из главных целей данной книги (и этой главы в частности) является низведение парадокса Уоллеса из разряда тайн, способных пошатнуть устои, в разряд сложных, но в целом заурядных исследовательских проблем, стоящих перед наукой о человеке.
Стивен Джей Гулд в своем весьма содержательном очерке, посвященном Дарвину и Уоллесу, называет Уоллеса приверженцем крайнего адаптационизма, который игнорирует возможность экзаптаций: адаптивных структур, которые «по счастливой случайности в результате усложнения оказываются подходящими для других ролей» (как в случае, когда кости челюсти превратились в кости среднего уха) и «особенностей, которые, сформировавшись, не имеют особой функции… однако остаются доступными для последующего кооптирования» (таких, как большой палец панды, который на самом деле представляет собой видоизмененную кость запястья).
Объекты, созданные для определенной цели, могут благодаря своей структурной сложности выполнять и другие задачи. На заводе могут установить компьютер только для того, чтобы выдавать чеки на получение зарплаты, однако такая машина может также подсчитать результаты голосования или любого обставить в крестики-нолики (или по крайней мере свести игру к ничьей) [328].
Я согласен с Гулдом в том, что мозг стал способен делать расчеты и играть в шахматы в результате экзаптации, но для таких людей, как мы, верящих в естественный отбор, это всего лишь свидетельство веры. Оно поднимает вопрос о том, кто или что занимается этим усложнением и кооптированием и почему исходные структуры оказались подходящими для кооптирования. Аналогия с заводом здесь не подходит. Компьютер, выдающий чеки на зарплату, не может подсчитывать результаты голосования или играть в крестики-нолики, если предварительно его не перепрограммировать.
Уоллес оказался на ложном пути не столько потому, что был убежденным адаптационистом, а потому, что был посредственным лингвистом, психологом и антропологом (если судить его по современным стандартам – что, конечно же, несправедливо). Он заметил пропасть, отделявшую простое, конкретное, приземленное мышление охотников-собирателей от абстрактного рассуждения, имеющего место в таких занятиях современного человека, как наука, математика или шахматы. Однако никакой пропасти не существует. Уоллес, нужно отдать ему должное, опередил свое время, осознав, что охотники-собиратели не стоят на низших ступенях некоей биологической лестницы. Тем не менее он ошибался, рассуждая об их языке, мышлении и образе жизни. Преуспеть в качестве охотника-собирателя – задача посложнее, чем математические подсчеты или игра в шахматы. Как было показано в главе 3, у людей во всех обществах есть слова, обозначающие отвлеченные понятия, способность предвидеть что-то кроме своих элементарных потребностей и соотносить, и сравнивать, и рассуждать на какую-либо общую тему, которая не привлекает их непосредственно в чувственном отношении. И во всех уголках Земли люди с успехом применяют эти способности, чтобы перехитрить защитные механизмы местной флоры и фауны[329]. Далее мы увидим, что все люди уже с колыбели осуществляют нечто вроде научного мышления. Мы все на уровне интуиции являемся физиками, биологами, инженерами, психологами и математиками. Благодаря этим врожденным талантам мы превосходим роботов и сеем на планете хаос.
С другой стороны, наша интуитивная наука отличается от того, что делают люди в белых халатах. Большинство из нас не согласится с Люси из мультсериала «Мелочь пузатая», утверждающей, что мех нам дают елки, из воробьев вырастают орлы, которых мы едим на День благодарения, а возраст дерева можно узнать, сосчитав его листья, однако некоторые наши убеждения ничуть не менее глупы. Дети считают, что кусочек пенопласта ничего не весит и что люди знают исход событий, которых они не видели или о которых не слышали. Вырастая, такие дети начинают утверждать, что мячик, вылетевший из спиралевидной трубки, будет дальше лететь по спиралевидной траектории и что если при подбрасывании монетки несколько раз выпадал «орел», то теперь, скорее всего, выпадет «решка».
Данная глава посвящена человеческому умению рассуждать: тому, как люди осмысливают свой мир. Чтобы осуществить обратное проектирование нашей способности рассуждать, нам нужно начать с парадокса Уоллеса. Чтобы разрешить его, нам необходимо отграничить интуитивное естествознание и математику, которые присущи человеку с рождения, от современной, институционализированной их версии, которая у большинства людей вызывает такие сложности. Затем мы можем рассмотреть то, как работают наши знания, основанные на интуиции, откуда они берутся, как они совершенствуются и оттачиваются, превращаясь в виртуозные достижения современной цивилизации.
Экологический интеллект
С тех пор как швейцарский психолог Жан Пиаже впервые сравнил детей с маленькими учеными, психологи всегда сравнивали обыкновенного человека, будь то молодого или старого, с ученым в лаборатории. Эта аналогия до известной степени уместна. И ученым и детям приходится разбираться в мире; дети – пытливые исследователи, стремящиеся превратить свои наблюдения в обоснованные обобщения. Однажды ко мне в гости приехали друзья и родственники, и один трехлетний мальчик пошел с моей сестрой купать мою маленькую племянницу. Он несколько минут молча наблюдал за процессом, а потом заявил: «У малышей нет пенисов». Этот мальчик заслуживает восхищения – если не точностью своих выводов, то по крайней мере остротой исследовательского ума.
И все же естественный отбор создал нас не для того, чтобы мы получали пятерки по биологии или публиковались в рецензируемых журналах. Он сформировал нас для того, чтобы мы покорили окружающую среду, и именно это приводит к несоответствию между тем, как мы мыслим от природы, и тем, как от нас требуют мыслить в школе. В течение многих лет психолог Майкл Коул и его коллеги изучали либерийскую народность кпелле. Эти люди предпочитают четко выражать свои мысли, любят спорить и обсуждать проблемы. Большинство кпелле неграмотны и необразованны, и делая тесты, которые нам кажутся легкими, они показывают низкие результаты. Приведенный ниже диалог показывает, почему:
Экспериментатор: Флумо и Якпало всегда пьют тростниковый сок [ром] вместе. Флумо сейчас пьет тростниковый сок. А Якпало сейчас пьет тростниковый сок?
Испытуемый: Флумо и Якпало пьют тростниковый сок вместе, но когда Флумо пил первый раз, Якпало там не было в тот день.
Экспериментатор: Но я сказал тебе, что Флумо и Якпало всегда пьют тростниковый сок вместе. Как-то раз Флумо пил тростниковый сок. А Якпало пил тростниковый сок?
Испытуемый: В тот день, когда Флумо пил тростниковый сок, Якпало не было там в этот день.
Экспериментатор: Почему?
Испытуемый: Потому что Якпало ездил на свою ферму в тот день, а Флумо оставался в городе в тот день.
Данный пример вполне типичен; испытуемые Коула часто говорят вещи вроде «Якпало сейчас здесь нет; почему бы тебе не пойти и не спросить его об этом?». Психолог Ульрик Найссер, который приводит данный диалог, отмечает, что эти ответы нельзя назвать глупыми. Просто они не являются ответами на вопросы экспериментатора[330].
Основополагающее правило решения задач в школе заключается в том, что все рассуждения должны основываться на данных в условии задачи, без учета всего остального, что вам известно. Данное положение важно для современного образования. За несколько тысяч лет, прошедших со времени появления первых цивилизаций, благодаря разделению труда сформировался класс людей, профессионально занимающихся накоплением знаний и получивших возможность разработать методы логического рассуждения. Эти методы, которые могут применяться в самых разных сферах и распространяться в виде письменного текста или формального обучения, в буквальном смысле слова не имеют конкретного содержания. С помощью деления столбиком можно вычислить количество миль на галлон горючего или доход на душу населения. Логика может привести к выводу о том, что Сократ смертен или, как в примерах из учебника логики Льюиса Кэрролла, что ни один ягненок не привык курить сигары, все бледные люди флегматичны, а хромой щенок не скажет вам «спасибо», если вы предложите ему скакалку[331]. Статистические инструменты экспериментальной психологии были позаимствованы из агрономии, где они использовались для оценки воздействия разных удобрений на урожай. Те же инструменты отлично подходят и для психологии, хотя, как писал один специалист по психологической статистике, «мы не занимаемся навозом – по крайней мере, насколько нам известно». Сила этих инструментов в том, что их можно применить к любой проблеме – как устроено цветное зрение, как отправить человека на Луну, была ли митохондриальная Ева африканкой – неважно, как мало ты знаешь о проблеме в начале исследования. Чтобы освоить эти методы, студенты должны имитировать незнание, которое позже будет мешать им, когда им придется решать задачи в профессиональной деятельности. Ученик старших классов не получит зачет по элементарной геометрии, если достанет линейку и станет измерять стороны треугольника, хотя это и гарантирует ему правильный ответ. Смысл урока в том, чтобы получить навык владения методом, который позже можно использовать, чтобы рассчитать неизмеримое – например, расстояние до Луны.