воплощением того, как эти люди думают и чувствуют: мы входим в новые миры – их миры, и, хотя наше восприятие этих миров может быть не на сто процентов точным, встреча с ними может нас глубоко изменить.
Этот процесс неожиданного вдохновения протекает в нескольких направлениях – от музыкального источника к композитору, а иногда и обратно к этому источнику. Европейский композитор Дариюс Мийо очень ценил свою коллекцию записей «негритянского джаза». Никто не спутал бы музыку, написанную Мийо, с музыкой джазменов, которых он слушал, но мне кажется, что этот джаз открыл ему что-то, что позволило реализовать новое направление в его собственном творчестве. Я нисколько не удивлюсь, если окажется, что сочинения Мийо услышали более поздние джазовые композиторы, замкнув таким образом круг. Первые британские рокеры вдохновлялись записями американских музыкантов и певцов (в основном черных). Многие из этих американских певцов никогда не смогли бы выступить в Ливерпуле или Манчестере (впрочем, не все, были и такие, кто гастролировал по Великобритании), но их записи оказались там, где сами они оказаться не могли. В какой-то степени эти британские музыканты начинали с подражания своим американским кумирам, а некоторые из них даже пытались петь на манер черных из южных штатов или из Чикаго. Если бы американское радио и концерты не были так сегрегированы в то время (отчасти это наблюдается и сегодня), британцам негде было бы втиснуться. К их чести, они в конце концов отошли от подражания и нашли собственные голоса. Многие при этом отдавали дань уважения музыкантам, которые повлияли на них, таким образом впервые привлекая к ним общее внимание.
Еще один замкнутый круг влияния и вдохновения сформировался, когда африканские музыканты начали подражать записям кубинской музыки, которая сама, в свою очередь, были ответвлением африканской музыки. Получившаяся в результате замечательная африканская гитарная румба звучала абсолютно по-новому, и большинство людей, услышав ее, не подумали бы, что это на самом деле плохая имитация кубинской музыки. Когда я впервые услышал подобную африканскую музыку, я понятия не имел, что услышанное мною было основано на кубинской музыке. Эти африканские группы звучали абсолютно оригинально и, естественным образом, вдохновляли меня – ровно так же, как, в свою очередь, их вдохновляла кубинская музыка. Этот процесс бесконечен. Современным европейским диджеям снесло крышу, когда они услышали детройтское техно. Этот процесс влияния и вдохновения никак не был связан с корпоративным маркетингом или продвижением – музыканты сами натыкались на зачастую малоизвестные записи, которые учили их слышать по-новому.
Записям нипочем время. Вы можете слушать музыку утром, днем или посреди ночи. Вы можете виртуально «посетить» клубы, «посидеть» в концертных залах, билеты в которые вам не по карману, побывать в местах, которые находятся слишком далеко, или слушать, как люди поют о вещах, которых вы не понимаете, о жизни, которая чужда, печальна или прекрасна. Хорошо это или плохо, но записанная музыка может быть вырвана из контекста. И сама стать контекстом.
Теперь джазовое соло, развивавшееся в ответ на потребности танцующей толпы в барах, можно было услышать на фоне гремящих чашек в гостиных и салонах, отдаленных от тех баров. Все равно что насмотреться телевизора и ожидать, что обычный разговор будет таким же остроумным и живым, как у персонажей сериала. Будто эта реальность вытеснила нашу настоящую реальность. Неужели записи сделали то же самое с музыкой? Люди же понимают, что диалоги в сериалах не соответствуют обычным разговорам. Разве люди не знают, что и записи тоже не «настоящие»?
Техноутопизм
Фильм «Певец джаза» 1927 года, в котором Эл Джолсон в некоторых сценах пел синхронно с картинкой, изменил представление о звуке в кино. Теперь всем киностудиям был нужен звук. В 1926 году AT&T создала новое подразделение Electrical Research Products Inc. (ERPI) для «озвучивания» кинотеатров не только в Северной Америке, но и во всем мире.
Эмили Томпсон в эссе “Wiring the World” рассказывает историю этой относительно недолго просуществовавшей организации. Томпсон пишет, что техники и инженеры ERPI не просто выполняли техническую задачу, они придавали своей миссии идеологическое, культурное и даже моральное значение. Чтобы подготовиться, команда ERPI проходила «слуховое обучение», в рамках которого они изучали акустику театров, усиление звука, а также обучались тому, как изолировать помещение от звуков трамваев с улицы и метро. Информационный бюллетень ERPI – Erpigram – рисовал яркую картину: «Каждый человек был снабжен большим тряпичным рюкзаком для оборудования… в комплекте также был пистолет с пистонами для отлова реверберации и эха и изгнания их из кинотеатра»[43].
Это слуховое обучение представляется мне скорее каким-то эзотерическим ритуалом, интенсивным курсом внимания, обучения слышать и практики настраивать ухо. Я представляю себе группу людей в униформе, слегка наклонивших головы вперед и нахмуривших брови – сосредоточенно слушающих, общающихся друг с другом жестами в абсолютной тишине. Навыки, которые они развивали, по моему представлению, были почти мистическими. Они, возможно, тренировали себя слышать то, что другим не дано было услышать, или распознавать звуки, которые мы воспринимаем только подсознательно. Подобно какому-нибудь акустическому Шерлоку Холмсу, они могли обследовать комнату ушами и рассказать вам о ней все, включая и то, что происходит за ее пределами, – обычным смертным такое не под силу. Но, как и в случае с разоблачениями Холмса, узнав правду от мастера ERPI, мы бы удивились, почему же не догадались об этом сами. На самом деле, хотя тренировка слуха имела значение, задачи перед этими специалистами стояли довольно прозаические: монтировать проводку и вешать шторы для приглушения эха и звукоизоляции.
Томпсон описывает случай, произошедший с командой ERPI в городе Кантон в Огайо. Услышав ревущий звук, исходящий откуда-то из-за экрана, они, конечно же, должны были выследить его, найти источник, после чего устранить мешающий шум. Потратив «значительное время на поиск источника шума в электрической цепи», они заглянули за экран и обнаружили там шесть цирковых львов в клетках.
ERPI чувствовали себя миссионерами. Подобно нашим современным техноутопистам, они верили, что по мере приспособления кинотеатров к звуку во всем мире будут возникать всевозможные глубокие последствия и эффекты (причем многие из них будут совершенно не связаны со звуком). На заре кинематографа Америка была основным поставщиком фильмов, поэтому предполагалось, что наряду с фильмами будут распространены и американские ценности – демократия, капитализм, свобода слова и все остальное. Звуковое кино принесет «цивилизацию» остальному миру! («Цивилизация» здесь подразумевается в довольно узком смысле, как это часто бывает. Сегодня можно услышать те же самые заявления в отношении Facebook и всех других новых технологий, мол, они «принесут демократию в мир». Они, блин, не принесли демократию даже в США!) Забавно, что «простая» звуковая технология должна была нести так много всего. В Erpigram было опубликовано стихотворение, выражающее надежды и чаяния компании:
Китаец отставит в сторону дзё,
Японец подождет с харакири,
Запасы Магомета истощаются,
Ведь из-за моря ERPI вторгается
На Земли Риса и Карри!
Чтобы успеть в кино эскимосу,
Приходится встать очень рано,
И все каннибалы c экватора
Оставят крааль аллигаторам,
Чтобы услышать стон экрана!
И там, где нации ничем не связаны
И ненависть растет, словно опухоль,
Кто избавит мир от невежества,
Продавая билеты в убежища?
ERPI готов поделиться опытом![44]
Томпсон пишет: «[евангельский] язык стал военным и немного сексуальным – инженеров называли Американской экспедиционной силой… или ударными войсками… или американскими экспертами… звукооснащение кинотеатра в Каире рекламировали под лозунгом «Африка падет перед натиском ERPI»[45].
Этот техно-крестовый поход предполагал, что влияние будет в основном распространяться в одном направлении – от Соединенных Штатов ко всем другим странам мира, которые, естественно, станут жаждущими и счастливыми потребителями превосходной американской продукции. И именно так поначалу и было, поскольку лишь в немногих странах развивалась собственная киноиндустрия, и ни одна из них не имела звуковых технологий. Индию угощали «Мелодией любви», Фиджи – «Ирландской Розой Эйби», Шанхаю досталась «Рио Рита» и «Голливудское ревю». Только лучшее из американской культуры.
Такое положение дел длилось недолго. Французы, что неудивительно, оскорбились английской речью, орущей с экранов, и разгромили один кинотеатр. Начинающие индийские кинематографисты быстро научились использовать звуковые технологии и начали снимать собственные фильмы. Вскоре Индия стала крупнейшим кинопроизводителем в мире. Киностудии, оборудованные для производства звуковых фильмов, также открылись в Германии и Бразилии, где с конвейера десятилетиями сходили легкие мюзиклы. Как и с большинством миссионерских инициатив, конечный результат оказался не совсем таким, как предполагалось. Вместо глобальной гегемонии и стандартизации звук в фильмах позволил сотням культур найти свои собственные кинематографические голоса. Некоторые даже утверждают, что именно доморощенное индийское кино заставило граждан выучить общий язык, что, возможно, не в меньшей степени помогло индийцам обрести национальную идентичность, чем все усилия Ганди. И этот общий язык в конечном итоге способствовал единству, которое привело к обретению независимости от Британской империи.