пробираться через тесно заполненные верующими людьми улицы, мешая совершать им тем самым праздничную молитву, что, по сути, в той или иной степени может в итоге спровоцировать определенные конфликты».
Все верно, все сказано разумно. Но вот сайт Ruposters, цитируя интервью муфтия РИА «Новости», тут же называет статью «Муфтий Москвы заявил, что родители и ученики могут помешать праздничной молитве 1 сентября».
Цитата муфтия пересказана близко к тексту, но слово «помешать» мгновенно все меняет. Перед нами уже не разумный человек, спокойно поясняющий, что родителям и детям будет некомфортно в толпе, а агрессивный фанатик, который считает, что родители и ученики мешают молиться ему и другим мусульманам. Фраза о конфликтах тоже пересказана почти близко к тексту и тоже чуть-чуть изменена.
«Аляутдинов заметил, что иначе дети и родители могут помешать мусульманам, которые будут праздновать Курбан-байрам. По его словам, опаздывающие, пробираясь на линейку через заполненные улицы, могут спровоцировать конфликты».
Слова звучат как обвинение школьникам, которые, дескать, еще и конфликты спровоцировать могут. Поэтому следующая фраза — «все, независимо от вероисповедания и национальной принадлежности, являются равноправными жителями» — выглядит чуть ли не как претензии мусульман на какое-то особое положение.
Курбан-байрам — это праздник-воспоминание о том, как человеческое жертвоприношение было заменено принесением в жертву барана. И часть мяса принесенного в жертву барана полагается отдать бедным.
Если вдуматься, то мы все мигранты или потомки мигрантов. Мигрантами стали все люди в тот момент, когда homo sapiens вышли из Африки и начали расселяться по земному шару. Мигрантами были предки нынешних жителей Москвы, Лондона, Парижа или Рима, когда они покидали деревни и переселялись в бурно разраставшиеся города. Миграция всегда была непростым делом — она была связана со столкновениями, взаимным непониманием, конфликтами.
Знаменитый актер Бенедикт Камбербэтч после исполнения «Гамлета» призвал своих многочисленных зрителей (а трансляцию смотрели люди по всему миру) пожертвовать деньги организации, помогающей сирийским беженцам. В своем выступлении он процитировал стихотворение сомалийской поэтессы Уорсон Шир, живущей сейчас в Великобритании:
No one leaves home unless home is the mouth of a shark…
No one puts their child in a boat unless the water is safer than the land.
(Никто не покидает свой дом, пока дом не превращается в акулью пасть… Никто не сажает своего ребенка в лодку, пока вода не становится безопаснее земли.)
Но, в конце концов, спасти погибающих людей — это одно, а допустить появление огромного количества «чужаков» на улицах, в школах, в общественном транспорте — это уже другое. Сколько охов и вздохов раздается по поводу того, что мигранты заполонили древние европейские города, что в Париже «в метро не войти, столько там арабов», что на улицах Лондона сплошные чернокожие.
Тут срабатывает заложенный в нас с древнейших времен страх перед чужими, тот страх, который спасал наших далеких предков в первобытные времена. Вот только мы теперь — не обитатели пещер. Появление мигрантов осложняет жизнь, но оно же дает новый импульс развитию — развитию культуры и общества, в котором люди (и «старожилы», и «новоселы») учатся принимать новых и непохожих людей, преодолевать конфликты, жить вместе.
Британская газета «Телеграф» опубликовала список «20 самых знаменитых иммигрантов, приехавших в Британию»: начинается он с немецкого художника XVI века Ганса Гольбейна, за ним следуют немецкий композитор Георг Фридрих Гендель, актер, композитор и писатель XVIII века Игнасиус Санчо, родившийся на корабле, который вез в Англию рабов, и ставший первым африканцем, чей некролог был напечатан в британских газетах. Есть тут и немецкий астроном сэр Уильям Гершель, и его сестра Каролина — первая женщина, получившая в XIX веке золотую медаль Королевского астрономического общества. Карл Маркс писал свои труды в библиотеке Британского музея, а великий писатель Генри Джеймс покинул США ради жизни в Великобритании. Зигмунд Фрейд, которого чудом сумели вывезти из захваченной фашистами Австрии, тоже стал мигрантом, а Майкл Маркс — создатель сети магазинов «Маркс энд Спенсер» — родился в белорусском городе Слониме. Один из величайших поэтов ХХ века Т. С. Элиот перебрался из Америки в Англию, а сэр Алек Иссигонис, получивший рыцарское звание за то, что создал одну из самых популярных в Великобритании моделей машин — Mini, — эмигрировал из Греции после греко-турецкой войны. Сэр Лью, барон Грейд, знаменитейший телепродюсер, на самом деле был Львом Виноградским, его семья в 1906 году бежала из Украины, спасаясь от погромов. В списке оказался даже герцог Эдинбургский, муж английской королевы, — он ведь вообще-то греческий принц и родился на острове Корфу. Архитектор Заха Хадид родилась в Багдаде, а не менее знаменитый скульптор Аниш Капур — в Бомбее, нобелевский лауреат Кадзуо Исигуро — в Нагасаки. Список этот можно продолжать до бесконечности. Но дело не в нем. Не все мигранты становятся поэтами или учеными, кто-то совершает преступления, кого-то депортируют из страны, но миграция всегда приводит к обновлению. Это болезненный процесс — старые представления рушатся, новые возникают не сразу. Но там, где нет обновления, нет и жизни.
Архитектор Даниэль Либескинд, автор потрясающей экспозиции Еврейского музея в Берлине, создал пространство из трех осей — Холокоста, Изгнания и Продолжения. Все здесь идет под косыми углами, уже этим создавая ощущение «сдвинутости» мира: «Мир вывихнут, порвалась связь времен». И каждая ось заканчивается «Пустотой» — огромными пространствами, напоминающими о пустоте, оставшейся после погибших или бежавших людей. На оси Изгнания помещены названия тех мест, куда эмигрировали евреи. И несколько фотографий. Больше ничего. А потом посетители выходят в Сад изгнания — жутковатое бетонное пространство, покрытое брусчаткой, по которой очень трудно ходить. Сад этот состоит из 49 огромных бетонных колонн. Вот он, райский сад чужбины. И только высоко наверху на колоннах растут оливковые деревья — символ надежды.
1 декабря 1934 года в Ленинграде был убит первый секретарь Ленинградского обкома Сергей Миронович Киров. Историки до сих пор спорят — было ли это сделано по прямому приказу Сталина, или же его убийца, Николаев, просто сводил счеты с любовником своей жены, а Сталин воспользовался подвернувшейся возможностью. Во всяком случае, после убийства Кирова начался тот страшный период в истории нашей страны, который английский историк Роберт Конквест назвал «Большим террором». За несколько лет в СССР прошли страшные расправы с остатками оппозиции, была произведена кровавая чистка партийного и государственного аппарата, уничтожена вся верхушка армии, проведены позорные публичные процессы, на которых невинные люди признавались в совершенно диких преступлениях.
В убийстве Кирова Сталин обвинил представителей «троцкистско-зиновьевской оппозиции», после чего начались аресты. До Троцкого в тот момент Сталин добраться еще не мог, но Каменев и Зиновьев были арестованы через две недели после гибели Кирова. За ними в ГУЛаг и на расстрел отправились тысячи их сторонников, или тех, кого таковыми назначили. В первые месяцы после начала Большого террора из Ленинграда были высланы 663 сторонника Зиновьева, а 325 человек перевели на партийную работу из Ленинграда в провинцию. Ясно, что через несколько лет они пошли той же страшной дорожкой. В это же время в Ленинграде были арестованы 843 «зиновьевца». В этом есть своя, пусть совершенно извращенная и кровавая, но логика. Обвинив Троцкого, Зиновьева и Каменева в заговоре и подготовке теракта, Сталин начал уничтожать тех, кто их поддерживал.
Но есть еще одна деталь, которая часто остается незаметной среди описаний творившегося в стране кровавого шабаша. В это же время из Ленинграда были высланы пять тысяч семей тех, кого в то время часто называли «бывшими», или «лишенцами», так как эти люди были лишены избирательных прав. Только за март 1935 года из Ленинграда в Сибирь, Казахстан и другие далекие места были сосланы 11 072 человека. По данным историков, среди них — 67 «бывших» князей, 44 графа, 106 баронов, 1177 человек, когда-то служивших офицерами в царской армии, и 218 священников. В апреле в ссылку отправились еще 5100 семей (всего 22 511 человек), а за следующие полтора месяца — еще восемь тысяч человек.
В романе Солженицына «Раковый корпус» герой разговаривает в больнице с санитаркой — ссыльной Елизаветой Анатольевной, которая читает во время ночного дежурства французские романы, потому что по-французски читать «не так больно».
«Ее в молодости могли звать — Лиля. Эта переносица еще не предполагала себе вмятины от очков. Девушка строила глазки, фыркала, смеялась, в ее жизни были и сирень, и кружева, и стихи символистов — и никакая цыганка никогда ей не предсказала кончить жизнь уборщицей где-то в Азии.
— Все литературные трагедии мне кажутся смехотворными по сравнению с тем, что переживаем мы, — настаивала Елизавета Анатольевна. — Дети в школах пишут сочинения: о несчастной загубленной, еще какой-то жизни Анны Карениной. Но разве Анна была несчастна? Она избрала страсть — и заплатила за страсть, это счастье! Она была свободный гордый человек! А вот если в дом, где вы родились и живете отроду, входят в мирное время шинели и картузы — и приказывают всей семье в двадцать четыре часа покинуть этот дом и этот город только с тем, что могут унести ваши слабые руки? Если вы распахиваете двери и зовете прохожих с улицы, чтоб, может, что-нибудь купили бы у вас, нет — швырнули б вам медяков на хлеб! И входят нанюханные коммерсанты, все на свете знающие, кроме того, что и на их голову еще будет гром!