— растраченное не восстанавливается. Была на Западе семья, основанная на любви мужчины и женщины и воспитании рожденных в любви детей, а теперь этой семьи, считай, уже нет: люди десятилетиями сожительствуют без брака и без детей, каждый второй брак распадается, браком стали считать сожительство однополых особей. В России к этому относятся еще (в основном) традиционно — и слава богу. Давайте это беречь: от гомосексуальных браков не будет движения назад, к нормальной семье, — можно лишь двигаться „вперед“, к регистрации в загсе отношений человека с козой. А что? Кто-нибудь непременно будет доказывать, что такую пару тоже нельзя дискриминировать».
Как элегантно «журналист» перескочил с помощи ветеранам на гей-браки. Сначала оказалось, что «шведское общество богаче и справедливее американского», ведь, с его точки зрения, менее справедливого общества, чем американское, наверное, вообще не найти — ни в России, ни в Северной Корее, нигде. Но Швеция — это же «шведская семья», разврат, распущенность. И дальше начинается просто мерзость. От гомосексуальных браков можно двигаться только к регистрации отношений человека с козой. Так и слышишь казарменный гогот читающих эту «замечательную» остроту. Вообще-то дети, живущие в гомосексуальных семьях, не женятся на козах. И совсем не обязательно женятся на людях своего пола. Гомосексуальность, как и гетеросексуальность, не воспитывается, как бы наши СМИ ни пытались нам доказать обратное. Иначе, как уже давно резонно было замечено, каким образом появляются гомосексуалы, выросшие в «обычных» семьях? Ах да, их просто развратили. А те, кто вступают в гей-брак, даже, с точки зрения автора, звания человека не заслуживают, они просто «однополые особи», — прекрасное проявление душевности и заботливости.
«Семейные отношения — величайшая ценность, которую нам надо сохранить для потомков. На Западе взрослые дети общаются с родителями минимально, живут от них чаще всего далеко и „не заморачиваются“ уходом за стариками. Чуть-чуть изменил эту тенденцию экономический кризис, который заставил многих молодых „от безысходности“ жить под одной крышей с родителями. Практически отсутствуют в развитых странах Запада (а в России еще сохранились) „расширенные семьи“ — это не обязательно совместное проживание, но регулярное общение с бабушками и дедушками, с семьями братьев-сестер и прочими родственниками. В Америке, если вы видите дедушек-бабушек, гуляющих с внуками, то это русские, корейцы, японцы и прочий Восток».
В Америке взрослые дети действительно не живут с родителями. Считается, что жизнь отдельно способствует развитию самостоятельности. Теперь так считают и многие в нашей стране. А еще у нас есть тысячи и тысячи молодых пар, которые хотели бы жить самостоятельно, но не могут, потому что квартиры нет, и они вынуждены жить с родителями. Это, впрочем, лучше, чем совместная жизнь в крошечных квартирках разведенных пар, не способных получить новую жилплощадь.
С другой стороны, раздельная жизнь совершенно не противоречит возможности общаться со старшим поколением. Вот Билл Гейтс, типичный представитель материалистического мира «наживы». Он, правда, создал огромный благотворительный фонд, куда вложил большую часть своего состояния, и помогает нуждающимся по всему миру. Не утешает их. Помогает. Учит людей в Африке, как получать чистую воду, дает микрокредиты (на них жители Азии могут купить козу, которая потом будет кормить всю семью), поддерживает женщин в их борьбе за права, борется с малярией и неграмотностью. Фонд этот он создал вместе со своей женой, он так и называется — Фонд Билла и Мелинды Гейтс. А отец Билла Гейтса, Уильям Гейтс-старший, когда-то помог сыну и невестке создать их фонд, постоянно участвует в его работе и в их жизни. Вряд ли они живут вместе.
«Сегодня в России начали всерьез думать о нуждах детей. Воссоздают „дома пионеров“, детские лагеря, спортивные школы… Меня это радует: хочется, чтобы детские учреждения были такими же общедоступными, как в СССР. Что-то похожее местами встречается на Западе, но этого бойскаутского хозяйства мало, делается оно задешево, а продается задорого — общедоступным его точно никак не назовешь».
Бойскаутов на Западе очень много, бойскаутские программы доступны практически всем и работают там в основном волонтеры. В Великобритании существует как минимум шестнадцать разных скаутских организаций для мальчиков и девочек. Самая большая из них — Scout Association — объединяет 452 тысячи молодых людей от шести до 25 лет, с которыми работают 122 тысячи волонтеров. Организация подчеркивает, что она открыта для всех. Теперь она называется не «бойскаутской», а скаутской — сюда принимают мальчиков и девочек, гетеросексуалов, геев и лесбиянок. Это, кстати, не противоречит тому, что скаутское движение изначально возникло как религиозное. В последние годы неоднократно заявлялось, что в организации могут состоять дети и подростки любого вероисповедания. Но даже это вызвало критику — а что делать с атеистами? Теперь подчеркивается, что скаутом может стать и атеист. Члены организаций платят нечто вроде членских взносов — но при этом постоянно проводятся сборы пожертвований, специально для того, чтобы семьи платили меньше. У скаутской организации есть своя недвижимость, которую она сдает, а деньги направляет все тем же местным благотворительным организациям.
«Когда во главу угла ставятся деньги, они быстро подчиняют себе всех и вся. Наиболее наглядно наблюдать это можно в Америке, где социальная защита по сравнению с Европой минимальна, а коммерциализация образования и медицины (и всего прочего) максимальна. В России еще остались «пережитки» другого общества, в котором многие вещи были признаны социально необходимыми и поэтому существовали в качестве „планово-убыточных“ за счет госбюджета — культура, образование, здравоохранение, сфера отдыха и лечения… Нам надо сохранить то, что уцелело: это уникальное достояние народа, которого нет в других странах. Пусть наши пенсионеры получают через собес дешевые путевки в санатории и дома отдыха — на Западе такое явление неведомо. Пусть по-прежнему приходят врачи на дом — в Западной Европе и Америке этого нет, а в России — пусть будет. Пусть продолжают работать репертуарные театры, которых практически нет на Западе.
А главное — нам надо поддерживать марку российского образования. Недостаточно того, что российские ученые, инженеры и программисты пользуются спросом в разных странах. Надо, чтобы вчерашние выпускники средних школ знали, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Родиной очень хочется гордиться. Хорошо, что пока есть чем».
Почему отсутствие репертуарных театров — это признак коммерциализации, надо спросить у автора. Театры на Западе существуют разные, и ходит в них очень много народу. Врачи на дом не приходят, зато в больничную палату и даже в реанимацию пускают родных и близких, и никто даже представить себе не может, что ребенок, как это, увы, очень часто происходит у нас, может лежать в реанимации без родителей, и даже умереть в одиночестве, потому что по каким-то высшим соображениям санитарии и гигиены маму к нему не пустили.
Журналистка Вера Шенгелия много пишет о Свято-Софийском детском доме для детей с тяжелыми множественными нарушениями развития. О том, с каким трудом создавался этот «Домик», где живут 22 ребенка, вырванных из бессердечной системы детских домов. В детские дома они попали, потому что от них отказались родители, которые не хотели воспитывать инвалидов. А не хотели они, потому что их сразу же в роддоме начали уговаривать отказаться и «родить другого». И потому, что в нашей стране над инвалидами смеются. И родители здоровых детей могут потребовать, чтобы ребенка-инвалида, например, не пустили на аттракционы, и могут не позволить ему играть в песочнице вместе со всеми. И жизнь с ребенком-инвалидом — это существование в постоянном ужасе из-за мыслей о том, что же с ним будет после смерти родителей. И в государственном детском доме, где до восьми лет жил мальчик Гор со страшным диагнозом spina bifida (расщепление позвоночника), он был обречен на жуткое, мучительное существование.
«У Гора абсолютно сохранный интеллект — при этом жил он в группе, где кроме него разговаривали еще двое детей. И невероятная харизма — он живой, яркий, теплый, за секунду запоминает всех по именам, ему все интересно. При этом бытовых, обычных жизненных знаний у Гора не было совсем. Лизнул мороженое: „Ты что, меня угробить хочешь, оно же ледяное!“ Увидел фонари вечером: „Они не рухнут?“ Увидел газ у меня дома на кухне: „Вези меня обратно в Домик, я думал, ты нормальная, а ты костры жжешь!“»[14].
На собранные благотворительными организациями деньги Гора отвезли в Лондон и прооперировали, сильно облегчив его состояние. Одна из самых поразительных вещей, которые сопровождавшая Гора Вера Шенгелия увидела в лондонской больнице, как раз была связана с пребыванием в реанимации. С самого начала все делается для того, чтобы ребенок как можно меньше боялся.
«Операцию делали в субботу рано утром. Мы уже успели познакомиться со всей командой врачей — хирургом, анестезиологом, старшими медсестрами. В субботу утром я принесла ребенка в больницу. До этого мы приходили сюда на репетицию: на куклах и плюшевой панде, символе детского отделения Portland Hospital, игровой терапевт показала Гору, как все будет происходить: как в руку поставят катетер, как приклеят его специальным пластырем, как введут анестезию. Кроме того, нам показали реанимацию и палату, в которой Гору придется лежать после операции. Все это делают для того, чтобы ребенок, и без того напуганный предстоящим, оказался в хотя бы отчасти знакомой обстановке. Чтобы он был готов к медицинским манипуляциям, не боялся вида медицинского оборудования. Как объяснил нам там же, в больнице, детский психолог, такая предварительная работа помогает снизить уровень тревоги, а дети чувствуют себя гораздо более защищенными, когда знают, что именно будет с ними происходить»