, выражающийся в последовательности мыслей, желаний, воспоминаний и наблюдений говорящего. В этом лирическом сюжете, существующем только в уме говорящего, прошлое, настоящее и будущее сменяются.
В первых словах стихотворения — «мысль о тебе удаляется» — ситуация становится ясной: говорящий обращается к некоему «ты», чье отсутствие, в соответствии с поэтической конвенцией (а также, учитывая собственноручный перевод поэта, в соответствии с названием стихотворения), подразумевается. Отношения же между отправителем и адресатом выясняются, однако, лишь постепенно, по ходу стихотворения: сын думает о своей матери, которая (недавно) умерла. Семейные отношения сын — мать не указаны эксплицитно, а могут быть выведены из текста поэмы. Первый указатель находится в строках 7 и 8, где говорящий, припоминая высказывание от лица адресата-женщины (ты бы вставила), цитирует его в своих мыслях. Это высказывание содержит слова наша семья. Определяющими являются строки 11 и 12, где слова мать и сын появляются в эмоциональном выражении (восклицательный знак) говорящего. Еще более эмоциональная строка 18 повторяющимся умерла указывает на отсутствие матери среди живых.
Каким же образом развивается сюжет? Он начинается в настоящем, говорящий, обращаясь к «ты», сообщает, что мысль о ней постепенно исчезает. Для выражения мотива исчезновения мысли он использует два совершенно разных сравнения («как разжалованная прислуга», «как платформа с вывеской Вырица или Тарту»), отделенные друг от друга эмфатическим «нет!» в начале второй строки. Словом нет отрицается первое сравнение (обусловленное, возможно, ассоциацией, всплывающей у говорящего при мысли о «ты»), и заменяется это сопоставление другим сравнением (обусловленным другой ассоциацией). В то же время нет может быть прочитано и как отрицание содержащегося в 1-й строке утверждения: мысль о «тебе» вовсе не удаляется. Фактически все стихотворение, целиком посвященное памяти этого «ты», только подтверждает это. 3-я строка в определенном смысле — очередное отрицание 2-й строки. Вместо мысли о «тебе» и вместо конкретных образов ум говорящего занят смутными фигурами и неопределенными местами, не имеющими никакой истории. Несмотря на то что в данных строках глаголы имеют грамматическую форму настоящего времени и отражают то, что происходит «сейчас» в уме говорящего, их можно также прочесть в более широкой перспективе: смерть «тебя» (матери) создала вакуум, заполняющийся постепенно людьми и местами, с которыми у говорящего нет близких отношений. Это объясняет слово нет в начале третьей строки. Если бы поэт хотел сказать, что одна мысль подчинена другой, он использовал бы слово и.
В строках 5 и 6 говорящий производит два наблюдения, вытекающие из негативной ситуации, описанной в первых строках стихотворения. Он заключает, что ни он сам, ни «ты» не будут удостоены памятника: мать не остается в памяти сына, а тот окружен людьми, «не знающими друг друга». Второе наблюдение, о том, что «в наших венах недостаточно извести», антиципирует экспликацию семейных отношений, «наши вены» говорят о наследственной связи. Как уже сказано, семейные отношения между говорящим и «ты» разъясняются прямой речью от лица «ты» в строке 7.
Хотя наблюдение о невозможности стать памятником указывает в будущее, лирический сюжет, в цитации слов матери, уже умершей, совершает определенный скачок в прошлое. Сын помнит, что сказала его мать, когда они еще жили вместе: в семье не было важных людей. В своей реакции на припоминаемые слова матери сын возвращается в настоящее. Слово правильно можно объяснить двумя способами: сын согласен с матерью — это факт, что в семье не было великих фигур. Более того, это скорее удача, что их не было: для Невы была бы невыносимой необходимость отражать еще какие-либо памятники. Топографическое обозначение «невские струи» намекает на то, что городом семьи говорящего и, возможно, местом рождения сына и/или его матери является Петербург.
Если Петербург отказывается принять очередной памятник, как же может образ матери полностью сохраниться в памяти стареющего сына? В строках 11 и 12, оканчивающихся восклицательным знаком, отношения мать-сын становятся эксплицитными, и образ матери обретает несколько большую конкретность. В соответствии с ее собственным высказыванием, она — не известная личность, а «женщина с кастрюлями», что помещает ее в домашнюю среду. Такое домашнее окружение согласовывается с образом прислуги[269] из 1-й строки. Восклицательный знак — знак эмоциональной вовлеченности говорящего: хотя мысль о матери постепенно и удаляется, он помнит ее; в памяти всплывает пусть не цельный образ, но в любом случае отдельные детали (которых ему достаточно, чтобы ее вернуть). Этот контраст в стихотворении, растворяющийся образ, который тем не менее, благодаря отдельным памятным деталям, возвращается вновь, вызывая сильную эмоцию, уточняется в следующих строках. Вслед за обобщением, содержащим образ тающего снега (строки 13–14), и замечанием о неспособности мозговых клеток помнить вещи (размывание образа) говорящий вновь возвращается в прошлое, описывая свою мать, пудрящую щеку, чтобы выглядеть «неподвластной времени».
В последних строках мысли говорящего направлены к будущему, но одновременно выясняется и то, что случилось в (недавнем) прошлом: мать умерла. Эмоция крайне усиливается. Говорящему остается только бормотать про себя «умерла», прикрывая голову руками (скорбь, чувство вины, стыд, что так мало помнит о матери, стыд оттого, что плачет [сырую сетчатку, строка 19]) и защищаясь от взглядов прохожих в явно враждебных (рвут) и шумных (дребезжа) городах.
В лирическом сюжете, развивающемся в уме говорящего, можно найти некоторую информацию о двух протагонистах стихотворения: сыне и его матери. В прошлом семья жила в Петербурге; однако сын покинул свой родной город, отправившись в другие места. Новые впечатления от этих мест и живущих там людей вытеснили собой образ матери. Сообщение о том, что мать умерла (или, в любом случае, осознание, что она — видимо, сравнительно недавно — умерла), глубоко потрясает его. Его боль тем сильней, чем ярче он осознает, что не может удержать цельный образ матери и не сможет в будущем. Его память, в конце концов, довольно слаба, а памятник матери не воздвигнут.
Поскольку многие эмпирические факты, упоминаемые в стихотворении, соотносятся с таковыми из собственной жизни Бродского (написавшего стихотворение примерно через два года после смерти матери, которую он с момента эмиграции в Америку больше никогда не видел), то крайне соблазнительной и даже очевидной кажется возможность идентифицировать говорящего в стихотворении с самим Бродским и прочесть стихотворение как автобиографический текст. Но «деконтекстуализация» литературного текста не позволяет совершить такую идентификацию. Уже в силу того, что литературный текст создает свой собственный контекст, необходимо учитывать различие между внетекстовым автором и говорящим внутри текста, между подлинным миром и миром текста. Именно это различие приподнимает литературный текст над более автобиографическим-, делая чисто личное универсальным. В подлинном мире Бродский скорбел о смерти своей матери, в мире текста — это Сын, горюющий о смерти Матери, или, еще более обобщенно, — это человек, скорбящий о смерти другого, очень дорогого ему, человека и осознающий, что память об этом человеке безвозвратно исчезнет[270].
Отделенность друг от друга подлинного мира и мира текста (оба — автономны) не означает, что между ними нет никаких связей. Последний не может существовать без первого; читатель всегда будет связывать мир текста с подлинным миром, используя (свои знания про) подлинный мир для интерпретации определенных феноменов, событий, связей и ситуаций в мире текста.
Для интерпретации стихотворения «Мысль о тебе <…>» наиболее относящимися к делу аспектами внетекстового контекста являются, разумеется, жизнь Бродского и другие его произведения. Стихотворение «Мысль о тебе <…>» может быть прочитано как произведение о болезненной неадекватности памяти, но остается при этом также стихотворением Бродского в память о его матери. В этой связи нелишним будет сравнить текст стихотворения с эссе Бродского «Полторы комнаты» (1985), из сборника «Меньше единицы»[271], в котором Бродский вспоминает своих родителей и свою юность в родительском доме.
Как указывалось выше, сравнения в первых строчках стихотворения могли быть навеяны ассоциациями, возникающими у говорящего, когда он думает о матери. В эссе «Полторы комнаты» Бродский описывает свою мать как вечно штопающего одежду человека, чья обязанность заключается в уборке квартиры (когда подходит очередь их семьи, проживающей в коммуналке). «И это значило мытье полов в коридорах и на кухне, а также уборку в ванной и в сортире» (ME. С. 457). Более того, она великолепный повар. «Очень часто вспоминаю ее на кухне в переднике — лицо раскраснелось, и очки слегка запотели…» (ME. С. 429). Эта женщина — уборщица и повар — не свободна, она живет в «неволе», будучи «невольником» тирании (ME. С. 450). Это описание можно легко связать с негативным образом прислуги в 1-й строке стихотворения. Образ «матери и ее кастрюль» в строке 11 откликается эхом на умозрительную картину (С. 429) из сборника «Меньше единицы»: «И я не увижу отворяющуюся дверь (как с латкой или двумя огромными сковородками в руках она проделывала это? использовала их тяжесть, чтобы нажать на дверную ручку?) и ее, вплывающую в комнату с обедом, ужином, чаем, десертом».
Сравнение в строке 2 — платформа с вывесками «Вырица» (название населенного пункта недалеко от Петербурга) и «Тарту» (университетский город в Эстонии) — также можно связать с матерью на основе эссе «Полторы комнаты». Бродский пишет, что его мать родилась в Прибалтике. У него есть фотография, на которой мать — молодая женщина — запечатлена «на подножке вагона, кокетливо машущая рукой в лайковой перчатке» (ME. С. 469). Мысль о матери вызывает вспышки памяти о том, какой она была: первый, довольно негативный образ решительно вытеснен вторым.