Ваш мозг совершил это действие, сочетая случаи уже известных вам понятий, таких как «пакет», «чипсы», «разочарование», «облегчение», «вина» и «голод». Эта мощная способность понятийной системы вашего мозга, которую в главе 5 мы называли комбинированием понятий, создает ваш первый случай этой новой связанной с чипсами категории эмоций, готовой для симуляции. Теперь, если я назову мое творение словом «бесчипсовость» и научу ему своих сограждан, оно станет в точности таким же реальным понятием эмоции, как «счастье» и «печаль». Люди смогут прогнозировать с его помощью, категоризировать с его помощью, регулировать бюджет тела с его помощью и конструировать разнообразные случаи бесчипсовости в различных ситуациях.
Это приводит нас к одной из самых смелых идей в этой книге: понятие эмоции необходимо вам, чтобы испытывать или воспринимать соответствующую эмоцию. Это требование. Без понятия «страх» вы не можете испытывать страх. Без понятия «печаль» вы не сможете воспринимать печаль другого человека. Вы можете научиться нужному понятию или сконструировать его на месте с помощью комбинирования понятий, но ваш мозг должен уметь создавать это понятие и создавать предсказания с его помощью. В противном случае вы будете слепы в отношении этой эмоции.
Я понимаю, что эта идея звучит необычно, поэтому давайте рассмотрим несколько примеров.
Скорее всего, вы незнакомы с эмоцией под названием liget. Это ощущение буйной агрессии, испытываемой племенем охотников за головами илонгот с Филиппин. Liget включает сильное стремление, страсть и энергию при опасном вызове, когда группа людей соревнуется с другой группой. Опасность и энергия вливают чувство близости и общности. Liget — это не просто психическое состояние, а сложная ситуация с социальными правилами в отношении действий, выполняемых вами в это время, и в отношении того, как другие люди должны обращаться с вами. Для членов племени илонгот liget настолько же реальная эмоция, как счастье и печаль для вас.
Люди западной культуры, разумеется, испытывают приятную агрессивность. Атлеты ощущают ее в пылу соревнований. Киберигроки культивируют ее, проходя шутеры-стрелялки. Однако эти люди не испытывают liget со всеми ее предписанными действиями, изменениями бюджета тела, коммуникацией, смыслом и социальным воздействием, если только они не могут сконструировать понятие liget с помощью понятийного комбинирования. Liget — это цельный понятийный пакет, и если ваш мозг не может создать такое понятие, вы не можете испытывать liget, хотя вы можете испытывать ее компоненты: приятный аффект с высоким возбуждением; агрессивность; волнующее ощущение стремления к риску или ощущение братства из-за принадлежности к какой-то группе.
Теперь рассмотрим понятие эмоции, которое совсем недавно было усвоено американской культурой. На недавней встрече с сотрудниками моей лаборатории я узнала, что один знакомый (назовем его Роберт) не преуспел в получении Нобелевской премии. В прошлом Роберт общался со мной с пренебрежением (это вежливый эвфемизм для фразы «он вел себя как задница»), так что, когда я услышала эту новость, должна признаться, что испытала сложное эмоциональное переживание: некоторое сочувствие к Роберту, плюс небольшую долю удовлетворения от его неудачи, плюс огромный вал вины за свою мелочность, а также смущение, что кто-нибудь может обнаружить мое недоброжелательное чувство.
Представьте, что я бы описала эту комбинацию понятий членам своей лаборатории так: «Вероятно, Роберт ощущает себя ужасно из-за этой неудачи, и я этому рада». Мои слова были бы совершенно неадекватными. Никто в лаборатории не знал об истории с Робертом и не представлял моей одновременной вины и смущения; поэтому они бы не поняли моей точки зрения и, возможно, сочли бы задницей уже меня. Поэтому вместо этого я сказала: «Ощущаю легкое schadenfreude[309]», и все в комнате улыбнулись и с пониманием кивнули. Одно слово эффективно передало мой эмоциональный опыт и сделало его социально приемлемым, поскольку у всех остальных было это понятие и они могли сконструировать восприятие schadenfreude. Мы бы не могли сделать этого, имея только аффект приятной валентности при чьих-то неудачах.
Ситуация здесь в точности такая же, как у более знакомой западной эмоции типа печали. Любой нормальный человек может испытывать неприятный аффект с низким возбуждением. Однако вы не можете испытывать печаль со всеми ее культурными смыслами, соответствующими действиями и прочими функциями эмоций, если у вас нет понятия «печаль».
Некоторые ученые полагают, что без понятия эмоций эти эмоции все равно существуют, однако затрагиваемое лицо не осознает этого, что означает нахождение состояния эмоции вне сознания. Я допускаю, что такое возможно, но сомневаюсь в этом. Если у вас нет понятия «цветок» и кто-нибудь показывает вам розу, вы воспринимаете только какое-то растение, а не цветок. Никакой ученый не заявил бы, что вы видите цветок, но просто «не осознаете этого». Аналогично, образ из пятен в главе 2 не имеет внутри скрытой пчелы. Вы воспринимаете пчелу только в силу знания понятий. То же самое рассуждение относится и к эмоциям; без понятий liget, «печаль» или «бесчипсовость», нужных для категоризации, никаких эмоций нет, есть только приблизительный шаблон сенсорных сигналов.
Подумайте, насколько полезным могло быть понятие liget в западной культуре. Когда курсанты военных училищ обучаются военному искусству, небольшая их доля, как сообщается, развивает в себе ощущение удовольствия от убийства. Они не стремятся убивать, чтобы получить удовольствие; они не психопаты. Но когда они убивают, они испытывают удовольствие. Их рассказы о сражении часто рисуют сильные ощущения удовольствия от остроты охоты или от хорошо выполненной работы вместе с товарищами по оружию. Однако в западной культуре удовольствие от убийства считается ужасным и постыдным; трудно сочувствовать или сопереживать тем, кто испытывает такое ощущение. Поэтому задумайтесь: что, если мы научили бы курсантов понятию и слову liget, включая набор социальных правил для того, когда надлежит испытывать liget? Мы могли бы встроить это понятие в наш более широкий культурный контекст норм и ценностей, точно так же, как мы встроили слово schadenfreude. Это понятие могло бы даже дать военнослужащим возможность гибко взращивать переживание liget, когда это нужно для выполнения их военных обязанностей. Новые понятия эмоций (вроде liget) могли бы расширить их эмоциональную гранулярность, улучшая сплоченность подразделения и выполнение заданий, при этом защищая душевное состояние служащих нашей армии как в сражениях, так и после возвращения домой[310].
Я понимаю, что говорю нечто дерзкое: что каждому из нас нужно иметь понятие эмоции до того, как мы можем испытать или воспринять эту эмоцию. Это определенно не соответствует здравому смыслу или повседневному опыту; эмоции воспринимаются встроенными. Однако эмоции конструируются посредством прогноза, и вы можете прогнозировать только с помощью понятий, которыми обладаете… которые у вас есть.
Эмоции, которые вы так легко испытываете и которые кажутся встроенными, вероятнее всего, были известны также поколению и ваших родителей, и их родителей. Классический взгляд объясняет этот процесс предположением, что эмоции — отдельно от понятий эмоций — встроены в нервную систему в ходе эволюции. Я тоже рассказываю об эволюции, однако мой рассказ касается социальной реальности и не требует отпечатков для эмоций в нервной системе.
Понятия эмоций вроде «страха», «гнева» и «счастья» переходят от одного поколения к другому. Это происходит не просто потому, что мы передаем свои гены, а потому, что эти гены позволяют каждому поколению устанавливать связи с мозгами последующего поколения. Детская психика заполняется понятиями по мере того, как они усваивают нравы и ценности своей культуры. Этот процесс известен под разными названиями. Развитие мыслительных способностей. Развитие языковых навыков. Социализация.
Одно из основных адаптивных преимуществ человека — почему мы процветаем как вид — состоит в том, что мы живем в социальных группах. Такая схема позволила нам распространиться по земному шару, создав подходящую среду обитания — питаясь, одеваясь и учась друг у друга в негостеприимных физических условиях. Поэтому мы можем по мере смены поколений накапливать информацию — рассказы, рецепты, традиции и что угодно, что можно описать, — которая помогает каждому поколению, формируя мозг, устанавливать связь со следующим поколением. Такой кладезь знаний между поколениями позволяет нам активно формировать физическую среду, а не просто приспосабливаться к ней, и при этом создавать цивилизации[311].
Конечно же, жизнь в группах имеет свои недостатки, в частности, есть важнейшая дилемма, с которой должен сталкиваться каждый человек: ладить с другими или вырываться вперед. Повседневные понятия вроде «гнева» и «благодарности» являются важными инструментами для этих двух конкурирующих подходов. Они — инструменты культуры. Они предписывают определенные действия, зависящие от ситуации, позволяют вам общаться и влияют на поведение других людей, находясь на службе управления бюджетом вашего тела.
Сам по себе тот факт, что страх поколение за поколением появляется в вашей культуре, не доказывает ни того, что страх закодирован в человеческом геноме, ни того, что он был создан естественным отбором миллионы лет назад у наших предков-гоминидов в африканской саванне. Объяснения с помощью одной-единственной причины игнорируют гигантскую роль коллективной интенциональности (не говоря уже о многочисленных свидетельствах современных нейронаук). Несомненно, эволюция позволяет людям создавать культуру, а часть этой культуры — система основанных на цели понятий, которые используются для управления собой и друг другом. Наша биология позволяет нам создавать основанные на цели понятия, но какие именно это будут понятия, определяется культурной эволюцией