Правовая система содержит в себе эталон, называемый разумный человек, который представляет нормы общества, то есть социальную реальность в рамках вашей культуры. Обвиняемые измеряются по этому эталону. Рассмотрите юридический довод, являющийся краеугольным камнем при аргументации о «состоянии аффекта»: мог бы разумный человек совершить то же самое убийство, если бы он был аналогичным образом спровоцирован без возможности остыть?
Эталон разумного человека и социальные нормы, за ним стоящие, не просто отражены в законе — они создаются законом. Это способ сказать: «Мы ожидаем, что человек будет действовать примерно так, и мы накажем вас, если вы не будете соответствовать этому». Это социальный договор, указатель к поведению среднего человека в группе различных индивидуумов. Как и все средние, разумный человек — это фикция, которую не применить ни к одному отдельному человеку. Это стереотип, и он охватывает стереотипные идеи о «выражении», ощущении и восприятии эмоций, которые являются частью классического взгляда на эмоции и теории человеческой природы, которая их поддерживает.
Правовой стандарт, основанный на стереотипах для эмоций, особенно проблематичен для равного отношения к мужчинам и женщинам. Во многих культурах превалирует мнение, что женщины более эмоциональны и больше сопереживают, в то время как мужчины отличаются большей аналитичностью и стоицизмом. Полки забиты популярными книгами, где этот стереотип считается фактом: «женский мозг», «мужской мозг», «его мозг», «ее мозг», «существенная разница», «пол мозга», «освободи силу женского мозга» и т. д., и т. п. Этот стереотип затрагивает даже влиятельных и пользующихся большим уважением женщин. Мадлен Олбрайт, первая женщина в должности государственного секретаря Соединенных Штатов, писала в своих мемуарах: «Многие мои коллеги заставляли меня ощущать, что я избыточно эмоциональна, и мне приходилось всерьез трудиться, чтобы справиться с этим. Со временем я научилась говорить ровно и безэмоционально, когда высказывалась о вопросах, которые считала важными»[514].
Выделите минутку и поразмышляйте о своих эмоциях. Вы склонны переживать события интенсивно или умеренно? Когда мы в лаборатории задавали вопросы такого рода нашим испытуемым мужского и женского пола — описывать чувства по памяти, — то в среднем женщины сообщали о более сильных эмоциях, чем мужчины. Иными словами, женщины считали, что они эмоциональнее мужчин, а мужчины с этим соглашались. Единственным исключением был гнев, поскольку испытуемые полагали, что мужчины сильнее сердятся. Но когда те же самые люди рассказывали о своих эмоциональных переживаниях в повседневной жизни, то разницы между полами не было. Некоторые мужчины и женщины крайне эмоциональны, а некоторые нет. Аналогичным образом в женском мозге не «прошиты» эмоции и сочувствие, а в мужском не запрограммированы стоицизм и рациональность[515].
Откуда появились эти гендерные стереотипы? В США, по крайней мере, женщины обычно выражают больше эмоций по сравнению с мужчинами. Например, при просмотре фильмов женщины сильнее двигают лицевыми мышцами, чем мужчины, однако женщины не сообщают о более интенсивном переживании эмоций при таком просмотре. Этот факт опять-таки может объяснить, почему стереотипы о невозмутимых мужчинах и эмоциональных женщинах проникают в зал суда и оказывают немалое влияние на судей и жюри[516].
Из-за этих стереотипов аргумент о состоянии аффекта (и судебное дело в целом) часто по-разному применяется к обвиняемым мужского и женского пола. Рассмотрим два дела об убийстве, которые вполне сходны во всем, за исключением пола обвиняемого. В первом случае мужчина по имени Роберт Эллиот был осужден за убийство своего брата, якобы по причине «крайнего эмоционального расстройства», которое включало «непреодолимую боязнь брата». Жюри признало его виновным в убийстве, но Верховный суд Коннектикута отменил это решение, указав, что «сильные чувства» Эллиота по отношению к брату подавили его «самоконтроль» и «рассудок». Во втором случае женщина по имени Джуди Норман убила своего мужа после того, как он годами систематически бил и издевался над ней. Верховный суд Северной Каролины отказался принимать заявление защиты, что Норман действовала в рамках самообороны из «разумного страха неминуемой смерти или сильных телесных повреждений», и женщина осталась осужденной за убийство в состоянии аффекта[517].
Эти два случая соответствуют нескольким стереотипам об эмоциях мужчин и женщин. Гнев стереотипично нормален для мужчин, поскольку они считаются агрессивными. Женщины предполагаются жертвами, а хорошие жертвы не могут сердиться; предполагается, что они будут пугаться. Женщин наказывают за излишний гнев — они теряют уважение, зарплату, а иногда даже работу. Каждый раз, когда я вижу ушлого политика-мужчину, разыгрывающего против оппонента-женщины карту «злой стервы», я воспринимаю это как иронический признак того, что она на самом деле компетентна и влиятельна. (Я еще не встречала успешной женщины, которая обошлась бы без клейма «суки» перед признанием в качестве лидера.)[518]
В судах рассерженные женщины вроде госпожи Норман теряют свою свободу. Фактически при случаях домашнего насилия убившие мужчины получают более короткие сроки и более легкие приговоры, и им вменяются менее серьезные преступления по сравнению с женщинами, убившими своих партнеров. Муж-убийца всего лишь действовал как стереотипный муж, а вот убившие жены — не как типичные жены, и поэтому их редко освобождают от наказания[519].
Стереотипное представление об эмоциях еще хуже, когда жертвой домашнего насилия становится афроамериканка. Архетипичная жертва в американской культуре пуглива, пассивна и беспомощна, но в афроамериканских сообществах женщины иногда нарушают этот стереотип, яростно защищая себя от предполагаемых агрессоров. Давая сдачи, они укрепляют другой стереотип о женских эмоциях — «разъяренная черная женщина», который также проник в правовую систему США. Этих женщин самих чаще обвиняют в домашнем насилии, даже притом, что их действия были самообороной и были не такими серьезными, как исходное посягательство. (Здесь не применяют никакого права защиты территории!) А если они травмируют или убьют своего предполагаемого обидчика, это обычно намного хуже для них, чем для белых американок в той же ситуации[520].
Например, рассмотрим случай Джин Бэнкс, афроамериканской женщины, которая ударила ножом и убила своего сожителя Джеймса Макдональда после того, как тот годами ее избивал, иногда так серьезно, что ей требовалась медицинская помощь. Однажды, когда оба они выпили, во время спора Макдональд толкнул Бэнкс на пол и попытался исполосовать ее серпом. Защищаясь, Бэнкс схватила нож и ударила его, попав в сердце. Она заявила, что это была самозащита, но была обвинена в убийстве второй степени. (Сравните это со случаем белой Джуди Норман, у которой было более слабое обвинение, убийство в состоянии аффекта)[521].
Рассерженные женщины страдают не только в случаях домашнего насилия. Судьи приписывают разъяренным жертвам изнасилования негативные личностные характеристики всякого рода, которые они не склонны приписывать разъяренным мужчинам, ставшим жертвой преступления. Например, когда женщина была изнасилована, судьи (а также жюри и полиция) ожидают, что на свидетельском месте она будет выражать горе, что скорее способствует более серьезному приговору для насильника. Когда же женщина-жертва выражает гнев, судьи негативно оценивают ее. Эти судьи поддались еще одному варианту феномена «злой стервы». Когда люди воспринимают эмоции у мужчины, они приписывают их ситуации, но когда люди воспринимают эмоции у женщины, они соединяют их с личностью. Она стерва, а у него был просто плохой день[522].
Вне зала суда мы обнаруживаем законы, в которых гендерные стереотипы предписывают приемлемые эмоции, которые мы должны ощущать и выражать. Законы об абортах в том виде, как написаны, сигнализируют, какие эмоции должна испытывать женщина, а именно угрызения совести и вину, в то время как облегчение и счастье не упоминаются. Дискуссия о легальности однополых браков в известном смысле была спором, должен ли закон разрешить романтическую любовь между лицами одного пола. Законы об усыновлении для гомосексуалистов поднимают вопрос, равна ли отцовская любовь материнской[523].
В целом для юридического взгляда на эмоции мужчин и женщин нет научных оправданий. Это всего лишь предрассудки, проистекающие из устаревшего взгляда на человеческую природу. Примеры, которые я выбрала, дают только малый срез вопроса, как с правовой стороны, так и с научной. Например, я едва задела поверхность стереотипов об эмоциях этнических групп, которые сталкиваются с аналогичными проблемами как в судах, так и вне их. До тех пор пока закон кодифицирует стереотипы об эмоциях, люди продолжат быть мишенью непоследовательных решений[524].
Когда Стефания Альбертани признала себя виновной в одурманивании наркотиками и убийстве собственной сестры, не говоря о предании трупа огню, ее защита предприняла смелый шаг и обвинила ее мозг.
Томография мозга установила, что две зоны в коре Альбертани содержали меньше нейронов, чем было у контрольной группы из десяти здоровых женщин. Этими зонами были островок головного мозга (который, по заявлению защиты, был связан с агрессией) и передняя часть поясной извилины (которая якобы была связана со снижением запретов). Два эксперта-свидетеля заключили, что «причинно-следственная связь»