Чтобы с толком использовать эмоции, я предлагаю, чтобы судьи учились переживать эмоции с высокой гранулярностью. Если у них неприятные ощущения, им нужно помочь, чтобы они могли точно категоризировать, отличая, например, рассерженность от раздражения или голода. Рассерженность может быть напоминанием, что нужно культивировать сопереживание несимпатичному обвиняемому, легковерному истцу, враждебному свидетелю или особо настырному адвокату. Без сопереживания рассерженность может содействовать тому виду карательного наказания, которое рискует подорвать саму суть справедливости в основаниях правовой системы. Судьи могут культивировать повышенную гранулярность с помощью упражнений, которые я рекомендовала в главе 9: собирание переживаний, изучение слов для эмоций, использование комбинирования понятий для изобретения и исследования новых понятий для эмоций, деконструирование и новая категоризация своих эмоциональных переживаний в этот момент. Звучит так, что здесь требуется много потрудиться, но, как и для любого навыка, с практикой это становится привычным. Также судьям, которые сталкиваются с обвиняемыми из других культур, не повредит краткое знакомство с различными культурными нормами переживания эмоций и коммуникации.
Судей также можно просвещать по вопросам сокращения влияния аффективного реализма при выборе присяжных (процесс, известный как проверка компетентности и допустимости присяжных). Часто судьи и адвокаты отсеивают присяжных, задавая им прямые явные вопросы, такие как: «Можете ли вы быть объективным, справедливым и беспристрастным в этом деле?» или «Знаете ли вы обвиняемого?» Они также пытаются оценить поверхностные сходства между присяжными и обвиняемыми. Например, если финансовый консультант обвиняется в присвоении миллионов долларов из пенсионных взносов своих клиентов, судья может спросить потенциальных присяжных, были ли они жертвой таких растрат и не работают ли их близкие родственники в финансовой сфере. Однако поверхностные маркеры сходств и различий — только верхушка айсберга. Возможно, разумнее было бы изучить аффективную нишу присяжного, чтобы понять, как этот присяжный может предсказывать эмоции во время процесса, что могло бы указать на предубеждения, которые формируют восприятие. Например, судья мог бы спросить, какие журналы читают присяжные, какие фильмы они предпочитают смотреть и играют ли они в стрелялки от первого лица, используя стандартные методики оценивания из психологии. Такая информация позволила бы судье учесть потенциальные предубеждения присяжных на основании того, как они проводят свое время, а не прямо спрашивая присяжных об их предубеждениях (поскольку такие сообщения о себе не обязательно верны)[571].
До сих пор мои предложения касались очевидных вещей. Теперь мы готовы к действительно сложному делу — научным аспектам, которые могли бы изменить базовые предпосылки в праве.
Мы уже знаем, что наши чувства не открывают реальности, а судьи и присяжные обязательно подвержены воздействию аффективного реализма. Эти факторы вкупе с прочими нашими знаниями о психике и мозге ведут нас к весьма радикальной идее (я почти боюсь сказать это): возможно, настало время провести переоценку суда присяжных как основы для определения вины и невиновности. Да, он закреплен в Конституции США, но создатели этого знакового документа не имели понятия ни о том, как работает человеческий мозг, ни о том, что однажды мы сможем обнаруживать ДНК обвиняемого под ногтями жертвы. До экспертизы ДНК закон не мог сказать, верно или неверно вынесено решение о виновности. Правовая система могла только определить, было ли решение вынесено объективно, что означает согласие со всеми правовыми нормами и процедурами. Поэтому закон занимался не истиной, а согласованием. Надлежащее отправление правосудия ориентировалось на то, чтобы избежать процедурных ошибок при вынесении решения о вине или невиновности, а не на обоснованность самого решения. Сейчас правовая система работает, только если мы предположим, что такое согласование приводит к объективному результату. Экспертиза ДНК меняет все это. Она не совершенна, но неизмеримо более объективна, чем отягощенные аффектом восприятия людей-присяжных[572].
Когда экспертиза ДНК недоступна или неприменима, возможно, суд может обойтись без жюри, а вместо этого воспользоваться коллективным разумом нескольких работающих совместно судей, которых выбрали наугад из большой совокупности судей. Как я уже говорила, я не правовед, просто ученый, поэтому, возможно, более грамотные юридические умы могут построить сбалансированную систему судейских коллегий как-нибудь лучше. Коллегия квалифицированных судей, которые знают свои недостатки и достоинства и обладают эмоциональной гранулярностью, могла бы избегать влияния аффективного реализма более эффективно, чем это делает жюри присяжных. Это никоим образом не идеальное решение: по крайней мере, в Соединенных Штатах судьи в основном в возрасте, преимущественно европейского происхождения, и у них может преобладать определенный набор убеждений, поддерживающий иллюзию, что таких убеждений у них нет. У судей также есть склонность к максимальным мерам наказания. Но одно определенно: каждый день в Америке тысячи людей предстают перед жюри из таких же людей и надеются, что их будут судить объективно, в то время как на деле их судят человеческие мозги, которые всегда воспринимают мир с эгоистичной точки зрения. Верить в обратное — фантастика, которая не поддерживается архитектурой мозга[573].
А сейчас мы подступаем к самому трудному вопросу: что означает контролировать свое поведение и потому быть ответственным на свои действия. Закон (больше похоже на психологию) обычно рассматривает ответственность двумя частями: действия, вызванные вами, и в этом случае у вас ответственности больше, и действия, вызванные ситуацией, и тогда у вас ответственности меньше. Это простое деление на внутреннее и внешнее не сочетается с реальностью предсказывающего мозга.
С конструктивистской точки зрения на человеческую природу каждое действие включает три, а не два типа ответственности. Первый традиционен: ваше поведение в данный момент. Вы нажимаете на спусковой крючок. Вы хватаете деньги и убегаете. (Правовая система называет такое поведение actus reus, противоправным действием.)
Второй тип ответственности включает ваши определенные предсказания, которые привели к незаконному действию (известны как mens rea, преступный умысел). Ваше поведение не обусловлено каким-то отдельным моментом; оно всегда вызвано предсказанием. Когда вы крадете деньги из открытой кассы, вы являетесь исполнителем, но конечная причина вашего поведения также включает понятия вроде «касса», «деньги», «собственность» и «кража». Каждое из этих понятий связано с большой и разнообразной совокупностью случаев в вашем мозге и основывается на них; вы создаете прогнозы, которые ведут к вашему действию. Если бы другие люди со сходными понятиями в той же самой ситуации (то есть разумные люди) также украли бы деньги, вы заслуживали бы меньшего порицания за свои действия. Однако они могут не трогать кассу, и в этом случае ваша ответственность больше.
Третий тип ответственности относится к содержанию вашей понятийной системы, отдельно от того, как ваш мозг использует эту систему для прогнозирования при нарушении закона. Мозг не ведет расчеты в вакууме. Каждый человек — это сумма его понятий, которые становятся предсказаниями, обусловливающими поведение. Понятия в вашей голове — это не просто вопрос личного выбора. Ваши предсказания появляются под влиянием культуры, в которой вы маринуетесь. Когда белый полицейский стреляет в невооруженного афроамериканца, и он искренне видит пистолет в руках человека из-за аффективного реализма, такое событие коренится в чем-то находящемся за пределами этого момента. Даже если полицейский является открытым расистом, его действия были частично вызваны его понятиями, сформированными жизненным опытом, который включает американские расовые стереотипы. На понятиях и действиях жертвы аналогичным образом сказывается жизненный опыт, который включает американские стереотипы о копах. Все эти прогнозы сформированы не только непосредственно опытом, но также косвенно — телевидением, кино, друзьями и символами вашей культуры. Да, увлекательно отправиться в кино и погрузиться в мир городской преступности или скрыться от повседневного стресса, смотря час-другой по телевизору полицейскую драму, но эти шаблонные описания конфликтов с полицией имеют свою цену. Они регулируют наши прогнозы об опасности, которую представляют люди определенной этнической общности или определенного социально-экономического статуса. Ваша психика — результат работы не только вашего мозга, но также других мозгов вашей культуры[574].
Эта третья сфера ответственности имеет свои плюсы и минусы. Иногда она упрощается до банального «Общество виновато» — выражения, высмеиваемого как мягкосердечное и либеральное. Я говорю нечто более тонкое. Если вы совершили какое-то преступление, вы действительно виноваты, но ваши действия коренятся в вашей системе понятий, а эти понятия не появляются просто так. Их выковывает социальная реальность, в которой вы живете и которая лезет вам под шкуру, чтобы включать и выключать гены и строить связи ваших нейронов. Вы учитесь у своей окружающей среды, как любое другое животное. Тем не менее все животные формируют собственную среду. Поэтому, будучи человеком, вы отличаетесь способностью формировать свою среду, чтобы менять собственную систему понятий, а это означает, что в конечном итоге вы отвечаете за те понятия, которые принимаете и отвергаете.
Как мы обсуждали в главе 8, предсказывающий мозг расширяет горизонт самоконтроля за рамки момента действия и поэтому сложным образом расширяет вашу ответственность. Ваша культура может учить вас, что люди определенного цвета кожи с большей вероятностью являются преступниками, но у вас есть способность смягчать вред, который могут причинить такие убеждения, и направить свои предсказания в другом направлении. Вы можете подружиться с людьми другого оттенка кожи и убе