диться, что они — законопослушные граждане. Вы можете отказаться от просмотра телевизионных шоу, которые подкрепляют расистские стереотипы. Но вы можете и слепо следовать нормам своей культуры, принять стереотипные понятия, вложенные в вас, и увеличить шансы на то, что вы будете плохо обращаться с некоторыми людьми.
Дилан Руф, застреливший афроамериканцев в церкви во время изучения Библии, предпочитал окружать себя символами превосходства белой расы. Разумеется, он вырос в обществе, борющемся с расизмом, как и многие взрослые в Соединенных Штатах, и большинство из нас не идет стрелять по людям. Таким образом, на уровне нейронов вы и ваше общество совместно служите причиной того, что определенные прогнозы в вашем мозге становятся более вероятными. Однако вы по-прежнему несете ответственность за преодоление пагубной идеологии. Неприятной истиной является то, что каждый из нас в конечном счете отвечает за собственные предсказания.
В праве есть прецеденты для такого взгляда на ответственность, основанного на предсказаниях. Например, если вы ведете машину в пьяном виде и собьете кого-нибудь, вы отвечаете за причиненный вами ущерб, даже если вы не могли эффективно контролировать свои конечности в состоянии опьянения. Вам следовало быть более осмотрительным, поскольку каждый взрослый в нашем обществе знает, что опьянение влечет риск принятия плохих решений, поэтому вы отвечаете за несчастья, которые произошли вследствие этого.
Закон называет это аргументом предвидения. Неважно, намеревались вы причинить вред или нет: вы несете ответственность. А мы сейчас имеем достаточно научных подтверждений, чтобы расширить аргумент предвидения с крупномасштабного здравого смысла на миллисекундные прогнозы мозга. Вы хорошо знаете, что некоторые из ваших понятий, например расовые стереотипы, могут ввергнуть вас в неприятности. Если ваш мозг предсказывает, что афроамериканский юноша перед вами держит какое-то оружие, и вы воспринимаете пистолет, когда на самом деле его нет, на вас ложится определенная степень вины даже перед лицом аффективного реализма, поскольку изменение понятий входит в сферу вашей ответственности. Если вы возьметесь за свое образование и сделаете себе прививку против таких стереотипов, расширяя свою понятийную систему с целью изменить свои прогнозы, вы по-прежнему можете по ошибке увидеть пистолет, когда его нет, и трагедия по-прежнему может случиться. Но ваша вина в определенной степени смягчается, поскольку вы действовали с должной ответственностью, чтобы изменить то, что в ваших силах.
Со временем правовая система должна всерьез взяться за ужасное влияние культуры на понятия и предсказания людей, которые определяют их переживания и действия. В конце концов, мозг привязывает себя к социальной реальности, которую он обнаруживает сам. Эта способность — одно из наиболее важных эволюционных преимуществ, которые есть у нас как у вида. Соответственно, мы несем определенную ответственность за понятия, которые мы встраиваем в детские мозги будущих поколений. Но это не проблема уголовного права. На деле это политическая проблема, касающаяся Первой поправки, которая гарантирует право на свободу слова. Первая поправка основана на представлении, что свобода слова способствует сражению идей, и это позволяет торжествовать истине. Однако ее авторы не знали, что культура создает связи в мозге. Идеи проникают внутрь вас, просто находясь поблизости достаточно долгое время. И как только идея оказалась «запрограммированной», вам может быть сложно отказаться от нее.
Наука об эмоциях — удобный фонарь для подсвечивания некоторых давних предположений права о человеческой природе — предположений, которые, как мы знаем, не поддерживаются строением нашего мозга. У людей нет рациональной стороны и эмоциональной стороны, тем более первая не регулирует вторую. Судьи не могут избежать аффекта, чтобы выдавать решения чистым разумом. Судьи не могут обнаружить эмоции у обвиняемых. Даже объективно выглядящее свидетельство подпорчено аффективным реализмом. Преступное поведение нельзя локализовать в каком-то отделе мозга. Эмоциональный вред — это не просто дискомфорт, он может укоротить жизнь. Короче говоря, любое восприятие и переживание в зале суда — или где угодно — это настоянное на культуре, крайне индивидуализированное убеждение, корректируемое входными сенсорными сигналами от мира, а не результат непредубежденного процесса.
Мы находимся в переломной точке, где новая наука о психике и мозге может начать формирование права. Обучая судей, присяжных, адвокатов, свидетелей, полицейских и прочих участников судопроизводства, мы можем создать правовую систему, которая в конечном итоге будет более справедлива. Возможно, мы не сможем отказаться от суда присяжных в обозримом будущем, однако даже простые шаги, например разъяснение присяжным, что эмоции конструируются, могут улучшить текущую ситуацию.
На данный момент правовая система по-прежнему считает вас эмоциональным зверем, обернутым в рациональное мышление. На протяжении всей этой книги мы систематически оспаривали этот миф с помощью свидетельств и наблюдений, но остается один вопрос, который мы еще не обсуждали: а животные точно эмоциональны? Способны ли конструировать эмоции мозги наших близких родственников — например, шимпанзе? Что насчет собак: у них есть понятия и социальная реальность, как у нас? Насколько уникальны в царстве животных наши эмоциональные способности? Мы исследуем эти темы в следующей главе.
12. Сердится ли рычащая собака?
У меня нет собаки, но частью моей большой семьи являются собаки нескольких друзей. Один из моих любимцев — Рауди, помесь золотистого ретривера и бернского зенненхунда; энергичный и веселый пес, всегда готовый к действиям. В соответствии со своим именем[575] Рауди много лает и прыгает, а также рычит, когда приближаются другие собаки или незнакомые люди. Другими словами, это обычная собака.
Иногда Рауди с трудом может сдерживаться, и однажды это едва не стало причиной больших проблем. Его владелица, моя подруга Энджи, вывела Рауди на прогулку, и какой-то подросток подошел, чтобы погладить собаку. Рауди не знал мальчика и стал лаять и прыгать на него. Никакого видимого вреда не было, поэтому было удивительно, что через несколько часов его мать (которая отсутствовала) написала заявление и зарегистрировала Рауди как «потенциально опасную собаку». Бедному Рауди пришлось несколько лет после этого носить на улице намордник. А если бы он прыгнул снова на кого-нибудь, он был бы зарегистрирован как злобная собака и, возможно, даже усыплен.
Мальчик испугался Рауди и воспринял его как сердитого и опасного пса. Когда вы видите собаку, которая лает и рычит, сердится ли она на самом деле? Или это просто территориальное поведение или слишком шумная попытка быть дружелюбным? Короче говоря, могут ли собаки переживать эмоции?
Кажется, что здравый смысл говорит: да, конечно, Рауди ощущает эмоции, когда рычит. Это вопрос исследован в многочисленных книгах, например «Эмоциональная жизнь животных» Марка Бекоффа[576], «Эти удивительные животные» Вирджинии Морелл[577] или «Как собаки любят нас» Грегори Бернса. Десятки новостных сообщений рассказывают нам о научных открытиях в области эмоций у животных: собаки ревнивы, крысы испытывают сожаление, речные раки ощущают беспокойство и даже мухи боятся приближающейся мухобойки. И, разумеется, если вы живете с домашними любимцами, вы наверняка видели их поведение, которое выглядит эмоциональным: они носятся в испуге, прыгают от радости, подвывают в печали, довольно мурлычут. Кажется очевидным, что животные испытывают эмоции так же, как мы[578]. Карл Сафина, автор книги «Без слов: что думают и ощущают животные» лаконично излагает это так: «Итак, есть ли у других животных человеческие эмоции? Да, есть. Если ли у людей эмоции животных? Да, в основном это одно и то же»[579].
Рис. 12.1. Рауди
Некоторые ученые не так уверены. Они предполагают, что эмоции у животных — просто иллюзия: что у Рауди есть нейронные цепи, которые инициируют поведение, направленное на выживание, а не для эмоций. С их точки зрения Рауди может приближаться или удаляться при доминировании или подчинении, чтобы защитить свою территорию или избежать угрозы. Утверждается, что в этих случаях Рауди может испытывать удовольствие, боль, возбуждение и прочие разновидности аффекта, но у него нет психических орудий, чтобы испытывать что-нибудь сверх этого. Это последнее объяснение глубоко неудовлетворительно, поскольку отрицает наш собственный опыт. Миллионы владельцев домашних животных поставили бы деньги на то, что их собаки рычат, когда сердятся, вешают голову в печали и прячут голову от стыда. Трудно представить, что такие восприятия — это иллюзии, построенные вокруг нескольких общих аффективных реакций[580].
Я сама была жертвой очарования животных эмоций. Много лет в спальне у моей дочери жило несколько морских свинок. Однажды мы купили малышку Капкейк. В первую неделю, оказавшись одна в незнакомой клетке, Капкейк издавала звуки, похожие на плач. Я носила ее с собой в кармане теплого и уютного свитера, и от этого она счастливо пищала. Каждый раз, когда я приближалась к клетке, остальные свинки визжали и удирали, но маленькая Капкейк сидела на месте, как будто ждала, когда я ее возьму, а затем немедленно тыкалась носиком в мою шею. В эти моменты было очень трудно противостоять убеждениям, что она любит меня. В течение многих месяцев Капкейк была моей вечерней компаньонкой. Когда я работала за столом, она сидела на моих коленях и урчала. Все в нашей семье подозревали, что Капкейк — щенок, запертый в теле морской свинки. И все же, будучи ученым, я знала, что мои восприятия не обязательно раскрывают то, что на самом деле ощущала малышка Капкейк.