Ирина ВасильковаКАК СКВОЗЬ КУСТАРНИК
Мне нередко задают вопросы типа «Как научить ребенка читать?» или «Как привить подростку любовь к литературе?» Еще меня часто спрашивают, что нужно делать со школьной литературой, да еще ждут профессионального ответа. Нет у меня таких ответов, только наблюдения.
И вообще, давайте по порядку.
В бестолковые 90-е годы сотрудникам нашей МГУ-шной лаборатории перестали платить зарплату. То есть выпихнули в отпуск без содержания — на неопределенный срок. Коллеги в панике переориентировались кто как мог — доктора наук челночили, кандидаты наук торговали на рынке синтетическим барахлом, а техники-лаборанты перегоняли составы с водкой. Меня же случайно занесло в школу (психологи, впрочем, уверяют, что не случайно), при этом я полагала, что любовь к литературе и знания, почерпнутые в Литинституте, не подведут. Ну, были еще какие-то смутные представления о том, каким должен быть нормальный учитель, — спроецированные на конкретный момент воспоминания детства. В детстве учили «неправильно», а мне всегда хотелось «правильно». Возможно, меня вдохновил образ Йозефа Кнехта, шагнувшего из Касталии в реальность.
Короче, жизнь перевернулась.
И первое, с чем я столкнулась, — дети принципиально отличались не только от воображаемых вундеркиндов, но и от реальных детей моего поколения. Все-таки мы росли в литературоцентричное время. На вечерних прогулках наматывали круги по району, обсуждая проблемы героев Толстого, с боем прорывались на вечера поэзии и упивались «Антимирами» в Театре на Таганке. А уж вся возможная приключенческая литература была проштудирована лет до двенадцати. Читать друг другу стихи наизусть было обычным делом — литературные пристрастия становились полем самовыражения и средством коммуникации, удачно вставленная в разговор цитата заметно поднимала рейтинг. Класс при этом был не гуманитарным, а математическим, но чтобы совсем не читать — такое выглядело по крайней мере странным.
Теперь не выглядит. А что вы хотите — мир переменился и продолжает меняться прямо на глазах, так что прежние стратегии не работают. Иногда я чувствую себя уткой, которая хочет научить цыплят плавать. А как они могут поплыть, когда у них и опции такой нет?
Начнем с самого простого, с техники чтения. Средний школьник сейчас читает очень медленно, перевирая половину слов, смещая логические ударения, и это самое главное препятствие на его пути к книге, причем не обязательно художественной, — сплошь и рядом низкий результат на контрольной или экзамене связан с неправильно прочитанным заданием. Мои школьные друзья читали легко, свободно и много. Библиотека была частью нашей жизни. Момент азарта состоял еще и в том, что не все книги тогда были доступны. За книгами охотились, взахлеб глотали, передавали друзьям. Помню, в класс вошел наш молодой историк и сказал: «Ребята! В книжном сейчас продается Андрей Платонов! Этого писателя вы все должны знать. Быстро бегите в магазин, с урока я вас отпускаю». И мы побежали. А за подпиской на собрание сочинений Пушкина пришлось стоять ночь на морозе около «Академкниги» (к счастью, подруга жила рядом, можно было по очереди бегать к ней греться). Психологический подтекст очевиден — мы были готовы на любые подвиги ради книги. А с фонариком под одеялом вы читали? Романы Киплинга, например, или гумилевские «Жемчуга», которых не было ни в магазинах, ни в библиотеках, зато они отыскивались в книжных шкафах чьих-то троюродных бабушек. Элемент азарта и романтики, что ни говори, тоже важен. И главное — нас рано научили получать от чтения удовольствие.
Но ведь невозможно заставить другого полюбить то, что любишь ты. Невозможно проецировать свой опыт и свои отношения с книгой на сегодняшних детей. Книга в их жизни играет гораздо меньшую роль (разумеется, среднестатистически, ведь всегда существуют исключения).
А все почему? Появилось множество вариантов времяпровождения-лайт. А ведь они вообще плохо совмещаются — приобщение к культуре и развлечения. Визуальные практики почти вытеснили книгу — упражнения для мозгов уступили упражнениям для глаз. Но любой художественный текст, даже детектив или фэнтези, во-первых, требует умственного усилия, во-вторых, незаметно и ненавязчиво учит родному языку. Сократив чтение в пользу кино, а тем более компьютерных игр, дети потеряли чувство языка, воздух языка, мелодику языка. Кстати, они и сами это отчасти понимают. Вот типичный ответ одного из семиклассников на вопрос анкеты о подростковом чтении: «Нынешние подростки, безусловно, больше знают о мире (по их мнению) из интернета. Многие из них перестают читать книги, так как фильмы им кажутся более доступными. Я считаю это главной проблемой нашего времени».
А результат? Посмотрите, какое количество людей страдает «функциональной неграмотностью», оперируя русским почти как иностранным, то есть в упрощенном виде. Если вспомнить, какие приемы помогают изучению иностранного языка — это, во-первых, больше читать, а во-вторых, заучивать наизусть тексты. При заучивании человек невольно запоминает какие-то обороты, клише, они просто впечатываются в сознание и дальше работают уже на автомате. То же и с родным языком. Но если наше поколение легко запоминало монолог Чацкого или письмо Татьяны, то современное чадо сподвигнуть себя на это просто не в состоянии. Обычная ситуация — «ставьте двойку, а учить все равно не буду!» Дело еще в том, что один из основных педагогических трендов последних лет — творческое развитие и никакой зубрежки, ведь зубрежка — это «совок», как считают многие родители. На мой взгляд, здесь происходит подмена понятий: ведь рутинное заучивание необходимо не только для погружения в язык, но и для развития долговременной памяти, которую никакими другими заданиями не разовьешь.
Еще один эффективный и всем известный прием — больше читать на чужом языке. К своему это относится в неменьшей степени. Мало читающие дети языка не чувствуют, не понимают его оттенков, интонаций, а значит, упускают часть смысла, если его предварительно не разжевать, но разжеванное забывается тут же. С лексическим запасом просто беда, да и телеграфный стиль эсэмэсок в значительной мере отучил среднего ребенка понимать длинные, сложно построенные предложения. Сквозь Гоголя они продираются, как сквозь кустарник. Да что Гоголь! Большинство «Айвенго» прочитать не могут! На «клиповое мышление» современной молодежи сейчас не жалуется только ленивый. Заговорили уже о «клиповой культуре» — когда восприятие информации отрывочными фрагментами не требует осмысления и сосредоточения, мешает осознавать связи между событиями и явлениями.
Общий итог всего этого глобального процесса — низкое качество осознанного чтения, потеря половины смыслов. Естественно, примитивный языковой уровень вполне подходит для бытового трёпа и чтения всяких «Ходячих мертвецов», но исключает понимание текстов более серьезных. И это относится к любому предмету: всем учителям знакомы так называемые «доклады», когда подросток просто скачивает что-то из интернета и читает по бумажке, абсолютно не вникая в смысл. Удивительно ли, что с восприятием поэзии вообще произошла катастрофа: метафор и подтекста почти никто не понимает, оттого большинство детей при виде стихов испытывает непередаваемую скуку. Вот признание одной из тех редких девочек, которые являются исключением: «Сейчас кого из знакомых не спросишь, любит ли он стихи, в ответ чаще всего слышишь „нет“. Вот тогда недоумение охватывает полностью, и ужас тоже. Есть, конечно, единицы, которые что-то читают, но, когда начинаешь расспрашивать, оказывается, что авторов человек не знает, а некоторые стихи из групп в „ВКонтакте“ ему нравятся».
Еще один аспект — юному существу нужна не просто литература. Ему нужна литература про него. Он может представить себя д’Артаньяном или Гарри Поттером, но уж никак не тургеневским Бирюком. И все, что не про него, ему глубоко фиолетово. Занимают его проблемы любви, дружбы, отношений со взрослыми, а вовсе не словесность как таковая. Понятное дело, эстетические цели его совершенно не волнуют. «Подростковый возраст есть разгар кризиса идентичности…» — написал один очень неглупый мальчик. Но поиски идентичности сталкиваются с трудностью восприятия классики: «Ромео и Джульетта» ведь тоже про любовь, но язык-то какой сложный! Да еще стихами! Поэтому в основном детьми востребована лишь та литература, что считается подростковой (например, повести А. Жвалевского и Е. Пастернак). Не буду утверждать, что у меня в подростковом возрасте было все по-другому, нет, точно так же. Как-то раз в пионерлагере хотели наградить за что-то литературоведческой книгой о Блоке, но я попросила заменить ее на повесть, в которой девочка перевоспитывала трудного мальчика. Словом, книга служит зачастую чем-то вроде руководства по психологии. Утопическая идея, конечно, но я бы ввела в школе еще один предмет — межличностные отношения на материале «легких» книжек.
А как же программа? Классика? Что делать, если работать надо не с юными Ломоносовыми, рвущимися к знаниям, а с совершенно другим контингентом, который вовсе не будет благодарен за увеличение корпуса изучаемых произведений, а напротив, постарается «продинамить» ненужный предмет? И тут хочется сказать несколько слов о родительском влиянии, о способности направить ребенка в нужную сторону, задать вектор, воспитать вкус. Иногда позиция родителей озадачивает. «Зачем вы пихаете детям Гоголя? — раздраженно заявляет одна из мам. — Лично я терпеть не могу Гоголя». «Я считаю, что человек должен читать то, что он хочет, поэтому разрешаю ему читать книги, от которых он получает удовольствие. Я не должна нарушать его свободу личности», — говорит другая. И как ей объяснить, что книга, написанная по американскому постапокалиптическому сериалу, строго говоря, вообще никакого отношения к словесности не имеет. При этом «Алису в стране чудес» или Жюля Верна она искренне считает скучными и занудными. Очень редки в наше время традиции семейного чтения хорошей литературы — ясное дело, что все загружены на работе, но ведь на поход в кино или на устройство детских вечеринок время всегда находится. Просто совместное чтение как-то выпало из числа семейных приори