Глеб чуть не задремал, облокотившись на доску-шлагбаум. Вернули к реальности знакомые шаги, заухали сверху. Титан пестрых бутылок и жестяных кегов снизошел в свой неудавшийся, подвальный Олимп. Владелец. Сегодня обещал пораньше отпустить ради встречи с Володей. «Куаркод показать?» – засмеялся владелец, в усы зафыркал. Глеб махнул рукой, дал знать улыбкой, что шутку вкурил, а затем предложил ему дорогую бельгийскую вишню. «Себе тоже налей, – ответил усатый титан. – Мы закрываемся. Невозможно так дальше, держаться за мальчишечьи игры, соряныч».
Норны, парки, мойры, доля-недоля – видимо, вторят отцу, считают, у Глеба, подобно пивному титану с усами, мальчишечьи игры? Зачесались руки, грудь и пах. Зазудели, как утром до душа. Режутся волосы, шепчут: на чувства пора забивать, пора пальцы гнуть и считать, как набрать через год бы побольше баллов. Или что, богини судьбы намекают ему прорываться через границу? Дескать, хочешь крутым быть героем – значит, надо быть полным дебилом. Глеб в безумство каких-то там храбрых не верил. Их для галочки почитают, ну а подлинный герой бессмысленно не рискует. Так история на уроках гласила, отец учил так.
«Понимаю». Глеб не знал, что ответить на жалобы усатого мужичка. Пить Глеб не стал, владелец в одиночку почти залпом пол-литра осушил. Ударил пустым стаканом о стойку. Усы в лиловой пене. Вспомнился классик: вишня – ягода летнего заката, когда лето в разгаре у кого-то другого, а у тебя наступила осень. Чаша сия не миновала, чаша подгнившей вишни, увядания, смерти. Послезавтра у Глеба день рождения. Неписаный завет гласит: отмечать заранее днюху нельзя. Отмечать никто и не собирался, просто друзья послезавтра будут не в городе. Не будут рядом, к реке отправятся. Год назад сплавлялись втроем, а сейчас Глеб не смог… или смог бы уже, он свободен, все, баста, только вот на отплытие поздно регаться. Так что в силе встреча в бильярдной с наследником бога. Этот уж точно наследник. Вдобавок талантище. Может, скоро Глеб станет гордиться знатным знакомством? Придет брать интервью, даст Володя, не черт же, бесплатно, по старой дружбе.
А пока что к другу главный вопрос у Глеба простой был: где Надя? В темном зале противно несло кальяном, искусственной грушей и толикой жути. Приходили сюда мужички за сорок, катали белые шары. Зачастую сами были похожи кто на шары, кто на груши. Топ-наследник молчал, натирал тревожно мелом кий, глазами рыскал. Глеб повторил вопрос, ведь когда берешь интервью у звезды, пристало проявить упорство. Эй, скажи, театрал, отчего ты на кипеше? Роль не дали? Закрыли подмостки?
Казалось бы, вот он, знакомый Володя, в знакомой бильярдной, где пестрые люстры, где все будто бы по вкусу Глебова отца-немудреца шито детской роскошью, где взяли чипсов – хрустеть перед ударом соперника самое то, заказали американку. А слова у Володи, как скрежет:
– Надя? С ней порядок. Мы хотели вдвоем же, ты помнишь, надо про дело? Знаешь… короче… ты в своем баре паришься? Без толку. Ты же к ней, к своей Аннет, как нех так поехать не сможешь – не заработаешь.
Глеб в ответ признался, что больше нет бара. И поездки тоже, по ходу, не будет. Уничтожены планы суровым родителем и ковидом. Из-за дельта-штамма засуха в дельте Нила. Володя-фараон – к мелу. Кий портить, чтобы лучше пирамиду разбить. Говорит, предложение есть у него, но сначала секретный бонус-подарок. Только вот за ним отойти надо в туалет.
Глеб нахмурился, но послушно проследовал за Володей. Он уже догадался, вспомнил Надины намеки. Но когда в туалете Володя показал две маленьких белых горки порошка с бирюзовым отливом, все равно удивился. Правда, сводилось удивление Глеба, по сути, к мантре: на слабо меня брать не вздумай, я без того здоровье поправлял всю весну, не вздумай, понял? Володя и не собирался, реагировал неожиданно робко.
– Да не хочешь – не надо. Я сам редко. Ты не быкуй, понимаю, штука опасная. Я-то дилетант, это пацаны мои нехило так убиваются.
– Какие пацаны?
– Просто я подумал, может, тебе надо развеяться разок. Ты вон какой напряженный.
Глеб старался не злиться. Перевести тему. Вспомнил сразу про предложение, а и здесь получился наезд:
– Что, по наркоте твоя работа? Тогда я пас, извини, конкретно пас.
Рука друга хлопает по плечу, утешает: ой, ладно, какие закладки. Ты же гнать горазд на мрачняк – судачит взъерошенный порошком топ-наследник. Предложение, правда, звучало не меньшим бредом:
– В Думу выборы скоро, ты в курсе? Там нужны люди. Приятель знакомый побатрачить зовет в кампанию депутата. Депутат победить обязан, хоть рейтинг никчемный. Нужна, знаешь, такая агитка, по-черному как бы. Ну, допустим, против соперника вешать листовки, ходить по квартирам. Точно я не скажу, но оплата будет большая.
В кабинке журчало тихо. Услышит кто про наркоту – будет стремно. Стремней, чем если увидят вдвоем выходящими из кабинки. Мнется Глеб, сокрушается:
– И когда ты успел. И когда ты успел.
Володя басит, не стесняется громкости:
– Театральная туса велика и обильна, но любит маму-анархию. Ты прости, если слишком гружу. Го поиграем.
Не игра получалась – сырая лепешка. Глеб орудовал кием, как будто бы месил тесто. Проиграл и спросил невзначай: эй, мой братик, что там по бабкам? Топ-наследник влупил со всей дури.
– Сотку тысяч за все про все обещали на руки точно. Говорят, что и больше, если его ждет победа. Ты, наверное, сам понимаешь – из рулевых депутат наш.
Подпрыгнув, белый шар разбил цветную пирамиду. Глеб вздохнул; сказал, надо подумать, рассудив про себя, что «нет» вероятней.
На прощание Володя пообещал после сплава встретиться втроем и отметить семнадцатилетие Глеба. «Без веществ, не быкуй, без веществ». Кому позволено гонять старый альбом на репите, не позволено быковать. Глеб с облегчением достал наушники, когда Володя скрылся в метро. Сто метров по летнему проспекту до остановки. Ветер к ночи стих, полный штиль. Глеб ощущал прошедший день как полное дно. Глеб водился в тихом омуте. Довольно страшном. Только Анины сообщения все немного скрашивали.
Анна 23:35
хочется самой теперь как-то решить, так бесит, что ты отдуваешься из-за меня перед всеми, перед отцом, в этом баре
но в голову ничего не лезет, один сплошной немецкий кругом
хотя в целом тут неплохо, но я как будто оторвана и ты там мучаешься
вчера на блошином рынке подошел то ли турок то ли араб не знаю. предложил дурь купить и сказал может сделать фальшивые документы. вот было бы круто наверное мне достать паспорт на новое имя и как-то по нему приехать. сменить фамилию, прическу, типа знаешь умереть. умереть и приехать. Как другая персона, а не дочь политэмигрантов. шутка конечно – умереть и приехать. Но я прям серьезно задумалась
Глеб 23:44
Вообще гуд пойнт
Только давай пжлст не грусти и так с ковидом этим. Скоро разберусь
Согласие раздора
Если бы Глебу сказали, что в жаркий июльский день своего семнадцатилетия он будет мчаться вслед за отцом по родному дворику, перескакивая через кочки, то он… да поверил бы, на самом деле. Ситуации разные бывают. Чему бы Глеб не поверил, так это причинам, по которым отца пришлось догонять, причем догонять в попытке прежде всего выяснить, что именно случилось.
– Пап, стой! – заорал Глеб, тормознув на углу, где кольцо панелек расступалось перед узким тротуаром. Черная «бэха» была припаркована около березы, в ста метрах. Отец уже открывал переднюю дверь. Он оглянулся. Лицо красное, мятое. – Поехали покатаемся? И ты мне объяснишь.
– Я?! – крикнул отец на весь двор. Пиджак на нем был расстегнут, запонки отражали солнце крошечными светлячками. – Пусть она объяснит. Ты дурью пока только маешься, а она с ней далеко и надолго. Вот и спрашивай, спрашивай у нее!
Сказав это, отец сел в «бэху» и уехал. Глеб даже не пытался добежать до тачки и постучать, например, в окно. Бесполезно. Упрямство. Он развернулся назад. Во время догонялок по дворовому бездорожью кеды подняли пыльный след, которым теперь приходилось дышать – немного песочным, но отнюдь не сахарным, а наоборот, отдававшим горечью. «Надо потом папу расспросить, – успокаивал себя Глеб, – когда остынет».
Странности начались еще утром. Первой поздравила Надя, прислав огромное сообщение. Она писала, что второй день сплава выдался муторный, что Володя простудился и толку от него за веслом никакого. Глеб чуял, непростой была Володина простуда. Он думал: «Ну ладно, Володя отвыкнет на сплаве, раздуплится». Смутило другое. Надя писала: «Жаль, ты не смог с нами встретиться перед отъездом. Но я все понимаю, столько работы…» «В смысле? С Володей я виделся позавчера», – захотелось напечатать Глебу, но он осекся. Подставлять друга не стоило, хотя скрывать что-то от Нади Глебу тоже не нравилось. «Почему он ей не сказал? Ладно, хер с ним, наркошей, почему меня не предупредил, что она не знает?»
Разумеется, сильнее всего Глеб ждал поздравлений от Ани. Он, конечно, надеялся, что она осмелится приехать, это был бы лучший вариант – получить в подарок благую весть. Мама подарила дорогущие осенне-зимние сапоги и сотку евро. Похвалила за упорство. Сказала, что Глеб ведет себя неразумно, но достойно. Глеб так и не признался маме, что бар закрылся. Хотя куаркоды вроде собрались отменять, усатый мужичок вряд ли мог передумать. Тем более в одном Володя был прав: денег в баре не поднимешь. А главное – смысл стараться, раз в Бельгию не полетишь без отцовского нотариально заверенного согласия. Глеб решил, если Аня не приедет, потратить заработанное как-нибудь по-дурацки. Например, скопить чуть-чуть и купить к осени электросамокат. Вдруг тротуарный болид избавит от уныния, от нежелания что-либо делать. Когда Глеб думал о сентябре, о школьной предъегэшной колее, хотелось лечь на кровать и просто лежать.
Около полудня Аня мелькнула ненадолго онлайн, но ничего не написала. Поздравили Володя, Мишаня, еще несколько парней и девчонок со школы. Мама постучалась в комнату, предложила Глебу прогуляться до магазина за разрыхлителем и мукой. Она пекла пирог. Естественно, клубничный. Ягоды же надо куда-то девать. И съесть огромный пирог предстояло имениннику в одиночку, потому что он внезапно никого не позвал. Глебу не хотелось видеть одноклассников, а отец и его сестра, тетя Вита, планировали поздравить Глеба потом, в ресторане. Спасибо, что в другой день: не заставили разрываться, как четыре года назад.