Гитлер обманет меня, верить ему нельзя, но провоцировать его тоже опасно. Может, действительно он проводит отвлекающие маневры, чтобы всей мощью обрушиться на британцев, которые у него, как кость в горле. Ведь, по существу, затянувшаяся война с Лондоном – это его мировой позор…»
Ход дальнейших размышлений прервал хохот и ритмичное рукоплескание в такт музыке – в пляс пустился прилично захмелевший первый кавалерист Страны Советов Семен Буденный…
До начала войны оставалось полгода. Время летело быстро. Холодную зиму начала сороковых-роковых сменила весна. После первомайских праздников Сталин решил встретиться с военными.
5 мая 1941 года в Кремле был устроен прием для выпускников военных академий, перед которыми выступил И.В.Сталин. На сей раз он решил соригинальничать – довести до будущих командиров полков и дивизий свежую разведывательную информацию о секретном обращении Гитлера к немецкому офицерскому корпусу.
За основу своего выступления советский лидер взял сообщение источника Берлинской резидентуры «Старшины». В своей шифровке наш негласный помощник информировал о том, что 29 апреля 1941 года фюрер в речи, тоже перед офицерами-выпускниками, хвастаясь своими достижениями, в конце откровенно заявил о своих агрессивных планах:
«…Я преодолел хаос в Германии, восстановил порядок, добился огромного роста производства во всех сферах нашей национальной экономики…
Мне удалось опять вернуть к полезному труду все семь миллионов безработных, участь которых так волновала нас всех…
Я объединил немецкий народ не только в политическом отношении, но и укрепил его военный потенциал, далее я стремился аннулировать страница за страницей тот договор, который в своих 448 статьях содержит самое гнусное насилие, которое когда-либо свершалось над народом и людьми. Я вернул рейху грабительски отнятые у нас в 1919 году провинции, вернул в состав родины миллионы оторванных от нас, глубоко несчастных немцев, восстановил тысячелетнее историческое единство немецкого жизненного пространства…»
А дальше он выскажется определенно:
«В ближайшее время произойдут события, которые многим покажутся непонятными. Однако мероприятия, которые мы намечаем, являются государственной необходимостью, так как красная чернь поднимает голову над Европой».
Понятно было, без домысливания, используя этот риторический эффект, кого Гитлер подразумевал под «красной чернью». Со всей очевидностью можно констатировать, что в Третьем рейхе, в частности, в немецких войсках, шла интенсивная идеологическая подготовка похода на Восток. Эта речь была одной из очевидных вех развития европейского кризиса. Именно она переводила стрелки на войну, хотя по опробованной не раз схеме она была полна заверений в миролюбии и хранила молчание о всех подлинных намерениях.
Но Сталин воспринял эту информацию о выступлении Гитлера как выпад в сторону Советского Союза, хотя откровенных нападок, изображающих Москву сатанинской силой, не было. Основной «пороховой бочкой» в Европе он называл Англию.
И все же Сталин высказался определенно:
«Война с Гитлером неизбежна, и, если Молотов и его аппарат наркомата иностранных дел сумеют оттянуть начало войны на два-три месяца, – это наше счастье».
В этих словах руководителя СССР была истина. Если бы нам удалось избежать летнего столкновения сорок первого года, то осенью Гитлер напасть на Россию не решился бы. Во-первых, запротестовали бы генералы, понимающие, что воевать в условиях осеннего бездорожья, холодной и заснеженной зимы и весенней распутицы граничит с авантюрой. Во-вторых, Красная Армия могла лучше подготовиться к отражению противника и встретить врага достойно. И, в-третьих, войну нужно было бы откладывать на следующий год, а Провидение его торопило.
Несмотря на прямолинейные слова, брошенные выпускникам военных академий в Кремле, позиция Сталина по отношению к намерениям Гитлера носила противоречивый характер. Однако многочисленные данные, поступающие от нашей агентуры, свидетельствовали, что подготовка Германии, Италии, Финляндии, Венгрии и Румынии приобрела уже необратимый характер. Ничто не могло остановить сползающую с крутой горы броневую машину рейха, тем более с советским МИДом, с которым Германия перестала считаться. Это четко уловил в свой последний визит в Берлин Вячеслав Молотов.
15 июня Г.К.Жуков и С.К.Тимошенко обратились к Сталину с просьбой дать санкцию на приведение войск в боевую готовность. При этом Тимошенко заявляет:
– Мы не можем организованно встретить и отразить немецкие войска, ведь вам известно, что переброска войск к нашим границам при существующем положении на железных дорогах до крайности затруднена.
– Вы, что же, предлагаете провести мобилизацию, сейчас поднять наши войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете вы оба это или нет?! – Сталин зло сверкнув маслинами очей, обвел их холодным взглядом.
– Но немецкое руководство, имея под ружьем двадцать возрастных категорий, провело дополнительную мобилизацию, а Румыния и Финляндия произвели всеобщую военную мобилизацию, – снова, набравшись смелости, констатировал Тимошенко. Жуков молчал, не желая вступать в диалог на столь острую тему.
– Сколько дивизий у нас расположено в Прибалтийском, Западном, Киевском и Одесском округах? – неожиданно спросил Сталин.
Жуков стал перечислять, что по состоянию на 1 июля 1941 года будет 149 дивизий и 1 отдельная стрелковая бригада.
– Ну вот, разве этого мало? Немцы, по нашим данным, не имеют такого количества войск, – заявил хозяин Кремля.
На эту неправду вождя, к сожалению, не среагировали два полководца, прекрасно знавшие, что немецкие дивизии укомплектованы и вооружены по штатам военного времени. В каждой их дивизии имелось от 14 до 16 тысяч человек. Наши же дивизии, даже 8-тысячного состава, практически в два раза слабее немецких.
– Но, товарищ Сталин, разведка… – не успел договорить Тимошенко, как вождь его оборвал:
– Не во всем можно верить разведке…
Тимошенко и Жуков после этого замолчали, уныло потупив головы.
– С Германией у нас договор о ненападении. Германия по уши увязла в войне на Западе, и я верю в то, что Гитлер не рискнет создать для себя второй фронт, напав на Советский Союз. Гитлер не такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз – это не Польша, это не Франция и что это даже не Англия, и все они, вместе взятые, – посветлел Сталин…
Многие современники задают вопрос, почему Сталин, имея многочисленные данные о злокозненных намерениях фюрера против Советской страны, не отдал приказ о приведении войск в боевую готовность. Думаю, ларчик недопонимания откроется достаточно легко, если мы ознакомимся с последним письмом Гитлера, адресованным Сталину. Вот его текст:
«Уважаемый господин Сталин, я пишу Вам это письмо в тот момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно добиться прочного мира в Европе ни для нас, ни для будущих поколений без окончательного сокрушения Англии и уничтожения ее как государства…
Примерно 15–20 июня я планирую начать массовую переброску войск на Запад с Вашей границы…
Если же провокации… не удастся избежать, прошу Вас, проявите выдержку, не предпринимайте ответных действий и немедленно сообщите о случившемся мне по известному Вам каналу связи. Только таким образом сможем достичь наших общих целей, которые, как мне кажется, мы с Вами четко согласовали. Я благодарю Вас за то, что Вы пошли мне навстречу в известном нам вопросе, и прошу извинить меня за тот способ, который я выбрал для скорейшей доставки письма Вам.
Я продолжаю надеяться на нашу встречу в июле.
Искренне Ваш, Адольф Гитлер. 14 мая 1941 года».
В этом письме и лежит ответ, почему Сталин так резко изменил свою позицию, не разрешив привести войска в боевую готовность.
Начало военного лихолетья
22 июня 1941 года диктор московского радио Юрий Левитан взволнованно прочитал «Последние известия»:
«Сегодня в 4 часа утра посол Германии в СССР граф фон Шуленбург вручил заместителю председателя Совета Народных Комиссаров товарищу Молотову гитлеровскую декларацию об объявлении войны…»
События выстраивались в роковую судьбу для Советской России.
29 июня вышла совместная директива ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О мобилизации всех сил и средств на разгром фашистских захватчиков». В ней, в частности, говорилось:
«В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т. д. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия!»
Это был призыв, нет, скорее, вопль растерявшейся поначалу власти.
На следующий день – 30 июня 1941 года создается ГКО – Государственный Комитет Обороны во главе со Сталиным, который в этот период чувствовал себя неважно, к недомоганию прибавилась тоска по утраченным иллюзиям мира с Германией. Но к его чести, он скоро собрался – растерянность пропала, улетучилась, она сжигалась холодной логикой ума.
Ему принесли текст отпечатанного обращения к советскому народу. Он пробежал глазами по листам, потом отвел взгляд от текста. У него шел поиск истины за гранью добра и зла. Немного задумался:
«Откликнется ли народ на мой призыв? Много крови пролили мои паладины. Да, пушки – последний довод королей. Но без этой крови другой бы сидел в Кремле – Лев Троцкий. Добра бы России он не принес. А я бы был уничтожен вместе с моими соратниками. Двадцать второе июня… Наполеон тоже напал в это время. В 1812 году также россияне отступали, даже отдали неприятелю Москву – но победили. Неужели на этот раз мы проиграем?! Не должны…»
Уже на четвертый день войны 140 слушателей контрразведывательного отдела ВШ НКВД были откомандированы в специальный отряд при Особой группе НКВД. 27 июня отряд пополнился 156 слушателями курсов усовершенствования руководящего состава школы, а 17 июля – 148 слушателями литовского, латвийского, польского, чехословацкого и румынского отделений курсов. А через несколько дней войска Особой группы НКВД СССР были переформированы в две Отдельные мотострелковые бригады особого назначения (ОМСБОН): 1-ю возглавил полковник Орлов М.Ф., вторую – Рохлин Н.Е. Бригады состояли из