В процессе разработки группы Кашенца Таврин узнал, что у них имеется единомышленник в Белграде – бывший полковник царской армии, эмигрант Никонов Леонид Петрович, командовавший подразделением шюцкора. От Кашенца Таврин узнал, что эта группа связана с английской разведкой и что связи этой группы распространены по всей Европе. Добытые сведения Таврин сообщал приезжавшему на конспиративные встречи сотруднику венского гестапо Тельману.
Как оказалось, данные Таврина нашли свое подтверждение. Гестапо приняло решение вывести своего агента из «игры» и после отъезда Таврина из разведшколы арестовать группу Кашенца. Таврин по заданию гестапо выехал в Белград на связь с Никоновым. По легенде, Таврин выдавал себя за инженера-консультанта при Министерстве промышленности, посланного в командировку в Белград.
Прибыв в Белград, по указанию Тельмана Таврин встретился с Никоновым и в процессе беседы упомянул фамилию Кашенца. Никонов принял «соратника» весьма любезно и рассказал о готовившихся событиях, в результате которых Германии будет нанесен сокрушительный удар. В частности, он сообщил о подготовке свержения Муссолини Маршалом Бадольо, о снабжении англичанами партизан Тито, об указании, которое якобы дал Бадольо командованию итальянских частей на Востоке об открытии фронта на сталинградском направлении. По простоте душевной Никонов рассказал о наличии у руководства русской эмигрантской организации больших людских резервов для антинемецкой работы.
Через четыре дня Таврин известил Никонова, что собирается возвращаться в Берлин. Никонов снабдил его информацией о связях с русскими эмигрантами в рейхе, порекомендовав встретиться в Берлине с Тумановой Евгенией Петровной, работавшей в гестапо, у которой Таврин «может найти приют и общность интересов», а также дал рекомендательное письмо.
После отъезда Таврина из Белграда Никонов и его товарищи (полковник Трифонов и Загуменков Никита Денисович) были арестованы гестапо и доставлены в Вену. Их арест был произведен одновременно, под предлогом их вызова в ставку Верховного главного командования.
Досконально ознакомившись со всеми данными на Политова, Грефе решил встретиться с ним.
Ровно в девятнадцать часов по берлинскому времени Грефе доложили, что прибыл Политов и ждет, когда его пригласят на прием. Оберштурмбаннфюрер разрешил ему войти. Политов появился в кабинете и вытянулся в струнку возле двери. Это понравилось Грефе. Он любил дисциплинированных людей.
Некоторое время Грефе молча рассматривал Политова, потом подошел к столу, сел в кресло и указал Политову на кресло напротив. Разговор начался без предисловий, так как Политов был обо всем осведомлен заранее. Осталось уточнить лишь некоторые детали.
– Нам было бы желательно знать, господин Политов, – начал Грефе, – в какой области разведки вы хотели бы получить задание: в экономической, военной или политической. Вопрос серьезный, и вы можете не торопиться с ответом.
– Господин оберштурмбаннфюрер, я предполагал, что вас это будет интересовать, – ответил Политов. – Я уже все обдумал и поэтому просил бы дать мне задание в области политической разведки.
Грефе согласно кивнул.
– В таком случае я хотел бы знать, что вы понимаете под политической разведкой?
– Сбор сведений политического характера, изучение настроений населения, политических ситуаций, – начал перечислять Политов.
Политов, сначала оробев перед большим начальством, постепенно успокоился и держался спокойно, поглядывая на Грефе. «А он не робкого десятка, этот русский. Для выполнения нашего задания это неплохо», – подумал Грефе.
– Все гораздо конкретнее и труднее, – не дослушав своего собеседника, проговорил он. – Для нас сегодня политическая разведка означает физическое уничтожение военных и политических руководителей противника. В этом отношении, господин Политов, нам особенно приятно было узнать о том, что вы имеете связи с некоторыми лицами, занятыми обслуживанием Ставки советского Верховного командования.
– Так точно. Имею, герр оберштурмбаннфюрер, – поспешно, не моргнув глазом, подтвердил Политов.
О своих связях Политов придумал, чтобы возвыситься в глазах немцев. По натуре он был авантюрист и выдумщик. Проверить его связи в Москве немцы не могли. При этом Политов знал – в каждом вранье нужно знать меру.
Грефе изобразил на своем лице что-то вроде улыбки.
– Мы всецело доверяем вам, господин Политов, и возлагаем на вас большие надежды, – продолжал Грефе. – У нас с вами одна цель – борьба с коммунизмом, и в эту борьбу вам предоставляется возможность внести свой достойный вклад. В соответствии с планом намечаемой операции вы будете переброшены по воздуху в район Подмосковья. Снимите там для себя квартиру, пропишитесь, изучите маршруты движения машин руководителей Ставки Верховного командования, а затем… сами знаете, что затем…
Сказав это, Грефе пристально посмотрел в глаза собеседнику. Политов молчал.
– Конечно, это только общий план, он состоит из тысячи деталей, – пояснил Грефе. – Изучение их будет проводиться со всей тщательностью. Вы ни в чем не будете испытывать недостатка. Вас снабдят всем необходимым: документами, деньгами, средствами связи, самым совершенным, новым, особо секретным оружием, но в конечном итоге все сведется к выстрелу. Вы способны его произвести? – продолжая смотреть в глаза Политову, спросил Грефе.
– Да. Способен, – ответил Политов, выдержав взгляд эсэсовца.
– В таком случае для конкретной подготовки мы направим вас в специальную команду разведоргана «Цеппелин». Для этого вам придется отправиться в город Псков. Желаю удачи, господин Политов, – закончил беседу Грефе. – Через некоторое время мы снова встретимся с вами и еще о многом поговорим.
Провокатор Таврин
Ко времени встречи с Грефе Таврин уже был сложившимся провокатором. В свое время использовался гестапо для подсадки в камеры к арестованным. Метод этот назывался внутрикамерной разработкой арестованных, он прост, и им пользуются все спецслужбы в мире. Заключается он в том, что подсаживаемое к интересующему человеку лицо старается во что бы то ни стало расположить его к себе, войти в доверие и выведать интересующие спецслужбу сведения. Таким способом гестаповцам порой удавалось получить данные, которые никакими истязаниями не вырвать у живого человека, такие тайны, которые люди намеревались унести в могилу, но не выдать. Попадали впросак и очень осторожные люди. Это объясняется органической потребностью человека к общению, необходимостью поделиться своим горем, поговорить о себе. В жизни каждого случается, что в тех или иных обстоятельствах у человека бывает полоса откровений. Для достижения успеха в таком деле в каждом случае приходится подходить по-разному, в зависимости от индивидуальных способностей интересующего спецслужбы человека [26].
Гестаповцы инструктировали Политова, как себя вести. Он оказался прилежным учеником. Гестаповцы были довольны. Дальнейшая провокаторская деятельность Таврина была также небезуспешной.
Из Белграда он вернулся в Вену и там приступил к «разработке» антигитлеровского подполья, о существовании которого знал еще со времени своего пребывания в Брайтенфуртской разведшколе. Для проведения проповеди среди курсантов в Брайтенфуртскую школу приезжал православный священник, церковь которого находилась во дворе бывшего советского представительства в Вене. Священник состоял в близких отношениях с Кашенцом и его группой. К нему-то по заданию Тельмана отправился провокатор.
Священник сообщил Таврину, что к группе Кашенца – Никонова также принадлежал некто Поляков Никодим Артамонович, профессор, уроженец Москвы, эмигрировавший из России в годы Первой мировой войны и работавший преподавателем в Венском университете. Таврин познакомился с Поляковым и от того узнал о причастности к этой группе Якова Мильского. Мильский также являлся русским эмигрантом (с 1917 года), большую часть времени проживал в Германии и работал журналистом, сотрудничал в газетах «Новое слово», «Молодая Россия» и других русскоязычных изданиях.
Таврин лез из кожи, стараясь потрафить гитлеровцам. Встреча с Мильским позволила Таврину установить других участников антигитлеровского подполья, в том числе генерал-майора царской армии Буркова, в прошлом крупного помещика Белостокской губернии. Таким образом, Таврину стали известны почти все лидеры венского подполья. Их дальнейшая разработка проводилась гестапо с начала марта до конца апреля 1943 года. Все они были арестованы гестапо и помещены в Венскую тюрьму. В ходе допросов все члены подполья отрицали свою вину. С целью получения изобличающих материалов в камеру с Кашенцем и другими посадили и Таврина. Провокатор и это задание выполнил блестяще. Арестованные посвятили Таврина в свою тактику дальнейшего поведения на следствии.
Таврин предложил гестапо перевести его на положение тюремного рабочего для того, чтобы общаться не только с Кашенцем, но и другими членами группы. Тельман план одобрил. Предложение для маскировки стать тюремным рабочим было сделано не только Таврину, но и остальным арестованным членам группы Кашенца – Никонова. Дьявольский план учитывал менталитет русских эмигрантов, которые имели возможность получать передачи от родственников, а Таврин, как советский военнопленный, никаких средств для получения дополнительного питания не имел. Поэтому его согласие на работы было вполне естественным, а также заключенные воспользуются новым положением Таврина для общения между собой.
Гестаповский план удался: после «некоторого колебания» Таврин согласился с предложением тюремной администрации. Для закрепления своих «искренних» отношений Таврин проинформировал Кашенца обо всех арестованных участниках подполья и их линии поведения на следствии. К несчастью арестованных, профессор Поляков передал через Таврина на волю другому члену подполья, доценту Юркову Игорю Анатольевичу, указания принять меры защиты и законспирирования дальнейшей работы организации. Подобные послания передали также Никонов и Кашенец…