Записки киношника. Из личного блога
2012–2018 гг.
Кино — это паузы. Кино — это молчание. Мера кино — это мера плавности и ускорения. Кино — это то, что скрыто за внешним так, как оно скрыто в реальной жизни. Например, кино не может быть многословным. В жизни люди не говорят много. А о главном они вообще никогда не говорят.
Оператор жестко требовал, чтобы операторская группа и те, кто работает рядом, не надевали цветных вещей, и особенно «маек-вырвиглазок», потому что слишком яркие майки очень мешают глазу, который и так перегружен. Цветные майки были запрещены, особенно в интерьерах. У меня до сих пор дома штук восемь черных маек, просаленных, выгоревших до бурого цвета, — ношенные на площадке все лето напролет, в страшную жару, они и теперь внушают мне ужас!
Старайтесь создать в кино — тайну. Все остальное не стоит ваших усилий.
Диалог двух киношников:
– Я хочу пригласить вас на свою премьеру!
– Нет, вы что, у нас своих фильмов полно.
Отзыв о фильме: «У меня задергался глаз».
Обратился к другу за помощью, хорошо ответил: «Сеня, поможем. Не так много у нас в стране голодных режиссеров».
У меня в фильме «1210» есть кадр, где над водой очень красиво идет пар. После показа молодой коллега спросил: «Это компьютерная графика?». Стало даже неловко быть таким несовременным.
Пишет мне молодой кинематографист: «Спасибо за фильм, мы любим с батей только отечественные фильмы, особенно старые, смотрим вместе. Я — звукорежиссер. У меня есть своя звукозаписывающая студия. Мне 14 лет». И на этих словах я ушел курить...
Трехместная стойка в случайной забегаловке в Москве. Два места заняты, занимаю третье. Слушаю, что говорят молодые парни. Оказалось, оба — режиссеры... У меня вопрос: Что с заводами?!
Вот я жал руку Михалкову старшему, т. е. через одно рукопожатие я знаком со Сталиным. На фестивале есть пожилой режиссер, который знал Феллини и Антониони. Подмывает подойти и пожать ему руку. Но вот думаю... Надо ли знакомить их всех?
Встречаюсь с актерами, продолжается кастинг. Сначала о роли говорим, потом о жизни, а потом... Послушайте, как прекрасны эти истории взаимоотношений актеров с режиссерами на телесериалах! Один рассказывает, как пьяный режиссер сорвал голос, но продолжал пищать. Далее рассказ, как забыли дать текст сценария, но требовали играть, потом стали орать, потом поняли, что текста нет, но актриса уже рыдала. А еще как за актером по площадке бегал оператор с си-стендом (стойка для света) с криками «убью!», актер не понимал точку, куда ему встать, и оператор его чуть не покалечил. Еще история, как по тексту требуют уложиться ровно в 3 мин. 30 сек., а если сцена выходит 3.40, заставляют все переигрывать. Звучат названия сериалов, каналов, режиссеров. Я все это слушаю. Актер в конце вздыхает, глядя на меня, и заканчивает: «Вот поэтому я у вас снимусь бесплатно!».
Вот как для любви или поступка хорошего не надо многого, так и чтобы сделать кино хорошее (в смысле, человеческое, а человеческое кино всегда хорошее) не надо многого. Не надо ни телег, ни кранов. Даже для красоты не надо, ее можно всегда в кадре найти. Так вот, я и вчера говорил зрителям, самыми бесхитростными методами можно снять дельную вещь. Снимали же, как Чапай на лошади скачет в фильме «Чапаев» на табуретке. Да, техника шагает вперед, но что с того? Не надо никаких громадных бюджетов, надо просто необходимое. Ложку и тарелку. Чапаева и табуретку.
Ну вот смотрите. Почти год фильм «Полет» «стоял», так как не было средств на постпродакшн. Потом средства приходят от частных инвесторов. Полтора месяца мы готовимся делать переозвучание в Перми. Серьезные ребята звукорежиссеры готовятся, несколько человек. В итоге, я беру дорогие билеты, беру деньги на студию, обзваниваем и приглашаем всех артистов, а это более десяти человек. Студию тоже долго ищем, потом готовим, отстраиваем ее. В Перми нет киностудий, переделываем под кино музыкальную, вешаем огромную плазму, коммутация, звукорежиссер на месте осваивает новую для себя программу, даже пюпитр для текстов (чтобы не шуршали) находим и ставим, микрофоны, все. Наконец, я приезжаю... О, да, я здесь, теперь работать! Такие горы сдвинуты, столько сделано, другой город, но вот... Приехав, я узнаю, что ровно в эти два дня и все эти два дня — прямо за стенкой, с утра до ночи — будут идти репетиции спектакля, нон стоп, два дня! Расписание дали только вчера. Предупредили...
В общем, начали в 23.00, закончили в 7.00 утра. Два главных героя переозвучены. Ребята от усталости стояли и покачивались под утро, закрывая глаза, такие бревнышки у микрофона. Ну а я писал по 6 дублей одного и того же. Требуя того, что мне надо. В итоге под утро добились звучания каждой реплики. Да, мы переписывали фразу «А может, и нет» 12 раз и в 3 подхода, но она прозвучала так, как мне нужно.
У меня во всех трех фильмах через кадр пролетает птица. И это происходит абсолютно случайно, и это попадает в кадр, и в итоге в финальный монтаж. В последнем фильме вдруг тоже — птица. Аж по спине холодок. Интересно, что бы это значило?
Ну вот и все, друзья. Вот и свершилось. То, к чему я так долго шел и стремился. То, ради чего все это было. То, из-за чего я не спал, не ел, терпел лишения, о чем мечтал и к чему шел через тернии и буераки. Свершилось. Сбылось. Наконец-то, боже!
Меня пригласили снять свадьбу. В качестве режиссера.
Знаете ли вы, что люди, которые не досматривают титры фильмов, не попадают в рай?
Читаю в новостях, что в США девушка проиграла суд начальнику, который уволил ее за слишком откровенные наряды. У меня случай был, когда я вторым режиссером работал. Съемки, экспедиция, который месяц вдалеке от дома 100 человек, из них 60 мужиков. И на площадке вдруг возникает девушка-фотограф, из местных. В короткой юбке и еще... гольфиках таких, в полосочку, в общем, очень красиво и сплошная мука. Режиссер не выдержал и говорит мне: «Сеня, разберись, это невыносимо и ужасно отвлекает от съемок, драматургии сцены, постановки кадра...» Я, конечно, был озадачен сначала, режиссеру легко сказать, а второму надо как-то девушке объяснить. Но приказ главного есть приказ главного. С девушкой разобрался.
Спрашивают: «Сеня, когда фильм доделаешь?» Да никогда! Вы бы знали, как это грустно — вдруг взять и доделать фильм. Это, наверное, как дочь растить 20 лет, а потом замуж выдать. Сидишь в одиночестве... Ни звонкого голосочка в комнатах, ни семейного ужина, ни скандалов, ни ругани, ни кинопроцесса. Пустота.
Однажды на фестивале после церемонии награждения подходит ко мне известный мэтр российского кино и член жюри фестиваля, хлопает по плечу и говорит: «Не расстраивайся. У тебя очень хороший фильм. Всему жюри понравилось. Но призов мы тебе не дали, потому что ты и сам пробьешься. А призы они другим нужнее».
Волнуюсь ли я перед первым показом? Волнуюсь. И перед 150-м тоже. Это стресс. Тем более как оно бывает? Сначала никто не идет. В день перед показом идут все и в два раза больше, чем мест. Никогда не забыть мне, как прошлой осенью в кинотеатре «Факел» на 90 мест пришло 120 человек... Мы ставили лавки. Но все равно не хватило. И один товарищ сказал: «А что, я и стоя посмотрю». И полтора часа стоял. Такие вещи не забываются.
Сейчас, говорят, молодые режиссеры кричат на площадках вместо «Начали!» на манер иностранный: «Экшион!» Вот так и представляю, он такой — «Экшион!» и поползли два бомжа по унылому пейзажу.
Невыносимо! Представляю фильм на сцене, а в первых рядах девушки красивые, с мальчиками, счастливые, улыбаются, в кино пришли. А я один, как Путин.
Все-таки опыт монтажа — крайне полезная вещь. Он, например, позволяет сделать из фильма 80 минут фильм на 40 минут, без потери смысла. Ну и наоборот. Просто берешь и кромсаешь. Только что в докфильме за час уничтожил 12 минут и ничего не изменилось.
Есть ощущение, что сделано какое-то большое дело, ощущение, что исполнены все мечты, ощущение, что Деду Морозу мне нечего заказать, и он может даже не приходить. Ощущение глобального итога. Очень, повторюсь, непривычное и даже страшное. Будто я больше ничего не хочу, будто я сделал все, о чем мечтал и даже не мечтал. И круто, что сделано невозможное. Именно его сделать я всегда и хотел. Чувство полноты, заполненности... Короче, я жду какого-то нового большого дела, и главное, желания, и цели, большой и невозможной, которая должна родиться во мне. Слушаю себя и жду.
Зима прошлого года. Снимаем фильм «Сын» на площади Маяковского в Москве, с простенькой телегой, без разрешений, внаглую, приехали и встали. В какой-то момент отъезжаем на тележке назад, мужик перескакивает через рельсы, а это категорически запрещается. Кто-то вскинулся на мужика, готовый прикрикнуть. А потом глядь, это Гармаш. Почему-то и зачем-то мимо проходил Сергей Гармаш. Надо было его хватать и в кадр!
Заказываем в бюро похоронный автобус, на съемки. А сотрудники там суровые, улыбаются редко. Моя ассистентка, чтобы атмосферу разрядить, в шутку так говорит: «Мы автобус берем на съемки, так что вы предупредите водителя, что у нас покойник может из гроба встать». Сотрудник шутки не понял и строго спросил: «Эксгумацию проводить будете?»