Свадебный обед
Обычно за кажущейся показной веселостью свадебных обедов скрываются тысяча тревог и постоянное беспокойство: окажется ли брак удачным или нет с точки зрения рассудка, чувственности, плодовитости, карьеры, домашнего хозяйства.
Бесчисленные поздравления взрываются с треском, как петарды, с опасностью как для пальцев, так и для языка.
Теща лихорадочно отвечает на комплименты, советы, сочувственные взгляды и неискренние выражения радости. Новобрачная уже в объятиях ангелов. Тщательно расчесанный новобрачный подается под оливковым маслом. Кузены под уксусом. Подружки невесты – сплошь щетки, гребенки и шпильки зависти.
Детвора до изнеможения лопает конфеты и топчется по флердоранжу, украшающему свадебное платье невесты.
Никто не в состоянии проглотить ни кусочка, не говоря уж о том, чтобы смаковать угощение: всеобщая растерянность препятствует нормальной активности нёба и желудка.
Поэтому за столом правит эквилибристика, царящая в умах.
Супницу с великолепным и всеми любимым супом (рис, фегатини[120] и фасоль в бульоне из перепелки) подает сам повар, высоко подняв ее, держа тремя пальцами и подпрыгивая на левой ноге. Донесет или не донесет? Возможно, он опрокинет супницу, и пятна на свадебном платье послужат уместной приправой к его дерзкой и чрезмерной белизне.
Все бросаются выводить пятна. Жених проявляет хладнокровие: отлучившись на мгновение, он возвращается с блюдом, наполненным ризотто по-милански с шафраном, щедро приправленным трюфелями цвета детской неожиданности, которое он несет, удерживая равновесие, на голове. Если опрокинуть еще и это кушанье, которое придаст свадебному платью желтоватый оттенок африканской дюны, то со временем оно еще усилит впечатление конца неожиданного путешествия.
Тем временем под одобрительные возгласы известного страстного охотника подают грибы, тонко нарезанные, приправленные зеленью и поджаренные на оливковом масле:
– Я собирал их собственноручно, между куропаткой и зайцем, в пистойских[121] лесах под проливным дождем. Здесь самые разные грибы, за исключением ядовитых… Если только близорукость не сыграла со мной злой шутки. В любом случае они настолько хорошо приготовлены, что вы можете смело есть их. Я нисколько в этом не сомневаюсь, хотя боюсь, что некоторые из них несут мгновенную смерть.
Естественно, начинается героическое состязание.
– Они великолепны, – говорит невеста.
– Ты не боишься, любовь моя?
– Я боюсь их меньше, чем твоей вероятной измены, гадкий!
В этот момент истошно кричит, держась за живот, франт, дежурный завсегдатай всех свадебных обедов. То ли он прикидывается, то ли вправду корчится от желудочных колик неизвестного, давнего или недавнего происхождения?
Не важно. Все смеются. Большинство набрасывается на грибы. Входит негодующий повар и объявляет, что увольняется, не вынеся смертельного яда оскорблений, а не грибов, которые остаются невиннейшими, проверенными.
Затем всем подают фернет[122]. Следом, снова под красноречивые разглагольствования охотника, вносят зайцев и куропаток, тушенных в вине. Он собственноручно приготовил их на кухне вместе с другими, почти сгнившими, тухлыми куропатками, с заплесневевшей робиолой[123] и в роме. Пища охотников.
Гости, озадаченные этими словами, одурманенные сладостным ароматом сточной канавы, жадно едят, обильно запивая пищу барберой и бароло.
Охотник не унимается:
– Вон там – самая крупная из куропаток, я преследовал ее десять километров. С одного пригорка на другой, в той же долине, мне пришлось спуститься к ручью, а потом снова взобраться наверх. Я запомнил ее по красивым красноватым перьям. Теперь она наконец попалась. Совсем как живая, еще слегка шевелится.
– Да она полна червей, вот они и шевелятся, – возражает франт.
Ледяное молчание сотрапезников заменяет обычно несъедобное мороженое, а впрочем, желудки и так достаточно разогреты безудержной эквилибристикой, опасными грибами и шевелением куропаток.
Экстремальный обед
Перед этим обедом, за которым вовсе ничего не едят, удовлетворяясь лишь вдыханием ароматов, приглашенные должны поститься в течение двух дней. Кстати говоря, гости собираются на вилле, специально построенной Прамполини (по проекту Маринетти) наверху песчаной косы, отделяющей самое озерное из озер, медлительное, ленивое, уединенное, гнилое, от самого широкого и морского из морей.
Балконные двери открываются автоматически посредством нажатия кнопок, расположенных под рукой у гостей: первая дверь открывается навстречу густым запахам озера, через распахнутые створки другой проникают пряные запахи хлебного амбара и сарая с фруктами, третья впускает запахи моря и рыбного рынка, а четвертая – ароматы теплой оранжереи: целый хоровод запахов редких благоухающих растений струится по ее створкам.
Августовский вечер. Запахи вокруг достигают своей максимальной интенсивности, проникая внутрь через окна, как сквозь шлюзы канала.
У каждого из одиннадцати приглашенных (пять женщин, пять мужчин и один человек среднего рода) имеется свой собственный маленький ручной вентилятор, с помощью которого можно по желанию направлять понравившийся аромат в специально оборудованный уголок для более полного насыщения. Перед началом обеда приглашенные декламируют «Похвалу осени» поэта-футуриста Сеттимелли[124] и «Беседу с Козлом» поэта-футуриста Марио Карли[125].
По всей длине стола автоматически выскакивают, то исчезая, то вновь появляясь:
1) пластический комплекс, снабженный испарителем, в форме крепости и с ароматом ризотто по-милански под соусом из шпината со сливками;
2) пластический комплекс, снабженный испарителем, в форме корабля и с ароматом жареных баклажанов, посыпанных ванилью, цветками акации и красным перцем;
3) пластический комплекс, снабженный испарителем, в форме озера и с ароматом шоколада, с островком из стручкового перца, начиненного финиковым джемом.
Все три пластических комплекса с испарителями внезапно прекращают источать ароматы, когда в обеденный зал врываются три поваренка, обтянутые белым шелком, в высоких белых лоснящихся колпаках и выкрикивают:
– Вы хозяева и негодяи. Разве вы вправе решать, есть или не есть изысканнейшие блюда, приготовленные нами, великими творцами? Заканчивайте мямлить или мы выгоним вас в три шеи.
Гость среднего рода дрожит как осиновый лист.
Вон.
Громкий непрерывный шум в течение пяти минут. Долгожданная пауза наступает благодаря вторжению многоголосого хора озерных лягушек – их кваканье сопровождает медленное открывание балконной двери при надавливании на кнопку, и в столовую вливаются запахи гниющей травы, старого горелого камыша с нотками аммиака и фенола. Все приглашенные поворачивают свои ручные вентиляторы, как щиты, защищаясь от запахов, проникающих через открытую балконную дверь.
Теперь распахивается дверь сарая с фруктами, и четыре аромата (первый – яблочный, второй – ананасовый, третий – мускатный и четвертый – рожкового дерева) врываются в зал, лишенный запахов. Только что гость среднего рода избежал запаха нитритов, и вот внезапно распахивается морская балконная дверь с сотней градаций и оттенков соляных запахов вместе с видом на необъятные заливы, то пенистые, то безмятежно спокойные, и на зеленые прохладные рассветные рейды.
Гость среднего рода визжит:
– Хотя бы дюжину устриц и марсалы на два пальца.
Однако его слова перекрываются, вместе с морем и серебристым рыбным рынком, мощными ароматами роз, такими слоистыми и плотными, что одиннадцать ртов, остававшихся до сих пор озадаченно или изумленно раскрытыми, начинают лихорадочно пережевывать пустоту.
Гость среднего рода всхлипывает:
– Ради Бога, милые повара, принесите нам хоть что-нибудь пожевать, иначе мы увидим, как эти мужланы вонзят свои зубы в безвкусную плоть пяти наших подруг.
Краткое замешательство. Суматоха. Повара появляются и исчезают. Ручные вентиляторы изгоняют все запахи. Ощущается кисло-сладко-тухло-нежный запах садовых ирисов, которые, выйдя из-под земли, встречаются с таким же запахом, только диким, исходящим от озера. Два аромата плоти, похоти, смерти соединяются и затем удовлетворяют нёбо всех одиннадцати изголодавшихся гостей.
Холостяцкий обед
Футуристическая кухня старается избегать всех недостатков, отличающих обеды холостяков, а именно:
1) противоестественного одиночества, которое роковым образом высасывает часть жизненных сил из желудка;
2) задумчивого молчания, портящего и отравляющего еду;
3) нехватки живой человеческой плоти, необходимой для поддержания нёба одинокого холостяка в зоне соприкосновения с животной плотью;
4) неизбежного ускорения ритма движений нижней челюсти, избегающей скуки.
В зале, украшенном аэроживописью и аэроскульптурой футуристов Тато[126], Бенедетты[127], Доттори[128] и Мино Росси[129], на столе с ножками от фисгармонии, на звенящих тарелках, окаймленных колокольчиками, представлены блюда-портреты:
1) «Белокурое блюдо-портрет»: отменно изваянный кусок жареной телятины с двумя удлиненными зрачками из чеснока в гнезде из измельченной вареной капусты и зеленого рапунцеля. Висячие сережки из красной редиски, политой медом.
2) «Блюдо-портрет друга-брюнета»: щеки, слепленные из песочного теста, усы и волосы – из шоколада, глазные белки – из взбитых сливок, зрачки – из лакрицы. Рот из разрезанного граната. Вместо галстука требуха в бульоне.