когда-то женщиной, которую вам удалось вырвать из своего сердца. Позвольте даме утешить вас, чтобы пробудить в ней тщеславное желание когда-нибудь заставить вас страдать и повелевать сильным, но очень чувствительным мужчиной.
Если обстановка благоприятствует, а диван, на котором сидит женщина, располагает к постепенному сближению, то очень медленно пододвиньтесь к ней, чтобы недвусмысленно дать ей понять о ваших намерениях. Это постепенное сближение, едва заметное, но непрерывное, оказывает безотказное действие на сексуальные центры женщины. Попытайтесь воскресить в памяти одну из своих любовных побед, не придавая этому особого значения, в то время как ваши руки сами собой примутся за дело. Сначала это будут очень легкие, почти неощутимые прикосновения, для отвлечения внимания можно чуть смять складки ее нежного бархатного платья и затем продвинуться дальше, вдоль бедра женщины. Мы достигли решающего момента, когда мужчине потребуются вся его бдительность и интуиция. Если женщину уже возбудил порыв вашей страсти, то я рекомендую начать быстро, едва прикасаясь, ласкать округлости ее грудей. Если позволяют ее платье или капот, то легко продвиньте руку и нежно, почти с религиозным трепетом прикасайтесь к ее груди, никогда не заглядывая в лицо женщине, которая в этот момент может притвориться для самой себя, что она ничего не видит и не слышит. Затем томно коснитесь губами ее шеи, выражая свое страстное желание легкими прерывистыми вздохами. Потом заройтесь лицом в ее волосы и нежно шепчите ей всякие милые глупости, свидетельствующие о вашей решимости и великодушии, восхваляйте мельчайшие свои достоинства, без конца повторяя, что только она, одна она достойна вашей пылкой любви. Ваш голос должен быть взволнованным и тихим. Стойте у нее за спиной и говорите все время прямо ей в шею, так чтобы она могла глядеть перед собой, вперив взгляд в пустоту и замерев в позе прекрасной надгробной статуи. Если женщина не протестует, то попробуйте осторожно поцеловать ее в шею, возле ушка, а еще лучше – в ухо. В том случае, если она начнет бурно возмущаться, сразу же вернитесь к разговору, отвлеките даму и дайте ей время, чтобы успокоиться и забыть нанесенную обиду. Затем вновь предпримите попытку нежно дотронуться до ее груди. Женские груди более чувствительны и отзывчивы к ласке. Если ваша рука будет достаточно искусной, то женщина не сможет и не захочет сопротивляться дольше. Пускай она продолжает чуть слышно бормотать: «Все вы, мужчины, одинаковы!.. Всем вам нужно одно и то же, тело, ничего, кроме тела!..» Не обращайте внимания, пусть удовольствие, доставляемое женщине одной вашей рукой, становится все более настойчивым, острым, совершенным: между тем пусть другая ваша ладонь завладеет ее нежными ручками. Может случиться, что женщина внезапно вырвется из ваших объятий и скажет сухим и капризным тоном: «Уберите руки, синьор!» Тогда в ответ на ее контратаку придется сменить тактику. Нежно и в то же время сильно сожмите руками ее голову, закиньте ее назад и поцелуйте в губы властным, долгим и глубоким поцелуем, так чтобы у красотки перехватило дыхание. Если диван достаточно удобный, то женщина ваша. Эта последняя стратегия оказывалась для меня успешной не менее дюжины раз с женщинами самых разных типов. Тем не менее даже такое решительное наступление может быть отбито. Для достижения окончательной победы придется приложить определенные усилия. Например, страстные, жадные губы, блуждающий, выразительный взгляд, вкрадчивый голос, достаточно гибкое тело, мускулистое, но не слишком; известная доля изящества, жесты, способные обволакивать и ласкать тело женщины на расстоянии, еще до того, как вы сожмете ее в объятиях. Широкая известность и слава могут с успехом заменить многие из этих качеств. Лысину можно превратить из мелкого недостатка в достоинство, когда высокий лоб блещет интеллектом. Брюшко относится к непреодолимым препятствиям при фронтальных атаках.
Многие терпят поражение в любовных баталиях из-за незнания топографии: нельзя идти на приступ в утренние часы или в слишком светлой комнате. Одноцветные кресла и диваны не годятся. Хуже всего ренессансный стиль. Так себе ампир. Лучше всего подойдет ориентальный стиль: персидские ковры, очень низкие арабские диваны с беспорядочно разбросанными по ним пестрыми подушками, тусклые светильники, источающие ароматы благовоний. У такого рода помещений имеется один существенный недостаток: в них, как правило, не предусмотрены запирающиеся двери, а мягкие ковры, покрывающие пол, потворствуют любопытству домочадцев и, следовательно, вызывают в вас страх быть застигнутыми врасплох. Необходимо, таким образом, либо подкупить горничную, либо пробудить у женщины любовь к опасности. Если это не подействует, то постарайтесь уговорить женщину услать домашних куда-нибудь подальше.
В общем, нужно сделать так, чтобы женщина даже не догадывалась о наших коварных приготовлениях. Однако бывает и так, что женщина, осознав вдруг всю безупречность вашего стратегического плана, внезапно смущается, отступает и сдается на милость победителя с очаровательной покорностью, освобождающей от любых угрызений совести.
Несколько лет назад я ухаживал за одной красивой и элегантной полькой, которую почти никогда нельзя было застать дома одну. Время шло, а я терпел одно поражение за другим. Два раза какой-то миг отделял меня от окончательной победы; то есть после тщательно подготовленного и молниеносного поцелуя красавица находила в себе силы высвободиться, вскочить на ноги и нажать кнопку электрического звонка. Появляется горничная с иронической полуулыбкой и трепещущими ноздрями красивой бедной обитательницы Трастевере[7]: «Мария!.. Подай чаю!» Я пью чай, чинно разглагольствую о дурацких романах Ромена Роллана[8], затем бросаю на прощание пару кисло-сладких фраз и ухожу.
Два месяца спустя я узнаю, что моя прелестница после полудня будет дома одна. Я ожидаю, сидя в засаде в экипаже у дверей. Перехватываю возвращающуюся домой горничную, вхожу вслед за ней, уговариваю ее, плачу ей и прошу доложить обо мне. После ожесточеннейшей бомбардировки огненными фразами решительно бросаюсь в рукопашный бой. Однако в этот раз решающее сражение разворачивается в нескольких метрах от кнопки электрического звонка. При неминуемой угрозе поцелуя ее томный, искрящийся смехом взгляд с надеждой обращается к звонку. «Вы невероятная трусиха!» – бормочу я, целуя ее. Бросок, она высвобождается и принимается звонить. Я замираю на месте с удрученным видом и со скрытой иронией в глазах.
Дзиииинь – горничная не идет. Дзиииинь – безмерное изумление моей красавицы. «Она ушла! Должно быть, с поручением». – «Это невозможно!..» – «Пойду посмотрю». – «Я тоже пойду». – «Нет, оставайтесь здесь». Она выходит. Я следую за ней. «Должно быть, она на кухне!» – «Не может быть, она же не глухая! Она в спальне! Не входите! Да! Нет! Что вы делаете? Нет!» – «Ты мне нравишься!.. Я тебя люблю… Ни о чем не думай!.. О, какие восхитительные, божественные уста!..» – «Нет, нет. К чему это все? Это безумие! Я не хочу». – «Любимая, любимая, любовь моя!..» (Флейты, кларнеты, кипение разгоряченной крови, нервная дрожь и радостный трепет всех мускулов, как у офицеров во время трапезы в укрепленной крепости, пока бессонные часовые бдят под луной…) – «Злой, вы все это заранее подготовили! Я прогоню прочь Марию!» Глаза прекрасной польки искрились изумлением и восхищением моей хитрой стратегией.
3. Женщина и война
Война необходима земле, морю, небу и женщине как их естественное природное дополнение. Я имею в виду всемирную катастрофу, поскольку все войны минувших времен можно считать не более чем слабыми и несовершенными набросками настоящей войны. Так, багровые закаты всегда символизировали и вызывали в нашем уме картины настоящих кровавых сражений. Что я силился отыскать на зыбкой линии морского горизонта, когда был двенадцатилетним школьником, прогуливающимся в сумерках вместе с матерью по пустынному пляжу в Александрии Египетской? Что я там высматривал, если не военную эскадру? Много лет спустя, когда я был уже студентом, Моло Джано[9] содрогался под моими ногами от непрекращающихся разрывов, доносившихся из грозовых туч, как из порохового погреба, и каждый вечер окрашивавших пурпуром зенит. Флейты и скрипки ветра не в силах были успокоить леса, в страхе и трепете замиравшие перед грубыми артиллерийскими залпами. Бархатистые бездны звездных ночей очень редко вызывали у меня ощущение мистического томления, но почти всегда пробуждали во мне чувство ужаса и отвращения перед их безмерностью, пустотой и молчанием, которые однажды непременно должны были наполниться непереносимым убийственным грохотом. Ураганы, бури, лавины и циклоны были разрушительной, катастрофической силой, рождавшейся из сердцевины гибнущего мира. Гром казался генеральной репетицией, предвестником и испытанием грядущей тяжелой артиллерии. Созвездия напоминали эскизы будущих ночных бомбардировок. Грозные контуры горных вершин сегодня представляются отражением сплошных траекторий, свиста и прерывистого грохота артиллерийской канонады. Реки, естественные рвы и канавы приобретают новый смысл и логическое обоснование. Они служат препятствиями для продвижения живой силы противника и принимают в свои русла тела всех павших на полях сражений, унося их дальше, в море. Этот луг, мирно зеленеющий в обрамлении ив и буков (под сенью которых я два года назад вожделел и познал уста одной американки, остроумной и опытной любовницы, лишенной традиционных предрассудков), так вот, он послужил мягким ложем для наших ласк и поцелуев, но оставил меня неудовлетворенным и тоскующим!.. Мисс Макри рассеянно позволила мне расстегнуть на ней кофточку, заливаясь счастливым смехом, внимая моим похвалам ее плечам и упругой груди, а ее улыбка продолжала призывно блистать, и легкая ткань чуть колыхалась в такт. Там, в сгущавшихся синеватых сумерках, объявших нас, я не испытал любви и, в то время как мое полуобнаженное тело ликовало и содрогалось в ее объятиях, даже не смотрел на американку. Глядя на темнеющие силуэты деревьев, я представлял себе в их очертаниях небольшой черный пулемет с белоснежными и хищными орхидеями пуль, пропахшими беглым огнем. Я сказал об этом прекрасной американке, которая ответила мне: