– Я буду твоя, твоя, твоя.
– Когда?
– Нынче вечером.
– Где?
– Здесь.
– А твой муж?
– Не беспокойся, у него есть его бутылка!..
Я знал ее мужа, но не подозревал о его поразительном пристрастии к алкоголю.
Тем же вечером он заставил меня восхищаться картиной Сезанна в своей элегантной гостиной, достойной описания. Тяжелые портьеры из зеленого бархата делили комнату пополам. С одной стороны – глубокий желтый низкий диван, один из самых убедительных, какие мне только приходилось использовать в жизни, множество безделушек, два прекрасных Ренуара с его типичным горячим красным.
«C’est le coin de madame!..»[46] – сказала мне горничная. С другой стороны – большая фисгармония, буфет, до отказа набитый книгами и журналами, книжный шкаф, полный бутылок, кожаное кресло, глубокое и потертое. «C’est le coin de monsieur!..»[47] Когда я вошел, портьеры были чуть раздвинуты. Обычные в таких случаях фразы, много любезностей, несколько банальностей относительно современной живописи. За и против художников-футуристов. Энтузиазм, вызванный скульптурами Боччони[48], картинами Балла[49], светомузыкой Руссоло[50]. Минута на описание футуристической мебели Арнальдо Джинны[51], затем я декламировал первое, что приходило в голову. Энтузиазм, обсуждение. Хозяйка дома с рассеянным видом сдвигала и раздвигала портьеры, державшиеся на кольцах, как если бы хотела получить особый декоративный эффект. Горничная внесла поднос с бутылкой коньяка и поставила его на скамеечку для ног рядом с мужем, утонувшем в своем кресле. Он четырежды хладнокровно осушил свою рюмку, приговаривая: «Надеюсь, что вы получите удовольствие от некоторых других футуристических новинок». Вернулись к декламации. Моя прекрасная слушательница игриво откинулась на подушки, чтобы продемонстрировать в самом выгодном свете свое гибкое тело и ловко распахнула роскошный капот на своей белой груди. Вскоре муж задремал, о чем оповестили легкие флейтовые фиоритуры, означавшие храп. На диване мы поспешно приступили к более дерзким ласкам. Я старался не шуметь; она возбудилась, сгорая от желания, и отдавалась мне, по-видимому уверенная, что муж крепко спит. А тот вовсе не спал. Он подремывал, попеременно приоткрывая то один, то другой глаз с непрерывным бессмысленным бормотанием.
– Иди сюда. Джон не увидит нас. Нас скрывает портьера.
– Боюсь, что нет.
– Иди.
Она жадно поцеловала меня. Я грубо оторвался от нее и, быстро взглянув на мужа, задернул портьеру, чтобы полностью скрыть диван.
– Нет, нет! – громко воскликнула она. (Между нами произошла быстрая перепалка.)
– Не обращай внимания на портьеру!
– Так будет лучше!
– Нет! Доверься мне.
Она ловко выскользнула из моих объятий и, взглядом попросив у меня прощения, на четвереньках подползла к портьере и медленно раздвинула ее. Муж спал, откинув руку, его пальцы крепко сжимали полную рюмку. На мгновение он очнулся от сна, открыл глаза и снова равнодушно закрыл их. Затем он окончательно уснул. Моя подружка распахнула капот и страстно прильнула ко мне, довольная тем, что я был изумлен, но не испуган. Мы возобновили любовную игру, и мало-помалу я начал подражать ей в ее маниакальном желании производить шум. Она подпрыгивала, как сумасшедшая, от удовольствия, когда мой взгляд останавливался на бесподобном Джоне, грозящем в любой момент проснуться. Он не просыпался. Он опрокинул рюмку на себя. Когда я уходил, он блаженно храпел. Каждый вечер эта сцена повторялась с незначительными вариациями и преждевременными полупробуждениями, но никакой катастрофы. Месяц спустя, наскучив этим новым однообразием опасности, я прервал все и уехал в Милан.
Встречаются женщины, стремящиеся уверить своего любовника, будто их любви угрожает великая опасность, чтобы пришпорить его храбрость и ум. Мое первое свидание со знаменитой парижской писательницей произошло в такси, мчавшемся в Сюрен[52]. Красивая, элегантная, зрелая. Умнющая… но не настолько, чтобы превзойти футуриста. Мы несколько раз поцеловались, однако она сопротивлялась – или делала вид, что хочет еще немного поупрямиться. Я хотел побыстрее вернуться в Италию, но только после того, как сорву этот редкий оранжерейный цветок. Поцелуй за поцелуем.
– Ne sois pas si brutal! Ah! Le terrible italien! Calme-toi. Sois doux. Ne sois pas si impatient![53]
На мосту через Сену затор. Мы останавливаемся.
– Dieu! Voilà mon mari! Dans cette auto! Quelle rage! Pas de veine! Filons vite. Crie au chauffeur de partir et filer. Je savais bien qu’il nous guettait[54].
Мчимся. Направо. Налево. Вдоль по узким, поднимающимся вверх улочкам. На каждом повороте я невозмутимо даю указания водителю. Она вжалась в сиденье, закрыла лицо муфтой, боа, что-то бормотала, яростно шипела, упрекая меня, машину, улицу, фуры. Я – само спокойствие. Я не видел ее мужа. Мне с трудом верилось, что он решился бы преследовать нас на автомобиле, тем не менее я сделал вид, что поверил ей. Нужно было найти подходящую гостиницу. В первой попавшейся нас наверняка легко найти. Вперед. Мчимся. Вторая гостиница. Третья. Три четверти часа с дьявольской скоростью. У пятой водитель сдался. Нужно остановиться. Мы вышли из машины и потащились вниз по улице, содрогаясь.
– Brrrrrr, quelle frousse! Tu n’a peur de rien, toi. Mon mari est terrible. Il est capable de te tuer…[55]
– Ça n’a pas d’importance[56].
Восхитительное легкое белое вино. Неторопливые поцелуи. Crescendo appassio-nato[57].
Затем прекрасная литераторша сделала все, чтобы приуменьшить бесспорное превосходство итальянского поэта-футуриста. Эротическая тайна исповеди.
7. Женщина и ревность
Я предвижу громкий протест женщин: «Все это можно назвать прихотью, вожделением, случайным увлечением, но это не любовь, не жестокая, всепоглощающая, безумная страсть, пылающая ревностью…»
Никому не пожелал бы я пережить то, что довелось испытать мне в двадцать пять лет. Пьемонтка Ада Росси, хрупкая, высокая, бледная, с огромными голубыми глазами невинной девочки, с крупноватым ртом, здоровая, любящая хорошо поесть, чувственная, остроумная, интуитивная, лишенная сентиментальности, с прекрасными формами, несмотря на кажущуюся худобу, ленивая, но страстная, уверенная в себе и в своем непобедимом очаровании. Ее муж, богатый немецкий коммерсант, часто отлучался по многочисленным торговым делам в Смирну[58] и Константинополь. Он устраивал пышные приемы, и его салон слыл одним из самых интересных в Турине. Там мне довелось повстречаться с Арриго Бойто[59] и Джакозой[60], которым поклонялись, как двум божествам. Благодаря успеху моих стихов я встретил у них самый благосклонный прием. Наша любовь вспыхнула. Не я овладел ею. Она желала меня и овладела мной. Несколькими неделями позднее ее муж уехал на Восток. Мы предавались счастливой любви, без уверток и лжи, всю зиму напролет. В первых числах августа я присоединился к ней в Алассио[61].
Ее сопровождал дядя, старый жуир и игрок, немощный, апоплексический и порочный. Здесь все резко изменилось. Любила ли она меня? Да. Так же, как и раньше. Желала ли она меня? Безумно. Она отдавалась мне, как в первый раз, горячо, трепетно и восторженно. Тем не менее какая-то тень омрачала нашу любовь. Ада Росси казалась слишком восторженной, слишком возбужденной и сладострастной в своем элегантном купальном костюме, чувствуя на себе плотоядные, раздевающие взгляды многочисленных полуобнаженных мужчин с накачанными мускулами. Такие взгляды гипнотизируют. Простой флирт. Возможно. Но это не доставляет удовольствия и не воодушевляет. Жестокая ненависть начала отравлять мне кровь. Бессонные ночи. Горькие слезы разъедают глаза. Выследить. Застать врасплох. Коридор. Темные артерии «Гранд-отеля», наполненные моей собственной пульсирующей кровью. Бесшумные шаги. Мучительное желание, чтобы все наконец раскрылось. Чьи это пальцы сжимают ручку двери?.. Не ее ли?.. Истерический скрежет ключа…
Мне понадобилось двадцать минут, чтобы бесшумно повернуть его. Ее тоже нет!.. Как эта мысль вообще могла прийти мне в голову? Вот идиот. Но что мне оставалось делать, если она там… за этой стеной и может уйти?.. Целый час, медленными шагами до ее двери… Ждем… Часы пробили два. Ждем. Полтретьего. Все еще ждем… Сердце подкатывает к горлу. Ноги леденеют в снежной пустыне одиночества… Бездонность ночи отдается шумом в ушах… Вчера она приходила в мою комнату. Я умолял ее прийти сегодня ночью тоже. Она двусмысленно улыбнулась в ответ… Какая странная улыбка! Она устала и ляжет спать. Безмятежный храп довольных тел, не сходящих с ума от ревности, два, четыре, пять часов, исполненных мгновениями, когда необходимо выбрать лишь одно: вожделение, счастье, абсолютное блаженство или месть? Боже! Мой Боже! Вот оно. Вот!.. Это она. Ее дверь скрипнула. Открывается. В темноте белеет ее профиль. Куда она направляется? Она приближается. Она не знает, что я здесь. Не слышит моего дыхания. Я замираю в дверях комнаты. Что делать, если она пройдет мимо меня и не остановится?.. Все это обрушивается камнем вниз, в грудь… Я вжимаюсь в стену. Ее шаги. Шелест ее юбки и шорох ночного моря…