За первые 9 дней работы Дороги жизни было перевезено всего 800 тонн муки, то есть значительно меньше минимальной однодневной потребности. В первой декаде декабря было перевезено 2282 тонны, и только в третьей декаде вышли на уровень 600–750 тонн в день. В первые дни в составе 17-й автотранспортной бригады было всего лишь 120 (сто двадцать) грузовиков; к концу декабря это число выросло до 2,8 тыс. автомашин, из которых ежедневно на линии было менее 1 тысячи, остальные простаивали из-за отсутствия бензина или технических неисправностей.
Чтобы оценить смысл этих цифр, надо вспомнить, что к началу войны (т. е. до начала мобилизации транспорта из народного хозяйства) в войсках ЛенВО числилось 20,5 тыс. грузовых автомашин и 4,2 тыс. тракторов (в условиях зимы трактор с санями-волокушами на ледовой дороге был бы гораздо лучше дряхлой полуторки); в соседнем Прибалтийском ОВО, войска которого в июле отошли на территорию ЛенВО – 13,5 тыс. грузовиков и 3 тыс. тракторов. После объявления открытой мобилизации (плановые мероприятия которой в Ленинградском округе были выполнены полностью) количество автотранспорта в армии увеличивались примерно вдвое. Кроме того, гигантские военные предприятия Ленинграда имели тысячи автомашин, никакой мобилизации не подлежащих.
Известно, что потери автотранспорта при отступлении летом-осенью 1941 г. были незаурядно низкими, и в целом за весь 41-й год они составили порядка 33 %. Другими словами, внутри кольца блокады находились десятки тысяч грузовиков и многие тысячи тракторов; промышленность Ленинграда могла обеспечить любой мыслимый ремонт и изготовление запчастей. Где же были эти машины, что они делали, чем были заняты? Какая другая задача, кроме доставки в умирающий город продовольствия и горючего, могла быть более приоритетной?
Голод и смерть
Критическая ситуация с подвозом продовольствия заставляла непрерывно снижать нормы расхода. 6 октября суточный лимит расхода муки был установлен в размере 1000 тонн, с 1 ноября его пришлось снизить до 735 тонн, с 13 ноября – 622 тонны, с 20 ноября – 510 тонн (причем в эти тонны уже были включены и все условно-съедобные примеси, из которых пекли жуткий «блокадный хлеб»).
Тут еще надо учесть, что в условиях войны главным приоритетом было снабжение армии; мизерные запасы приходилось делить между бойцами на фронте и горожанами отнюдь не поровну. Так, из лимита в 1000 тонн муки, установленного 6 октября (что характерно, сами решения принимались от имени Военного совета Ленинградского фронта, а не городских властей) для армии и флота выделялось 312 тонн, а для жителей Ленинграда (в семь раз более многочисленных!) всего 587 тонн. Из самого минимального за время блокады лимита в 510 тонн для армии и флота предназначалось 169 тонн, а для населения Ленинграда – всего 310 тонн. И это – на два с половиной миллиона едоков.
В октябре 41-го нормы выдачи хлеба по карточкам были снижены до 400 г для работающих и 200 г для иждивенцев. Даже большая из этих цифр не обеспечивает те 1700 ккал, которые необходимы человеку, который лежит без движения в теплом помещении. Но помещения не были теплыми: аномально ранняя и холодная зима, отключенное отопление, затем – замерзший водопровод и необходимость носить воду ведрами из прорубей на Неве. 20 ноября были установлены следующие нормы: 250 г хлеба для работающих, 125 – для иждивенцев (в таковых к тому моменту вынужденно, в связи с остановкой заводов, превратилось две трети населения Ленинграда).
Уже в ноября смертность в Ленинграде более чем вдвое превысила довоенные показатели. В декабре начался смертный голод. Люди падали без сознания на улицах, неубранные трупы замерзали в домах. В декабре в городе умерло 53 тыс. человек, в январе – 102 тыс., в феврале 108 тыс. Убирать покойников стало некому, люди вымирали целыми семьями. С 19 декабря по 1 марта командами МПВО было собрано на улицах города 9207 живых дистрофиков и захоронено 261 тыс. трупов. По состоянию на 21 февраля за «убийство с целью поедания мяса убитых» было арестовано 886 человек.
В конце декабря постепенно нарастающий «ручеек» продовольствия, завозимого в город автомашинами по льду Ладожского озера, позволил повысить лимиты расхода муки с 510 до 560 тонн в день, в том числе для населения Ленинграда – с 310 до 395 тонн. С 25 декабря 1941 года были установлены новые нормы выдачи хлеба: 350 г по рабочей карточке и 200 г для служащих и иждивенцев. С точки зрения арифметики разница бесспорная, с точки зрения физиологии не изменилось ничего: ничтожное количество еды по-прежнему не обеспечивало выживание человека, да еще и на декабрьском морозе (что, к несчастью, явно подтверждается двукратным ростом смертности в январе). Тем не менее тов. Жданов в тот же день, 25 декабря доложил в Москву, что «в городе настоящий праздник».
Оставив соответствующим депутатам Госдумы РФ выяснить вопрос – не является ли такое заявлением кощунством и оскорблением чувств блокадников, обратимся снова к Постановлению Военного совета Ленфронта № 00320 от 6 октября (других мне просто не удалось найти), которым лимитировался расход продовольствия. Кроме двух упомянутых выше категорий потребителей (личный состав фронта и Балтфлота, население Ленинграда) в Постановлении есть еще одна строка: «для закрытых учреждений и общественного питания». Что примечательно – эта загадочная категория ни хлеба, ни сахара не потребляет, для нее указаны лишь лимиты по мясу и жирам, причем лимиты очень жирные: 49 тонн мяса (при этом на 2,5 млн. населения города выделено всего 72 тонны) и 19,6 тонн жиров (для населения – 51,5 тонны). Да и 346 тонн мясокопченостей, завезенных в ноябре-декабре по «воздушному мосту», в воспоминаниях рядовых ленинградцев, переживших блокаду, почему-то не обнаруживаются…
Но есть и другие свидетельства. В 1998 г. профессор РГГУ Н. Н. Козлова опубликовала дневник некого Н. А. Рибковского, который тот вел во время ленинградской блокады. Тов. Рибковский родился в 1903 г., закончил Московскую Высшую партшколу в 1940 г., был назначен секретарем райкома в Выборге, затем после занятия города финскими войсками в августе 41-го прибыл в Ленинград, где после трехмесячного ожидания был назначен на более чем скромную должность инструктора отдела кадров горкома партии. Всего лишь.
9 декабря он записывает в своем дневнике: «С питанием теперь особой нужды не чувствую. Утром завтрак – макароны, или лапша, или каша с маслом и два стакана сладкого чая. Днем обед – первое щи или суп, второе мясное каждый день. Вчера, например, я скушал на первое зеленые щи со сметаной, второе котлету с вермишелью, а сегодня на первое суп с вермишелью, на второе свинина с тушеной капустой».
В начале марта 1942 г. (в тот месяц в Ленинграде умерло 99 тыс. человек) ответственного работника направляют в так называемый стационар горкома партии, где про грубую мужицкую еду, вроде свинины с тушеной капустой, и говорить-то неприлично: «Питание здесь словно в мирное время в хорошем доме отдыха… Каждый день мясное – баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса; рыбное – лещь, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, 300 грамм белого и столько же черного хлеба на день, 30 грамм сливочного масла и ко всему этому по 50 грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину…» Эта запись (от 5 марта 1942 г.) заканчивается восхитительной фразой: «Да. Такой отдых, в условиях фронта, длительной блокады города, возможен лишь у большевиков, лишь при Советской власти».
Запоздавшее спасение
29 декабря 1941 г. Военный совет Ленфронта принял специальное постановление, в котором работа «дороги жизни» была оценена как «совершенно нетерпимая». 5 января 1941 г. ЧВС Ленфронта, секретарь ЦК тов. Жданов выпустил обращение к личному составу военно-автомобильной дороги, которое начиналось такими словами: «Дорогие товарищи! Фронтовая автомобильная дорога продолжает работать очень плохо…»
Как отмечают советские историки, в ответ на обращение Жданова во всех автомобильных батальонах прошли митинги и собрания, на которых… К счастью, дело не ограничилось одними только митингами и партсобраниями. Первым, и по хронологии и по важности, было восстановление движения по железнодорожной ветке Тихвин, Волхов, ст. Войбокало, что позволило приблизить пункты перевалки грузов на расстояние в 15 км от берега «шлиссельбургской губы» Ладожского озера. Теперь один грузовик успевал сделать две «ходки» в день. В разы увеличилось и количество реально задействованных в перевозке машин, удалось, наконец, навести должный порядок в деле обеспечения «дороги жизни» бензином.
Результат не заставил себя долго ждать. 18 января в Ленинград по льду Ладожского озера было доставлено 3315 тонн грузов, то есть в полтора раза больше, чем за всю первую декаду декабря. Среднесуточный объем перевозок в январе составил 1764 тонны – в четыре раза больше, чем в ноябре-декабре. В феврале объем перевозок еще более вырос, достигнув отметки в 3071 тонн в день, в марте было перевезено 118 тыс. тонн (в среднем 3946 тонн в день). За один день 31 марта на западный берег Ладоги было доставлено 6243 тонны. В последние три недели работы «дороги жизни» (до 21 апреля) было перевезено 87 тыс. тонн, то есть ежедневная доставка грузов в ДЕВЯТЬ РАЗ превысила средний уровень декабря 41-го года.
Три четверти грузопотока составляло продовольствие: всего было завезено 271 тыс. тонн. Кроме того, в течение зимы 41–42 гг. в Ленинград по Дороге жизни было доставлено 35 тыс. тонн ГСМ, 23 тыс. тонн угля, 32 тыс. тонн боеприпасов и вооружения. Назад, на восточный берег машины также не шли порожняком. Из Ленинграда вывозилась продукция военных заводов (полковые 76-мм пушки, минометы, изделия электронной и оптической промышленности) и личный состав воинских частей, которые перебрасывали с Ленинградского на Волховский фронт.
22 января 1942 г. было, наконец, принято решение о массовой эвакуации населения (до этого, не дожидаясь решения и помощи властей, пешком по льду Ладожского озера и «неорганизованным автотранспортом» го