Эмили наблюдала этап развития ее чувств, который ранее не видел никто. После этот этап видел Брюс, и никто, кроме Брюса. Между двумя женщинами установился особый вид доверия – того доверия, что сродни близости, при том что ни одна из них не выражала чувства слишком эмоционально.
– Мама счастлива, – призналась девушка. – Случилось настоящее чудо! А Аликс, Хильда, Миллисент и Ева! О-о-о! У них теперь начнется новая жизнь. Я буду способна, – по виду Агаты можно было догадаться, что у нее камень с души упал, – сделать счастливыми сестер. Любая девушка, которая выходит замуж счастливо – и с выгодой! – способна изменить к лучшему жизнь сестер, если она помнит. А у меня, как вы знаете, есть причины помнить. По своему опыту. Брюс такой добрый, веселый и гордится их красотой. Только вообразите себе их переживания – они станут подружками невесты! Брюс говорит, мы будем как в цветнике. Я так рада, – она вдруг мечтательно закатила глаза, – что он молод!
В следующий миг ее взгляд несколько потух. Слова вырвались у Агаты совершенно непроизвольно. Она не забыла те дни, когда, покорная долгу, смирилась со своей участью и улыбалась Уолдерхерсту, который был на два года старше ее отца; затем быстро поняла свою оплошность и расстроилась. Было нетактично обращаться к сложившемуся в уме образу, пусть и косвенно.
Впрочем, Эмили Фокс-Ситон тоже была рада, что сэр Брюс молод, и что молоды они оба, и счастье пришло к ним раньше, чем они успели устать в ожидании его. Она была слишком счастлива сама, чтобы продолжать расспрашивать Агату.
– Да. Это прекрасно, – ответила она, и в ее глазах сверкнула искренняя симпатия. – У вас одинаковые интересы. Как приятно, если у супругов есть общие увлечения. Допустим, вам нравится много бывать в обществе и путешествовать; было бы печально, если бы сэр Брюс не разделял ваших пристрастий.
Эмили не задумывалась о семьях, где мужчины выходили из себя, получая приглашения, которые считали слишком скучными, чтобы принять, – потому что их жены и дочери этим приглашениям радовались. Она не предчувствовала, как станет сожалеть в будущем, если Уолдерхерст, к примеру, не изъявит желания пойти на званый ужин или отвергнет приглашение на бал, и ей придется остаться дома. Она просто разделяла радость с леди Агатой, двадцатидвухлетней невестой двадцативосьмилетнего мужчины.
– Вы – не то что я, – продолжила она. – Мне пришлось так упорно трудиться и так жестко экономить, что теперь все будет в радость. Одна мысль о том, что я никогда не умру с голоду и мне не придется пойти в работный дом, приносит огромное облегчение…
– О-о! – воскликнула леди Агата и непроизвольно коснулась руки Эмили, напуганная описанием вполне вероятного развития событий.
Эмили улыбнулась, прочитав ее мысли.
– Наверное, мне не следовало затрагивать эту тему. Я забылась. Однако такой исход возможен в старости, когда женщина уже не в силах работать и не имеет средств к существованию. Вы вряд ли поймете. Боится тот, кто слишком беден, потому что подобные мысли неизбежно приходят в голову.
– Зато сейчас!.. Сейчас все изменилось! – заявила Агата с ненаигранной торжественностью.
– Да. Теперь мне нечего бояться. И потому я очень признательна лорду Уолдерхерсту.
При этих словах ее шея порозовела, как в прошлый раз, когда свидетельницей ее смущения стала леди Мария. Даже столь невинные слова выражали страсть.
Спустя полчаса явился лорд Уолдерхерст и застал Эмили у окна. Она улыбалась.
– Вы выглядите великолепно, Эмили. Полагаю, причиной тому белое платье. Вам нужно чаще носить белое.
– Обещаю, – ответила она. Маркиз заметил, что помимо белого платья, у нее имелся также милый румянец и в целом привлекательный вид. – Я бы хотела…
Эмили запнулась. А не покажется ли она глупой?
– И чего бы вы хотели?
– Я бы хотела как можно больше доставлять вам удовольствие. Не только носить белое… или черное… или какое вы пожелаете.
Он смотрел на нее как всегда через единственную линзу. Любой, даже едва уловимый намек на проявление чувств и эмоций неизменно делал его чопорным и нерешительным. Он понимал это, однако не вполне осознавал почему. Когда дело касалось Эмили Фокс-Ситон, это скорее ему нравилось – хотя нравилось отстраненно, и он находил эту нестыковку слегка абсурдной.
– Носите время от времени желтое или розовое, – ответил маркиз, смущенно улыбаясь.
Какие у этого существа огромные честные глаза! Похожи на глаза ретривера или другого симпатичного животного, из тех, что можно увидеть в зоопарке!
– Я буду носить все, что нравится вам, – ответила она, и прекрасные глаза встретились с его глазами. И ничуть они не глупые, про себя отметил он; хотя любящие женщины часто выглядят глупо. – Я буду делать все, что нравится вам; вы не знаете, что вы для меня сделали, лорд Уолдерхерст.
Они чуть приблизились друг к другу – странная пара, вдруг лишившаяся языка. Он опустил монокль и похлопал ее по плечу.
– Называйте меня просто Уолдерхерст, или Джеймс, или… или «мой дорогой». Ведь мы скоро поженимся, как известно.
Он поймал себя на желании ласково провести рукой по ее щеке и поцеловать.
– Порой мне хочется, – с чувством воскликнула она, – чтобы в моду вошло обращение «милорд». В «Эсмонде»[4] леди Каслвуд часто называла так мужа. По-моему, это очень мило.
– В наши дни женщины не особо почтительны к своим мужьям, – усмехнулся он. – Да и мужчины не так благородны.
– Лорд Каслвуд не отличался особым благородством, верно?
Маркиз тихонько фыркнул.
– Нет. Лишь его сословие в царствование королевы Анны было благородным. Но хотя сейчас более демократичное время, я буду называть вас «миледи», если желаете.
– О нет, нет! – вспыхнула она. – Я не имела в виду ничего подобного.
– Не сомневаюсь. Вы не относитесь к подобному виду женщин.
– О, разве я могла бы…
– Не могли бы, – добродушно кивнул Уолдерхерст. – Вот за это вы мне и нравитесь.
Затем он начал излагать ей причины сегодняшнего посещения. Он пришел подготовить ее к визиту четы Осборнов, которые только что вернулись из Индии. Капитан Осборн выбрал – или стечение обстоятельств выбрало – именно эти месяцы для длительного отпуска. При упоминании Осборна у Эмили участился пульс. Разумеется, после своей помолвки она узнала от леди Марии множество интересных подробностей. С того дня, как лорд Уолдерхерст овдовел, Алек Осборн постепенно начинал все более верить в то, что судьба предоставила ему уникальный шанс унаследовать титул и имущество нынешнего маркиза. Он, хотя и не был близким родственником, однако являлся первым в очереди наследования – молодой и крепкий мужчина против пятидесятичетырехлетнего Уолдерхерста, который не отличался хорошим здоровьем. Врач не сулил маркизу особо долгой жизни, хотя тот болел не часто.
– Он не из тех стариков, что могут прожить лет сто пятьдесят. Его ветром шатает, – произнес Алек Осборн как-то после обеда и злорадно ухмыльнулся; за едой капитан не следил за языком. – Уолдерхерст человек несентиментальный и рациональный, и не стремится стать семьянином. Могу представить, как вокруг него увиваются женщины. Мужчину в его положении они в покое не оставят. Однако он – не семьянин и прекрасно знает, чего он хочет и чего не хочет. Его единственный ребенок умер, и, если маркиз не вступит в новый брак, мне ничто не угрожает. Боже мой! Какие перспективы открываются!
Губы капитана непроизвольно растянулись в ухмылке.
А три месяца спустя маркиз Уолдерхерст бросился искать Эмили Фокс-Ситон на вересковых пустошах и, обнаружив ее сидящей на траве рядом с корзиной рыбы для леди Марии, предложил руку и сердце.
Когда новость дошла до Алека Осборна, тот заперся в своей комнате и ругался последними словами, пока его лицо не побагровело, а по лбу не покатились капли пота. Ему фатально не повезло, а фатальное невезение требовало самых грязных ругательств. Предметы мебели в бунгало наслушались чудовищных вещей, однако капитан Осборн так и не почувствовал, что дал должное определение этому важному событию.
Когда супруг промаршировал в свои апартаменты, миссис Осборн не пыталась последовать за ним. Они были женаты два года, и она очень хорошо читала по лицу настроение мужа; а также слишком хорошо поняла – по степени его ярости – значение брошенных на ходу слов:
– Уолдерхерст женится!
Миссис Осборн помчалась в свою спальню, уронила голову на ладони и вцепилась себе в волосы. Наполовину англичанка и наполовину индианка, она родилась в Индии и в Англии никогда не бывала, а еще ей не очень-то везло в жизни; самой большой неудачей стало замужество – родители отдали ее беспутному мужчине, главным образом потому, что тот являлся первым в очереди на наследство лорда Уолдерхерста. От природы любознательная и увлекающаяся, она по-своему любила мужа. Девушка происходила из бедной семьи, пользовавшейся сомнительной репутацией, и питалась крохами с чужого стола, полная детского тщеславия и жажды признания в обществе. На нее, бедно одетую, не обращали внимания; ее унижали в тех кругах, к которыми она стремилась примкнуть. Она видела других девушек, не обладавших ее красотой и темпераментом, однако флиртовавших с красивыми молодыми военными, и прикусывала язык от зависти и горечи, чувствуя себя ущемленной. И когда капитан Осборн положил на нее глаз и предпринял активные действия, ее чувство облегчения и восторга – теперь и она не хуже других девушек! – трансформировались в страсть. Родители оказались достаточно расторопны и проницательны, чтобы подсуетиться и завершить начатое, и Осборн оказался женат, прежде чем понял, куда его ведут. Он испытал досаду, когда очнулся и посмотрел в лицо фактам. Его искусно обвели вокруг пальца и вынудили сделать то, чего он делать не хотел; утешало лишь то обстоятельство, что девушка была привлекательна, умна и обладала экзотической внешностью, которую не встретишь в Англии.