Невозможно подсчитать, как часто она повторяла эти слова – даже по окончании церемонии, когда все вернулись на Саут-Одли-стрит, где был подан свадебный завтрак. Лорд Уолдерхерст помог Эмили выйти из кареты. Она ступила на красную ковровую дорожку, увидела толпу по обе стороны, кучеров и лакеев в костюмах с белыми бантами и вереницу подъезжавших экипажей, и ее сердце зашлось.
– Смотри – маркиза! – прокричала молодая женщина со шляпной картонкой, подталкивая локтем свою спутницу. – Немножко бледная, как ты считаешь?
– Боже мой! Гляди, какие брильянты! А жемчуга! Только погляди на них! – подхватила вторая женщина. – Мне б такие!
Завтрак показался пышным и долгим; гости показались ослепительно красивыми и находящимися где-то далеко; к тому моменту, когда Эмили отправилась сменить великолепный свадебный наряд на дорожный костюм, она исчерпала все силы и была глубоко благодарна возможности остаться в своей спальне наедине с Джейн Капп.
– Джейн, тебе точно известно, сколько времени мне потребуется на переодевание и когда я должна сесть в карету. Можешь дать мне пять минут, чтобы прилечь и смочить лоб одеколоном? Пять минут, Джейн. Только рассчитай верно.
– Да, мисс… Простите, да, миледи. Пять минут у вас есть.
Больше пяти минут она не отдыхала – Джейн вышла в гостиную и стояла у двери с часами в руках, – но и этого времени хватило, чтобы прийти в себя.
Уже в лучшей форме Эмили спустилась по лестнице и вновь прошла через толпу под руку с лордом Уолдерхерстом – как сквозь цветущий сад. Затем еще раз красная ковровая дорожка, скопление людей на улице, вереница карет, ливреи и огромные белые банты.
Наконец карета отъехала; радостные крики людей снаружи отдалились и затихли. Повернувшись к лорду Уолдерхерсту, Эмили постаралась изобразить на лице безмятежную, хотя и слабую улыбку.
– Ну вот, – сказал он в своей обычной манере, – наконец-то все закончилось!
– Да, – согласилась Эмили. – Никогда не забуду доброты леди Марии.
Уолдерхерст смотрел на нее, и в его голове назревал вопрос, который он и сам не мог точно сформулировать. Однако он обнаружил нечто такое, что его подзадорило. Получается, Эмили придумала некий способ, благодаря которому она так хорошо продержалась весь этот день. Немногие женщины смогли бы справиться с задачей лучше.
Сиреневый дорожный костюм с отделкой соболями очень шел к ее стройной фигуре. И тут, когда глаза Эмили остановились на Уолдерхерсте, он увидел в них некий призыв. И несмотря на внутреннее напряжение, ощутил гордость.
– Я могу прямо сейчас начать обращаться к вам, как в «Эсмонде» муж обращался к жене, – произнес маркиз церемонно и в то же время непринужденно; любопытный парадокс! – Я могу называть вас «миледи».
– О! – Она дрожала, все еще пытаясь улыбаться.
– Вы прекрасны, – добавил он. – Честное слово.
А потом Уолдерхерст поцеловал Эмили в дрожащие честные губы так, как целует муж. Теперь он имел на это полное право.
Глава 9
Супруги начали новую жизнь в старинном поместье Полстри. Никакое другое владение Уолдерхерста не являлось столь совершенным образцом архитектуры минувшей эпохи, и по этой причине самым блистательным. Эмили едва не расплакалась, очарованная его красотой, хотя сама не смогла бы объяснить причины своих эмоций. Она ничего не знала об этом чуде архитектуры, освященном веками. Особняк и прилегающая территория предстали ей как огромный, хаотично застроенный сказочный замок, красота которого дремала сотни лет, и все это время густые вьющиеся растения карабкались вверх по стенам и башням, украшая их живыми темно-зелеными гирляндами из листьев, побегов и ветвей. Обширный парк вмещал в себя заколдованный лес и длинную аллею огромных лип; кроны смыкались и образовывали арки, а переплетенные корни ныряли под ковер из бархатистого мха и уходили далеко вглубь. Аллея словно вела в волшебную сказку.
Первый месяц в Полстри Эмили продолжала жить как во сне. И действительность с каждым днем все больше напоминала сон. Бесконечные залы и живописные галереи старого дома, поражающие воображение сады с извилистыми дорожками, лабиринты вечнозеленых растений и поросшие травой тропинки, ведущие в самые неожиданные места, где можно было наткнуться на чистые глубокие пруды, на дне которых столетиями дремали сонные карпы. Если в саду Эмили не верила в существование Мортимер-стрит, то в доме она порой не верила и в свое собственное существование. Такой эффект на нее производила главным образом галерея портретов. Мужчины и женщины, некогда такие же живые, как она сама, теперь взирали на Эмили из рамок картин, заставляя учащенно биться сердце, как будто от присутствия сверхъестественных сил. Их одеяния – вычурные, богатые, уродливые или красивые – лица – флегматичные, исполненные страсти, безобразные или утонченные – словно вопрошали у Эмили что-то. А может, это все существовало лишь в ее разыгравшемся воображении?
Уолдерхерст был очень добр к ней, однако Эмили боялась утомить мужа своим невежеством, задавая вопросы о людях, которых он знал с детства как друзей и родню. Ведь если человек очень близко знаком с мужчиной в доспехах или с женщиной в юбке с фижмами, то вопросы, связанные с ними, покажутся глупыми. Люди, чьи предки всю жизнь по-родственному взирают со стен, вполне естественно, могут позабыть, что есть и другие, кто знает их предшественников лишь косвенно, на уровне оглавлений в каталогах Академии художеств или выставок.
Эмили разыскала очень интересный каталог имеющихся в Полстри картин и внимательно его изучила. Она горела желанием побольше разузнать о женщинах, носивших прежде титул маркизы Уолдерхерст. А разузнав, сделала вывод, что ни одна из них, кроме нее, не пришла в дом мужа из пансиона на скудно освещенной лондонской улице. Дворяне по фамилии Херст появились в правление короля Генриха I, и с того времени пошел отсчет многочисленных брачных союзов. Порой леди Уолдерхерст овладевали размышления о тех, кто предшествовал ей и кто придет после. Впрочем, она не страдала комплексами и не имела пылкого воображения; природа избавила ее от мук, вызванных сложными эмоциями.
И действительно, несколько недель спустя Эмили очнулась от сна и нашла свое счастье прочным и необременительным. Ежедневно она просыпалась с восторгом, и вероятно, этому суждено было продолжаться до конца ее дней. Как прекрасно, когда Джейн ловко помогает тебе одеться, каждое утро тщательно и со вкусом подбирать наряды, не беспокоясь о том, откуда берется очередное платье! Как прекрасно с наслаждением наблюдать за работами в большом хозяйстве, которые выполнялись как бы сами по себе и на должном уровне, выезжать самостоятельно или с кучером, гулять, читать, а когда захочется, бродить по обнесенным стеной садам или оранжереям – для здоровой жизнерадостной женщины подобные занятия являлись удовольствием, которым нельзя пресытиться.
Уолдерхерст обнаружил, что жена вносит в его жизнь дополнительный комфорт. Она никогда не путалась под ногами и, казалось, освоила трюк входить и выходить из комнаты незаметно. Она была послушной и нежной, однако ни в коей мере не приторной. Уолдерхерст знал мужчин, которые едва смогли вынести первые годы и тем более первые месяцы брака – жены постоянно о чем-то спрашивали, ожидали проявления чувств, в то время как у несентиментальных мужей чувств не было ни капли. Поэтому мужья испытывали скуку и разочарование, а жены были недовольны. Эмили не предъявляла подобных требований и уж точно не высказывала недовольства. Она выглядела похорошевшей и счастливой. Ей очень нравилось принимать гостей и наносить ответные визиты. Уолдерхерст определенно принял мудрое решение, когда предложил Эмили руку и сердце. Если она родит сына, маркиз может поздравить себя. Чем чаще он виделся с Осборном, тем большую неприязнь к нему испытывал. А ведь в той семье были перспективы завести ребенка.
Постепенно обнаружилось, что Осборны беднее, чем желали это признать. Эмили выяснила, что они не смогут остаться в комнатах на Дьюк-стрит, хотя и не знала причины, по которой капитан Осборн обязался выплатить определенную сумму, чтобы избежать скандала, как-то связанного с некоей молодой женщиной – именно ее он обнимал на крыше омнибуса в тот день, когда попался на глаза Уолдерхерсту. Осборн прекрасно понимал: если он хочет получить что-либо от лорда Уолдерхерста, то должен держать в тайне некоторые вещи. Даже скандал, касающийся прошлого, может оказаться ничуть не безопаснее недавней оплошности. Таким образом, женщина в украшенной стеклярусом накидке знала, как найти на него управу. Осборнам пришлось переехать в более дешевое жилье, хотя и комнаты на Дьюк-стрит являлись удовольствием ниже среднего.
Однажды утром леди Уолдерхерст вернулась с прогулки посвежевшая и с сияющими глазами и, не сняв шляпку, направилась в кабинет к мужу.
– Я могу войти?
Уолдерхерст, писавший ответ на скучное письмо, улыбнулся и поднял глаза.
– Конечно. Как ты разрумянилась! Ходьба явно тебе на пользу. Как насчет поучиться ездить верхом?
– Вот и капитан Осборн говорит то же самое. Если не возражаешь, я хотела бы кое о чем попросить.
– Не возражаю. Ты разумная женщина, Эмили. За тебя я спокоен.
– Дело касается Осборнов.
– Ну вот! – несколько удрученно воскликнул Уолдерхерст. – Ты же знаешь, мне нет до них дела.
– А миссис Осборн? К ней ведь ты не испытываешь неприязни?
– Ну, не то чтобы…
– Она… она не совсем здорова, – продолжила Эмили с некоторой заминкой. – Ей следовало бы жить в лучших условиях, чем сейчас, а они вынуждены снимать очень дешевые комнаты.
– Будь Осборн более приличным человеком, его материальное положение тоже было бы иным, – сухо ответил маркиз.
Эмили встревожилась. Она не подумала, что по опрометчивости может выразить несогласие с мужем.
– Да, – поспешно заверила она, – разумеется. Конечно, тебе лучше знать, однако я подумала… что возможно…
Уолдерхерсту нравилась ее застенчивость. Смотреть, как заливается краской эта красивая, высокая и статная женщина, было скорее забавно – если знать, что она краснеет из опасения ненароком обидеть.