Позже Эстер уверяла себя, будто некие сверхъестественные силы, в которые она верила, заставили ее выйти из дому и сесть в определенном месте – поскольку именно там планировалось черное дело, и ей суждено было воспрепятствовать злу.
Наконец Эстер встала, стараясь дышать не так громко, прокралась в свою комнату и нетвердой рукой зажгла свечу. Мерцающее пламя осветило ее перекошенное от ужаса смуглое лицо. Потому что, сидя под деревом, Эстер в какой-то момент услышала вблизи шепот и заметила, как что-то белое мелькнуло во тьме; и она намеренно решила остаться и подслушать.
Для Эмили Уолдерхерст – что совершенно естественно, учитывая ее характер, – не могло быть большего утешения, чем видеть, что и у другого человека на душе сияет солнце.
Когда на следующий день Эстер вышла к завтраку, от ее вчерашней хандры не осталось и следа; молодая женщина просто излучала радушие. Покончив с завтраком, они вдвоем с Эмили направились в сад.
Эстер никогда не проявляла такого интереса ко всему, что ее окружало, как в то утро. Эмили впервые угадала в ней желание поговорить по душам, задать вопросы почти интимного характера. Они беседовали долго и весьма откровенно. Как мило со стороны Эстер, думала Эмили, беспокоиться о ее здоровье и настроении, интересоваться деталями повседневной жизни, даже столь простыми, как приготовление и сервировка еды, словно каждая мелочь имела большое значение. Эмили даже решила, что раньше была слишком пристрастной и заблуждалась, думая, что Эстер нет никакого дела до отсутствия Уолдерхерста и сроков его возвращения. Эстер замечала все вокруг и принимала близко к сердцу; она полагала, что маркизу следует вернуться немедленно.
– Пошлите за ним, – вдруг выпалила она. – Пошлите за ним как можно скорее.
Отчаянная решимость на ее исхудавшем смуглом лице тронула Эмили.
– Как мило с вашей стороны переживать за меня, – сказала она. – Не знала, что вы считаете это важным.
– Он должен приехать, – настаивала Эстер. – Пошлите за ним.
– Вчера я написала письмо, – сообщила леди Уолдерхерст. – Я начинаю тревожиться.
– Я тоже тревожусь, – повторила за ней Эстер. – Очень сильно.
Во время пребывания Осборнов в Полстри обе женщины, конечно, много времени проводили вместе, однако в последующие два дня почти совсем не разлучались. Эмили несказанно обрадовалась и почувствовала облегчение от того, что Эстер проявила себя как отличная собеседница, и даже не обратила внимания на еще два обстоятельства. Первым обстоятельством было то, что миссис Осборн выпускала Эмили из виду лишь тогда, когда она находилась под присмотром Джейн Капп.
– Признаюсь чистосердечно, – сказала молодая женщина, – что чувствую за вас ответственность. Просто не хотелось говорить об этом раньше.
– Вы чувствуете ответственность за меня? – удивилась Эмили.
– Да, именно, – отчеканила Эстер. – Уолдерхерст должен быть здесь. Я не гожусь на роль человека, способного о вас позаботиться.
– Это я должна взять на себя заботу о вас, – мягко возразила Эмили. – Я старше и сильнее. И вы не настолько здоровы, как я.
Эстер ударилась в слезы, чем немало напугала собеседницу.
– Тогда сделайте то, о чем я вас прошу. Не ходите никуда одна. Берите с собой Джейн Капп. Вы уже два раза едва не стали жертвой несчастного случая. И пусть Джейн спит в гардеробной.
По телу Эмили прокатился озноб. Ее охватило то же самое ощущение ненормальности происходящего, как ранее на липовой аллее, когда она с изумлением повернулась к Джейн – будто вокруг смыкалось кольцо.
– Я так и поступлю, – кивнула она.
Однако еще до того, как завершился следующий день, все тайное стало явным – открылась жестокая, безжалостная правда о событиях, которые ранее казались невозможными. Уют украшенного цветами будуара и безмятежность раскинувшегося за окном сада сделали все происшедшее даже еще более нереальным.
На второй день Эмили начала замечать нечто новое: Эстер присматривает за ней, Эстер все время начеку. И когда Эмили это поняла, ощущение ненормальности происходящего усилилось, а вместе с ним пришел и страх. Казалось, чьи-то невидимые руки возводят вокруг стену.
Тот вечер запомнился ослепительно красивым закатом. Две женщины провели вторую половину дня вместе, читали и беседовали. Говорила в основном Эстер. Она знала много историй об Индии – живых, необычных, интересных историй, которые возбуждали саму рассказчицу.
Когда лучи заходящего солнца приняли самый насыщенный золотой оттенок, принесли на подносе чай. Эстер перед тем ненадолго покинула комнату. Вошел лакей с подносом, держа его с несоразмерно торжественным видом; порой мужская прислуга способна небольшой ритуал обставить как важную церемонию. В последнее время чай часто сервировали в будуаре Эстер. Однако на этой неделе леди Уолдерхерст решила заменить свой чай молоком по совету миссис Капп, которая намекнула, что чай «возбуждает нервы».
Сперва она наполнила чашку для Эстер, зная, что та с минуты на минуту вернется. Затем поставила напиток на стол и принялась ждать. Послышались шаги. Когда молодая женщина вошла в комнату, Эмили как раз поднесла к губам свою чашку.
Позже она не могла объяснить себе, что произошло в следующую секунду. Потому что Эстер метнулась к ней и выбила чашку с молоком из рук. Чашка покатилась по полу, расплескивая содержимое.
– Вы отпили хоть каплю? – выкрикнула Эстер.
– Нет, – ответила Эмили, – не успела.
Эстер рухнула на стул и наклонилась вперед, закрыв лицо ладонями.
Лицо леди Уолдерхерст постепенно сравнялось по цвету с молоком.
– Подождите… – Эстер пыталась отдышаться. – Подождите, сейчас я успокоюсь и все вам расскажу. Теперь я расскажу все.
– Да, – еле слышно промолвила Эмили.
Через пять минут миссис Осборн опустила руки и положила их на колени, плотно сомкнув ладони. Потом заговорила – понизив голос, чтобы никто не мог подслушать.
– Известно ли вам, что вы олицетворяете для нас – меня и моего супруга?
Эмили покачала головой. Жест отрицания дался ей легче, чем слова. Она совсем обессилела.
– Так я и думала. Похоже, вы совсем ничего не понимаете. Возможно, по своей наивности, а возможно, по глупости. Вы олицетворяете для нас то, что дает нам право вас ненавидеть, причем больше, чем кого-либо другого из живущих на свете.
– Вы меня ненавидите? – спросила Эмили, пытаясь осознать парадоксальность ситуации и в то же время с трудом понимая, зачем вообще задала этот вопрос.
– Порой ненавижу. А когда не чувствую ненависти, сама тому удивляюсь. – Эстер помолчала секунду, глядя на ковер; затем вновь подняла глаза и продолжила чуть смущенно, растягивая слова: – Да, я не всегда чувствую ненависть, и, полагаю, это оттого, что мы обе – женщины, причем в определенной ситуации. Раньше все было по-другому.
Взгляд Эмили снова напомнил «взгляд симпатичного животного в зоопарке», как однажды выразился Уолдерхерст. По ее щекам скатились две непритворные слезинки.
– Так, значит, вы желали навредить мне? – запинаясь, спросила она. – И могли позволить другим навредить мне?
Эстер подалась вперед еще дальше, в ее расширенных глазах читалась неприкрытая истерика.
– Разве вы не видите? – выкрикнула Эстер. – Или вы слепы? Ведь из-за вас мой сын никогда не станет лордом Уолдерхерстом!
– Понимаю, – кивнула Эмили, – понимаю.
– Выслушайте меня! – процедила сквозь зубы миссис Осборн. – Здесь творятся вещи, которым мне не хватило мужества противостоять. Я думала, что смогу сопротивляться. Однако не смогла. И неважно, по какой причине. Я скажу вам правду. Искушение было слишком велико. Первоначально мы ничего не затевали и ничего не планировали. Но постепенно поддались соблазну. Видеть, как вы улыбаетесь, как радуетесь каждой мелочи и как обожаете этого напыщенного педанта Уолдерхерста… От подобного зрелища в голову приходят всякие страшные идеи. Если бы Уолдерхерст вернулся домой…
Эмилия накрыла ладонью лежавшее на столе письмо.
– Сегодня утром я получила известие от мужа. Его отправили на горную заставу из-за небольшой лихорадки. Он должен отлежаться. Теперь вы понимаете, что в ближайшее время он приехать не сможет.
Она дрожала, однако велела себе сохранять спокойствие.
– Что было в молоке?
– Отвар индийского корня, точно такой же, что Амира давала той девушке из деревни. Вчера ночью я сидела под деревом в темноте и подслушала разговор. Лишь немногие индийские женщины знают про зелье.
Несчастная леди Уолдерхерст до предела трагичным голосом произнесла:
– А значит, могло бы случиться ужасное.
Миссис Осборн встала и подошла ближе к ней.
– Если бы вы решились сесть верхом на Фаустину, с вами произошел бы несчастный случай. Возможно, вы остались бы в живых, а возможно, нет. Так или иначе, несчастный случай. Если бы вы спустились по лестнице, прежде чем Джейн Капп заметила обломок балюстрады, вы могли бы погибнуть – и опять же в результате несчастного случая. Если бы вы облокотились на перила моста, вы бы утонули. И снова никого бы не обвинили.
Эмили приоткрыла рот, жадно ловя воздух.
– Несчастный случай, ничего не доказать, – продолжила Эстер Осборн. – Я жила среди местных, я знаю. Допустим, Амира меня ненавидит и я не могу от нее избавиться. Значит, я непременно умру, и для всех моя смерть будет выглядеть совершенно естественной.
Она наклонилась, подняла с пола пустую чашку и поставила на поднос.
– Хорошо, что чашка не разбилась. Амира решит, что вы выпили молоко и оно не подействовало. А значит, вам невозможно навредить. Вам всегда удается спастись. Амира перепугается. – Эстер вдруг расплакалась, как ребенок. – А меня теперь ничто не спасет. Мне придется возвращаться. Возвращаться в Индию!
– Нет, нет! – выкрикнула Эмили.
Молодая женщина вытерла слезы тыльной стороной кулака.
– В самом начале, когда я возненавидела вас, – в ее словах зазвучали горечь и обида, – я подумала: будь что будет. Я наблюдала – и до поры до времени выдерживала. Однако ноша оказалась слишком тяжела. Я сломалась в ту ночь, когда ощутила у себя под сердцем новую жизнь.