Тонко чувствующая от природы и рассудительная миссис Уоррен не уступала мужу по интеллекту, что, наряду с обширным жизненным опытом и со способностью к дедукции, давало ей преимущества. У доктора Уоррена часто возникало впечатление, что его беседы с женой больше походят на консультации с очень талантливым и доброжелательным коллегой. Ее соображения и выводы неизменно были достойны рассмотрения. Не раз, обдумав идеи жены, Уоррен приходил к отличным результатам. Однажды вечером Мэри высказала касательно Экстраординарного Случая одну версию, которая показалась доктору более чем мудрой.
– Она умная женщина? – спросила Мэри.
– Ни в коей мере. Любой действительно одаренный человек мог бы по полному праву назвать ее бестолковой.
– Она болтлива?
– Ничуть! Одно из ее достоинств – искреннее уважение к высказываниям собеседников.
– Она легко возбудима?
– Скорее наоборот. Если возбудимостью считать живость, то я бы назвал ее флегматичной.
– Я думаю, – медленно продолжила Мэри, – что ты пока что не рассмотрел одну возможность: а что, если женщина находится в плену каких-то ложных представлений?
Уоррен резко повернулся к жене.
– Тебе пришла в голову блестящая идея! Ложные представления?
– Помнишь, – пришла на помощь жена, – то запутанное дело, когда юная миссис Джеррольд при аналогичных обстоятельствах решилась на побег? Она тайно уехала в Шотландию и скрывалась там в домике пастуха, потому что у нее сложилось ошибочное впечатление, будто муж нанял детективов за ней следить. Какая приятная женщина, и какой ужас внушил ей бедняга!
– Еще бы! Один из наших Экстраординарных Случаев.
Воображение миссис Уоррен распалилось.
– Что мы имеем? Женщина живет затворницей в меблированных комнатах, явно располагает деньгами, носит кольцо с огромным рубином, получает документы с внушительной печатью, выходит на прогулку только в темноте и страдает по поводу писем, которые вот-вот должны прийти – однако все не приходят. С другой стороны, со своими манерами и внешним видом она совершенно не вписывается в образ персоны, имеющей сомнительную репутацию; да и тревожится исключительно по одному поводу, который той персоне был бы неважен. Не может ли быть так, что, находясь в уязвимом физическом состоянии, она вбила себе в голову, будто ей угрожает опасность, от которой нужно скрываться?
Доктор Уоррен воспринял идею серьезно.
– Да, она говорила, что самое главное – быть в безопасности. «Я хочу сберечь себя» – вот ее слова! Ты, как всегда, прозорлива, Мэри. Завтра я наведаюсь к пациентке с очередным визитом. И тем не менее, – у него в глазах вспыхнуло очередное воспоминание, – она выглядит абсолютно здравомыслящей!
На следующий день доктор поднимался на второй этаж дома на Мортимер-стрит, обдумывая возможные подходы к решению головоломки. Лестница была вполне типичной для дешевого пансиона, хотя Каппы и постарались сгладить общее впечатление неряшливости, прикрыв истрепанный ковер листами фетра веселой расцветки. Стены, оклеенные желтоватыми обоями с грязными потеками, вгоняли в депрессию любого, кто заходил в помещение; они годами подвергались воздействию сырости, и тусклый узор уже не различался. Всем своим видом дом намекал на то, что хозяева делали ремонт нечасто и лишь по необходимости.
Джейн все силы направила на преображение гостиной, где днем проводила время ее госпожа. Она вносила улучшения постепенно и незаметно для окружающих, чтобы не возбуждать любопытство соседей, которые не привыкли лицезреть у ворот вереницу фургонов, доставляющих заказы. Покупала, к примеру, один ковер зараз и со временем заменила обстановку на более радующую взор и удобную для жизни. Доктор Уоррен видел результаты изменений; следовательно, его пациентка не была стеснена в средствах. К тому же отношение молодой горничной к госпоже демонстрировало не только почтение и хорошие манеры, но и свидетельствовало о глубокой преданности, граничащей с обожанием. Джейн Капп была воплощением воспитанности и безупречной репутации. Подобные качества явно не для тех молодых женщин, которые попали в щекотливую ситуацию и вынуждены жить в изоляции. Когда горничная взялась за ручку двери гостиной, чтобы войти и объявить о приходе посетителя, доктору пришло в голову: сегодня он скажет Мэри, что если миссис Джеймсон – героиня некоей нешаблонной домашней трагедии, то Джейн Капп, такая, как она есть, непременно заявила бы еще полгода назад: «Извините, мэм, но я, как молодая девушка, считаю своим долгом сегодня же потребовать расчет». Однако вот она стоит, в форменном платье и аккуратном переднике; горничная довольна своим положением, а ее милое юное лицо светится живым сочувствием.
День выдался пасмурным и холодным, однако камин в гостиной встречал живым теплом. Миссис Джеймсон сидела за письменным столом и перечитывала разложенные на нем письма. Она больше не выглядела пышащей здоровьем. Лицо осунулось, а когда женщина подняла глаза, доктор сразу заметил в них опустошенность.
«Она пережила какое-то потрясение, – подумал Уоррен. – Бедняжка!»
С присущей ему мягкой настойчивостью доктор начал расспрашивать пациентку о самочувствии. Возможно, пришло время, когда она решит довериться? Недавнее потрясение, что бы ни было его причиной, поставило ее в положение женщины, которая не в состоянии ничего понять. Доктор почувствовал: она спрашивает себя, что делать, и вполне вероятно, сейчас задаст этот вопрос ему. С другими его пациентками подобное бывало ранее, однако они, как правило, вываливали на него утомительные подробности, сопровождаемые рыданиями, и взывали проявить благородство и совершить невозможное. Порой даже умоляли пойти к кому-нибудь и использовать свое влияние.
Эмили отвечала на все вопросы, как всегда, любезно и разумно. Да, она чувствует себя плохо. Вчера упала в обморок.
– Что стало причиной обморока? Вас что-то расстроило? – осведомился Уоррен.
– Дело в том, что я… я испытала ужасное огорчение. – Она помедлила. – Пришло письмо, а в нем… а в нем не то, что я ожидала.
Эмили была в отчаянии и ничего не понимала. Почему то, что она написала Джеймсу, совершенно не затронуло его сердце, и он даже не счел нужным отреагировать?
– Я всю ночь не спала, – сообщила она.
– Так не может продолжаться, – ответил доктор.
– Я все думала… и думала…
– Вижу.
Возможно, следовало набраться мужества и хранить молчание. Однако ей было так одиноко и так хотелось спросить совета! Индия находится в тысячах миль, и почта туда и оттуда идет очень долго. Она сойдет с ума от тревоги, пока получит ответ на второе письмо. Да еще с перепугу поставит себя в нелепое положение. Не лучше ли послать за леди Марией, сюда, на Мортимер-стрит, и объяснить ей все? Нет, вряд ли стоит полагаться на чувство юмора ее светлости. А вот энергичный и дружелюбно настроенный доктор – хороший вариант. Он поможет найти нужные доводы. Страх, наивность и благоговение перед мужем до сих пор не позволяли Эмили рассуждать здраво, хотя она этого и не осознавала. Она была слишком встревожена и слишком напугана.
Доктор смотрел на женщину с большим интересом, однако назойливости не проявлял, понимая, что ее настроение далеко от адекватного.
Уоррен намеренно затянул свой визит. Принесли чай, и он выпил чаю вместе с хозяйкой, чтобы дать ей время настроиться. И когда наконец доктор встал и собрался уходить, она тоже встала. Она выглядела нерешительной, нервничала, однако позволила ему дойти до двери.
А затем внезапно бросилась вперед и преградила путь.
– Нет, нет! Пожалуйста, вернитесь. Я… думаю, что должна вам сообщить кое-что.
Доктор развернулся. Жаль, Мэри нет рядом! Женщина пыталась улыбаться и выглядела сдержанной и щепетильной даже в смятении.
– Если бы я не запуталась или рядом был хоть кто-нибудь… Надеюсь, вы сумеете дать мне совет; я должна, должна сберечь себя.
– Вы хотите мне что-то рассказать? – спокойно произнес он.
– Да. Я в тревоге, а для меня плохо все время быть в тревоге. Я никому не решалась открыться. Я не миссис Джеймсон, доктор. Я… леди Уолдерхерст.
Уоррен едва сдержал изумленный возглас. Надо признать, ничего подобного он не подозревал. Мэри оказалась права!
Эмили покраснела. Даже мочки ушей стали пунцовыми. Он ей не верит!
– Я говорю правду! – настойчиво повторила она. – Я – леди Уолдерхерст. В прошлом году я вышла замуж. До того меня звали Эмили Фокс-Ситон. Возможно, вы помните.
Она не выглядела ни капризной, ни раздраженной. Открытое лицо казалось лишь чуть более встревоженным, чем раньше. Женщина смотрела ему прямо в глаза, не сомневаясь, что уж теперь-то он поверил. Боже праведный! Так, значит…
Эмили подошла к столу и подхватила стопку писем. Все они были с одинаковой печатью. Она продемонстрировала их доктору.
– Я должна была догадаться, насколько странно прозвучит мое признание, – промолвила она, потупившись. – Надеюсь, я не поступила неправильно, открывшись вам. И надеюсь, что не очень вас обременила. Но похоже, я больше не в силах вынести это в одиночку.
И она поведала ему свою историю.
Как поразительно было выслушать откровенный, неприукрашенный рассказ – даже более занимательный, чем художественное изложение. Очевидная неспособность женщины совладать с необъяснимыми событиями и преступным умыслом, в сочетании с полной готовностью раствориться во всех смыслах во всепоглощающей нежности к единственному драгоценному для нее на тот момент существу, не могли не тронуть доктора, хотя жизненный опыт побуждал его улыбнуться недостатку ее знаний о мире и практически полной беспомощности. Скромность и душевная чистота Эмили стали для нее трагедией.
– Возможно, я ошиблась, когда сбежала. Возможно, лишь глупая женщина могла совершить столь странный поступок. Однако я не могу думать ни о чем другом, кроме своей безопасности, пока лорд Уолдерхерст не вернется домой. И вот вчера пришло от него письмо… и он никак не отреагировал на мое сообщение… – Ее голос сорвался.