– Есть объяснение: капитан Осборн придержал ваше письмо. Лорд Уолдерхерст его так и не прочел.
К Эмили начала возвращаться жизнь. Она пребывала в ужасе и в тот момент совершенно не могла рассуждать, а вот человек, поднаторевший в подобных вещах…
– Информация, которую вы сообщили в письме, очень важна для мужчины.
– Вы так считаете? В самом деле? – Она подняла голову, вновь обретя присутствие духа. Бледность уступила место румянцу.
– Никакой другой вариант невозможен. Уверяю вас, леди Уолдерхерст.
– Я очень благодарна вам, – сердечно проговорила Эмили. – И рада, что решилась признаться.
Уоррен никогда не видел ничего более трогательного и очаровательного, чем эти огромные глаза и улыбка большого ребенка.
Глава 22
Приступ лихорадки, вначале показавшийся несерьезным, приобрел такие масштабы, которых лечащий врач лорда Уолдерхерста не мог предвидеть. Болезнь нарушила все планы маркиза, и его мучила досада. При данных обстоятельствах он не был послушным пациентом и, отчасти вследствие своего душевного настроя, в течение нескольких недель давал врачу значительный повод для тревоги. На следующее утро после того, как Эмили доверилась доктору Уоррену, ей пришло письмо из Индии. Лечащий врач супруга извещал о новых опасениях, связанных с состоянием пациента. Его светлость нуждался в особом медицинском наблюдении и полном покое. Врач обещал обеспечить пациенту медицинские процедуры и безупречный уход и просил сотрудничества леди Уолдерхерст в своих усилиях по ограждению больного от источников волнения, насколько это представлялось возможным. Вероятно, в течение какого-то времени вопрос о прочтении и написании писем вообще не будет стоять, но если переписка возобновится, леди Уолдерхерст должна иметь в виду важность душевного покоя для выздоравливающего. Это составляло основную суть письма, наряду с выражениями сочувствия и ободрения, а также заверениями, что есть надежда на лучшее.
Когда пришел доктор Уоррен, Эмили вручила ему письмо и наблюдала, как он его читает.
– Вот видите, – сказала она, когда Уоррен закончил, – я действительно не поспешила с признанием. Теперь буду доверять вам во всем. В одиночку я все это никогда не вынесла бы. Вы со мной согласны?
– Возможно, – задумчиво ответил доктор. – Однако вы очень храбрая женщина.
– Я не считаю себя храброй, просто есть вещи, которые я обязана сделать. Но теперь вы будете меня консультировать.
Она послушна, как дитя, доложил Уоррен жене вечером и добавил: очень приятно, когда женщина ее роста и воспитания послушна, как девочка шести лет.
– Она сделает все, что я ей скажу, и пойдет туда, куда я посоветую. И я посоветовал ей вернуться в дом супруга, на Беркли-сквер; там мы с тобой вместе станем ненавязчиво за ней присматривать. Дело являлось относительно простым с самого начала. Если бы Эмили была достаточна уверена в уликах и отважилась довериться какому-либо практичному человеку… Однако она не могла решиться и слишком опасалась скандала, потому что скандал мог вызвать раздражение мужа. Она безумно боготворит лорда Уолдерхерста и безумно в него влюблена.
– Когда понимаешь, насколько незначительны положение в обществе и личная привлекательность для того, чтобы пробудить нежные чувства, наверное, глупо спрашивать почему. И тем не менее люди не в силах не задавать такой вопрос, – сделала вывод миссис Уоррен.
– И не могут найти ответ. Однако абсолютная преданность со стороны этого милого создания заслуживает уважения. Она станет контролировать даже свои опасения. Будет писать веселые письма, как только ей позволят вести переписку.
– Стало быть, лорд Уолдерхерст ничего не узнает?
– Ничего, пока не восстановится полностью. Теперь, когда женщина сделала чистосердечное признание и отдала себя в мои руки, я уверен – она найдет сентиментальное удовольствие в том, чтобы хранить секрет до возвращения мужа. Сознаюсь тебе, Мэри, я думаю, она читала о таком в книгах и симпатизировала героиням, которые поступали аналогичным образом. И пусть она не отождествляет себя с героиней, зато любовно проигрывает в уме простые сценарии – что скажет лорд Уолдерхерст? И хорошо. Лишь бы себя не изводила. Я прочел письмо лечащего врача Уолдерхерста; очевидно, пациент не в том состоянии, чтобы ему сообщали новости любого рода, как радостные, так и плохие.
Дом на Беркли-сквер вновь ожил. Леди Уолдерхерст возвратилась, как решили домочадцы, с некоего курорта в Германии. Миссис Капп и Джейн вернулись вместе с ней. Супруга лечащего врача проводила с Эмили много времени. К несчастью для ее светлости, милорд задерживался в Индии по болезни.
Жизнь в особняке, открывшем миру ставни, казалось, потекла обычным чередом. Там царила атмосфера, полная сдержанного достоинства. Вся женская прислуга ходила с важным видом, будто им доверили хранить большой секрет. Мужчины старались не демонстрировать свое любопытство, однако тоже втайне ощущали гордость. Все они привязались к леди Уолдерхерст; никто не остался в стороне.
Вдали от Полстри, а потом и от Мортимер-стрит Эмили начала воспринимать как данность тот факт, что все наконец упростилось. Дом символизировал установившийся порядок и незыблемость. Мелодраматический сюжет исчерпал себя, стоило Эмили взглянуть на добротную мебель и внушительные канделябры. Ужасные вещи казались отсюда еще более невозможными, чем из спальни первого этажа дома на Мортимер-стрит. Эмили стала часто возвращаться в мыслях к событиям прошлого лета в Маллоу. Какое великое наслаждение заново проживать каждый его день – то утро, когда она села в вагон третьего класса вместе с потными работягами в брюках из вельвета; тот скоротечный миг, когда мимо вагона прошел высокий мужчина с квадратным лицом и взглянул сквозь нее, будто вообще не заметив. Эмили сладко улыбнулась при одном лишь воспоминании. Еще одна памятная картина, когда леди Мария объявила: «А вот и Уолдерхерст!», и он неторопливо прошествовал через лужайку… Их представили друг другу; он едва удостоил Эмили взглядом и обратил на нее внимание лишь в то утро, когда они оба собирали цветы, но и тогда заговорил о леди Агате. А ведь на самом деле Уолдерхерст приметил Эмили с первого раза и не забывал все время. Она совершенно не догадывалась – пересказала Агате, как была обрадована, что он, стоя среди розовых кустов, демонстрировал интерес исключительно к молодой девушке! И все же Эмили особенно нравилось проигрывать в памяти, как он задал несколько вопросов ей лично. Эти воспоминания никогда не увянут – как он, стоя на тропинке и не демонстрируя явного интереса, смотрел на нее через монокль, услышав ответ:
– Люди ко мне добры. Вы же знаете, мне нечего дать взамен, зато я всегда получаю от других очень много.
А он почти равнодушно бросил в ответ:
– Везет же вам!
Однако после Уолдерхерст упоминал именно этот момент, как один из тех, когда почувствовал, что не прочь жениться на ней – на той, которая совершенно не осознавала, что дает людям намного больше, чем получает от них, и что дать людям она может очень много, хотя не имеет никакого представления о своем даре.
Любимым изречением Эмили было: «Он часто думает обо мне, и мысли его так прекрасны! Просто он всегда очень немногословен. И потому каждое произнесенное слово драгоценно».
Эмили и в самом деле находила скупость Уолдерхерста на слова бесподобной, даже когда ее сердце неосознанно разрывалось от желания услышать от мужа комплименты, которых ей так недоставало. Она постоянно восхищалась его внутренней свободой. Уолдерхерста ничуть не интересовало, чего ожидают от него окружающие. Когда он стоял и смотрел на людей сквозь близко приставленный к глазу монокль, каждый ощущал – вот именно тот человек, чье мнение играет важную роль. Благодаря своей абсолютной непроницаемости он казался совершенно вне всякой критики. То, что люди говорили или думали по поводу высказанного им твердого мнения по какому-либо вопросу, не значило ничего, то есть фактически не существовало; люди, которые выискивали недостатки в его суждениях, тоже прекращали существовать – в том плане, насколько это его затрагивало. У Уолдерхерста был непреклонный характер. Он не унижал таких людей: он прерывал с ними мысленное общение и сбрасывал со счетов. Эмили хорошо представляла себе непоколебимость и сдержанное достоинство супруга и страшилась мысли о совершении ошибки такого рода из опасения, что муж бросит ее на произвол судьбы. В последние месяцы она больше всего боялась сделать мужа посмешищем, поставить в нелепое положение, которое рассердит его из-за нежелательной огласки.
Зато теперь со страхами покончено, она в полной безопасности и может мирно предаваться воспоминаниям и жить надеждой.
Атмосфера в особняке на Беркли-сквер действовала на Эмили благоприятно. Она еще никогда до такой степени не чувствовала себя его хозяйкой; а теперь стала для слуг фактически центром мира – они заботились о ней с удовольствием, воспринимая любое пожелание или малейший намек как королевский указ, и создавали у нее ощущение своей власти и защищенности. Уоррены, понимавшие смысл простых житейских явлений, которые она по природе своей не постигала, ненавязчиво оказывали поддержку. Постепенно Эмили научилась открываться миссис Уоррен, и Случай стал для Мэри еще более экстраординарным, чем в то время, когда он был облечен покровом тайны.
– Она просто прелесть, – говорила мужу миссис Уоррен. – Такое преклонение перед супругом существовало разве что в восемнадцатом столетии…
– А теперь почти выродилось, – рассмеялся доктор.
– А что, если, наоборот, возродилось? – задумчиво произнесла Мэри. – Кто знает? Ничто земное и ничто небесное не убедит меня подвергнуть сомнению этот факт. Я сидела напротив портрета обожаемого Джеймса и слушала ее рассуждения. Леди Уолдерхерст и не сознает, что о чем бы она ни рассказывала, она рассказывает о муже. Со стороны видно: пусть она зачастую стесняется в открытую называть его имя, однако каждый вдох говорит о нем. А в настоящее время самое большое счастье для нее – зайти незаметно в комнаты мужа и побыть там, предаваясь размышлениям о его великодушии.