— Праздновали, — твердо сказал я. — Да?
— Я беременна, — пояснила Каро. Представительница закона расцвела в улыбке.
— Поздравляю!.. Моя старшая сестра тоже ждет ребенка! Я скоро стану тетей!
В этот самый момент я понял, что мы завоевали ее доверие. Теперь мы были вне подозрения.
Вечером к нам заглянул Рики Крегг — интересовался, не пойду ли я в паб.
— Не сегодня. Каро нездоровится.
— А-а, женские штучки, да? — понимающе протянул Рики. — Кстати, вы про Джанет Матер слыхали?
Я кивнул.
Крегг озорно ухмыльнулся:
— Надеюсь, ты не похоронил ее под полом?
— Нет, — честно ответил я. — Конечно, нет.
— Жаль. А то я бы поплясал на ее могилке. Повисла тишина, и я задумался, много ли известно нашему соседу и многое ли он сможет держать при себе.
— Тут полиция одного парня арестовала, — вновь заговорил Рики, потянувшись и зевнув, будто новости ему наскучили. — Он как-то в миссис Матер плюнул — она пыталась ему какие-то лотерейные билеты всучить… Видит Бог, парнишка сделал то, о чем мы все мечтали. — Рики подмигнул мне.
Ночью мы слышали странные звуки. Скрипы, вздохи, скрежет дверных петель… Порой наступала тишина, и мы проваливались в сон, но лишь затем, чтобы снова проснуться от подозрительного шороха. В итоге мы включили свет и, крепко обнявшись, долго сидели на постели. Шум внизу не стихал.
Я потянулся за пистолетом. Его не оказалось на месте.
— Ты пистолет брала? — спросил я.
— Нет.
— А как же?.. Он тут лежал, когда мы ложились.
— Клянусь, даже не прикасалась, — повторила Каро. — Это ее дух. Она не знает, что умерла, и бродит внизу.
— Чушь собачья. У женщин нет души, так что никто там не бродит.
В итоге мы вместе отправились вниз. На первой площадке остановились и прислушались. Внизу царила темнота. Мы медленно продвигались по лестнице. Наконец забрезжил свет — и мы увидели, что в коридоре кто-то сидит, привалившись спиной к стене.
Каро вскрикнула, а я от неожиданности подпрыгнул.
— Марк! Это она! Она! Она вернулась!
Все так. Миссис Матер восстала из могилы. За два дня она прилично разложилась. Лицо почернело и распухло. Кожа напоминала гнилую сливу. Спутанные волосы пропитались грязью и застыли вонючим комом.
— Черт… — прошептал я. — Кто это сделал?
— Марк, а вдруг никто? — Каро прижимала к носу подол ночной рубашки. От миссис Матер ощутимо несло мертвечиной. — Вдруг она сама выбралась с кладбища?
— Не сама. Ей помогли. — Каро вцепилась в меня так сильно, что у меня затекла рука. — Какой-то идиот пошутить решил.
Мы обыскали дом сверху донизу. Никаких следов взлома или чужого присутствия.
— Я знаю, как все было, — сказал наконец я. — Ключ выпал у меня из кармана на кладбище. Кто-то его подобрал.
— Плохой Иисус. — Каро покачала головой. — Больше некому.
— Вряд ли. Если бы он решил нас убить, сразу примчался бы сюда, как ротвейлер. Игры — не его стиль. Попытал, убил — и дело с концом.
— Бромли и Флетт? — предположила Каро.
— С какой стати?
— Ты же их видел. Они больные. Если они поняли, что Матер убили мы, нам крышка. Они смогут трахать меня, когда захотят. Я не выдержу. Скорее руки на себя наложу, чем разрешу этим подонкам ко мне притронуться…
Каро дрожала, ее зубы безостановочно клацали. Я принес одеяло, накинул ей на плечи и крепко обнял. Потом отвел на кухню, включил радио, а сам замотал неаппетитное тело в мешки для мусора, оттащил в заднюю комнату и там бросил. Комнату я запер на ключ.
Оставаться в доме с трупом нам не хотелось. С утра мы прошлись по магазинам, купили еды. Был четверг, в воскресенье уже Пасха. Повсюду продавались пасхальные яйца. В витринах кондитерских среди конфет и белочек царили печенья в виде зайчиков и мармеладные цыплята. Если бы события минувшей ночи не отбили у нас аппетит, вероятно, мы бы купили немало сладостей.
В приступе вполне оправданной паранойи нам мерещилось, что все, начиная от служащего в банке до прохожих на улице, косо смотрят нам вслед.
— А вдруг они знают? — прошептала Каро, когда телефонист пожелал нам доброго утра. — Что, если вся деревня знает?
На обратном пути мы прошли мимо участка Матеров. На стене дома красовалась фотография Джанет. «ПРОПАЛА БЕЗ ВЕСТИ. ВЫ ЕЕ ВИДЕЛИ?»
— Да уж, — горько усмехнулась Каро, — видели. И обоняли!
Мы ждали весь день — пока ветер не принес с моря темноту. С наступлением ночи волны, казалось, стали налетать на берег сильнее, их мерный гул перекатывался из одной комнаты в другую, не давая нам покоя. Мы сбились с ног в поисках пистолета, однако так и не нашли. Пришлось заключить, что оружие досталось неизвестному мучителю. Теперь только и оставалось, что ждать, пока он объявится.
Мы разожгли камин на кухне. Через открытую дверь ясно просматривался коридор. Запах миссис Матер сочился из закрытой комнаты и бесстыдно разгуливал по дому, совершенно отбивая аппетит.
Мы сидели у огня, лениво попивали ледяную водку и не сводили глаз с часов над дверью. Конечно, без пистолета мне было не по себе. Но если кто-то проник в спальню и украл его, значит, мы нужны ему живыми.
Ближе к восьми на стоянку въехали машины. Дело в том, что в ратуше каждый месяц заседал приходской совет. В одиннадцатом часу машины уехали; в наступившей тишине слышалось только успокаивающее потрескивание огня. В полночь Каро сделала крепкий кофе. От страха мы оба давно покрылись потом. Мы не знали, кто к нам явится, но чувствовали, что долго ждать не придется.
Я поднялся в ванную, плеснул в лицо холодной водой — хотелось смыть нечеловеческую усталость. Я уже выключил свет и собирался спускаться, как вдруг что-то заставило меня обернуться на лестничную площадку третьего этажа. Ступени скрывали решетчатые деревянные перила, а между ними что-то поблескивало. Лицо. На меня в упор смотрело бледное лицо, его обладатель обеими руками вцепился в перила.
Я так испугался, что помчался вниз, не чуя под собой ног, вихрем влетел в на кухню, выхватил столовый нож и затаился. Каро не успела и рта раскрыть, а незнакомец уже спустился за мной в коридор и возник в кухонном проеме, целясь в меня из моего же пистолета.
Это был не Плохой Иисус и даже не призрак миссис Матер, но я его узнал. Странник, вернувшийся из долгого пути, пути любви и ненависти.
— Дэнни? — пробормотал я.
— Отлично. Ты меня помнишь.
Дэнни Курран, учитель рисования. Годы его не пощадили. Впрочем, иного он и не заслуживал. Шутник, позер… На уроках только и делал, что рассказывал, будто эпоха настоящей музыки завершилась в шестьдесят седьмом. Он и сам походил на реликт той эпохи. Старый прохвост, мечтательный наркоман… Лицо покрыто мельчайшими оспинками, словно, устав искать место для уколов, он принялся всаживать шприц прямо в щеки.
— Дэнни? — Каро шагнула к нему — и ужаснулась, увидев, во что превратилась ее былая любовь.
Дэнни перехватил ее взгляд и кивнул.
— Да. — Он нежно смотрел на Каро. — Что, не верится? Неужели это тот самый сногсшибательный учитель?.. Я тогда был немного похож на лорда Байрона. Он ведь тоже калека — наверняка ты знаешь. А теперь я неудачник, старик. Я потерял жену, детей. Я потерял все! Из-за тебя. — Он рассмеялся. Это был смех отчаяния, его ни с чем не спутаешь. — Из-за тебя, Каро. А ведь я все еще тебя люблю. Ты знаешь, что Каро — по-итальянски «дорогая»? Видит Бог, ты недешево мне обошлась. — Дэнни снова рассмеялся.
Я смотрел на пистолет: ствол застыл между мной и Каро.
— Если ты меня любишь, — заговорила она, — то зачем притащил труп? Зачем ты делаешь мне больно?
— Я хотел, чтобы ты поняла. Я видел, что ты творишь. Жил по соседству, любовь моя. Я жил в том самом доме, который вы считали пустым.
— Ты пришел нас шантажировать? — Каро глубоко вздохнула, и ее легкие наполнились запахом смерти.
— Да, она с душком, — кивнул Дэнни. — Давайте прикроем дверь. Сядем у камина, побеседуем. Мило, по-домашнему.
Заряженный пистолет обладает определенной убедительностью. Я никак не мог поверить, что учитель рисования — человек, который давал мне послушать Леонарда Коэна и убеждал, что война — это зло, — может нас застрелить. И все же противоречить ему не стоило.
Мы сели за стол.
— У тебя отвратительный вкус, — поморщился Дэнни. — Сплошные убийцы или идиоты.
— Приз за отгадку, к какой категории я отношусь, не дадут? — мрачно поинтересовался я.
Дэнни кивнул.
— Да, вы поженились. Я присутствовал на церемонии.
Тут я вспомнил. Старик на скамье — одинокий и несчастный, пристав, который приходил к Каро домой, бегун на пляже… Дэнни преследовал ее целых пять лет!
— Она даже в суд на меня подала, — сказал Дэнни, будто прочитав мои мысли. — А ты не знал?
Я помотал головой.
— Мне запретили подходить ближе, чем на четыре километра. Или на два? Никак не запомню. Впрочем, милая, это совершенно не важно. — Он одарил Каро нежной улыбкой. — Посмотри! Едва ли не самое прекрасное, что есть на свете. Как ей это удается? Полночи ждала вооруженного психа — и что? Кожа нежнее персика, глаза лучатся. Ну, можно меня после этого винить? Можно, а?
— Ладно, — заговорил я. — Хотите чаю? Дэнни кивнул.
— Будем себя вести как цивилизованные люди. Мы же не дикари. Ачай — очень по-английски. Только не рыпайся. Я тебе живо пулю в башку всажу.
— Не посмеешь! — воскликнула Каро.
— Еще как посмею! — Дэнни перегнулся через стол и осклабился. — Ненавижу этого придурка. Ненавижу любого, кто хоть раз к тебе прикоснулся. Почему, думаешь, я его паршивую лавчонку сжег?
Я почувствовал, как к горлу подкатывает ярость. В этот самый момент мне больше всего на свете хотелось убить его.
— Полагаю, письма тоже ты посылал?
Дэнни меня не слышал. Его внимание было приковано к Каро. Он смотрел на нее с неподдельным восторгом, будто скромный итальянский крестьянин, внезапно повстречавший Деву Марию.
— Ты принадлежала мне… — прошептал Дэнни. Из кармана он достал мятый листок бумаги и неторопливо разгладил. — Помнишь? На мое сорокапятилетие ты подарила мне словарь. А внутрь вложила записку: «С днем рождения, милый Дэнни! Я всегда буду тебя любить. Твоя Каро. P.S.: Ты мой бесподобный, восхитительный, дорогой, драгоценный, любимый, ненаглядный, неподражаемый, обожаемый, сладкий».