240
но, плюрализм собственности на СМИ, партийный плюрализм, наконец, человеческий плюрализм мнений в условиях демократии гасит значительную долю индивидуальной необъективности, балансирует систему, сдвигает ее к некоему центру, который можно считать приближением к вектору сложения интересов разных общественных сил, групп, субъектов политики от местного до федерального уровня.
Можно ли на основе этого сказать, что всякий журналист субъективен, а журналистика в целом
— объективна? Как бы хотелось ответить утвердительно. Да еще и зафиксировать это в виде очередной, даже золотой, максимы. Но ответ будет отрицательным.
И причин тому, по крайней мере, четыре.
Первая. Журналисты — носители политической профессии. Политика не может быть объективной.
Вторая. Значительная часть журналистов, но особенно главных редакторов, как я уже отмечал, входит в правящий класс.
Третья. Журналистика как профессиональная корпорация и как СМИ — всеохватывающая система, постоянно оказывающая влияние на аудиторию. Но воспринимается аудиторией журналистский продукт не как масса всего того, что СМИ создают за какой-то отрезок времени, а вполне дискретно. Каждый обычный человек читает одну, в лучшем случае две газеты. Смотрит в основном один-два телеканала. И читает газеты, и смотрит телепередачи (политические) не насквозь, не от корки до корки, а две-три статьи, три-четыре передачи.
СУММАРНАЯ ОБЪЕКТИВНОСТЬ ЖУРНАЛИСТИКИ - КАК ШАР СО МНОЖЕСТВОМ ШИПОВ, КАК ЁЖ. ВОЗЬМЕШЬ В ЛАДОНИ ЦЕЛИКОМ И АККУРАТНО - ВСЁ БУДЕТ НОРМАЛЬНО, МОЖНО ДАЖЕ ПОВОРАЧИВАТЬ И РАССМАТРИВАТЬ, ДИВЯСЬ ТОМУ, СКОЛЬ ИЗЯЩНО ОСТРЫ ЭТИ ШИПЫ. НО ТКНЕШЬ В ЭТОТ ШАР, В ЭТОГО ЕЖА ПАЛЬЦЕМ -УКОЛЕШЬСЯ, С КАКОЙ БЫ СТОРОНЫ К НЕМУ НЕ ПРИКОСНУЛСЯ.
Четвертая причина. Иногда шар выпускает особо острые и длинные шипы, нацеленные в одну сторону, и сам колет ими аудиторию. Вся корпорация работает целенаправленно тенденциозно и как единое целое. В преддверии президентских выборов 1996 года именно это и происходило. На несколько месяцев шар превратился в стрелу, заточенную сугубо антикоммунисти-
241
чески. Аналогичным образом в предвыборно думскую кампанию 2003 года ТВ раскручивало блок «Родина» за счет умаления образа КПРФ. Мы уже увидели
ДУАЛИЗМ ПОЛОЖЕНИЯ ЖУРНАЛИСТА: ОН СУБЪЕКТ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА, В МЕНЬШЕЙ МЕРЕ, КОНЕЧНО, ЧЕМ СОБСТВЕННО ПОЛИТИКИ, НО ТЕМ НЕ МЕНЕЕ. НО ОН И ОБЪЕКТ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА, УПРАВЛЯЮЩЕГО ЖУРНАЛИСТОМ КАК СУЩЕСТВОМ, ЦЕЛИКОМ И ПОЛНОСТЬЮ ОТ ПОЛИТИКИ ЗАВИСЯЩЕМ. ДАЖЕ В БОЛЬШЕЙ СТЕПЕНИ, ЧЕМ ПРОСТО ЧЕЛОВЕК. ИБО ЖУРНАЛИСТ - НОСИТЕЛЬ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПРОФЕССИИ, СУЩЕСТВЕННО РАЗНОЙ В РАЗ-
Как объект политики, журналист зажигается от известия о правительственном кризисе, голосует за того или иного кандидата на выборах, записывает доверенную «только ему» высоким чиновником информацию, вычеркивает из своего текста то, что не согласуется с мнением главного редактора СМИ или интересами владельца этого СМИ. Одновременно как субъект политического процесса он выступает в своем издании за отставку премьер-министра или против нее; уделяет в своих текстах больше внимания положительным сторонам кандидата, которому симпатизирует; оглашает от своего имени доверительную информацию, так или иначе ее интерпретируя; микширует либо, напротив, педалирует в своих текстах то, что требует главный редактор или интересы владельца СМИ. Наконец, может быть, главное в политической субъектности журналиста: аудитория, население, электорат (в состав которых сам журналист входит — как потребитель информации и комментариев других СМИ, как обыватель, как избиратель) воспринимают мир в целом и действия власти и всех других субъектов политики глазами журналистов.
А поскольку аудитория больше верит известным журналистам, журналистам с громким именем, то и получается, что
БОЛЕЕ АВТОРИТЕТНЫЙ, БОЛЕЕ ВЛИЯТЕЛЬНЫЙ, БОЛЕЕ ИЗВЕСТНЫЙ, БОЛЕЕ УБЕДИТЕЛЬНЫЙ ЖУРНАЛИСТ ВСЕГДА И ОБЪЕКТИВНО ОБЛАДАЕТ БОЛЬШЕЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СУБЪЕКТНО-СТЬЮ И, КАК
242
Необъективность мелкой сошки просто не замечается, игнорируется аудиторией. Правда, как общий контекст эта малозаметная, но многократно повторенная тысячами мелких сошек необъективность конечно же воздействует на аудиторию.
Даже когда СМИ являются чьим-либо рупором (власти, собственника, политической партии), журналисты этих СМИ в сознании и подсознании большей части аудитории говорят как бы (воспользуюсь испорченным, к сожалению, ныне оборотом) от себя, как бы сами, порой на глазах изумленной публики рождая оригинальную мысль. На самом же деле (еще один подпорченный оборот) они часто в точности, до интонации повторяют то, что сказал журналисту кто-то. Я много раз, зная, естественно, лично и журналиста, и того, кто за ним стоит, наблюдал это воочию.
Как правило,
А что же в том случае, когда оба института — в смысле профессионализма — хороши, или оба плохи, или особенно когда власть плоха, а пресса хороша!
Я не утверждаю, что журналист всегда говорит или пишет с чужого голоса. Но это бывает чаще, чем принято и положено считать. В том числе и потому, что профессия журналиста вторична по определению.
Так, как и следователь — не присутствующий при совершении преступления, но раскрывающий нам, как оно произошло и кто его совершил. В лучшем случае следователь узнал (не открыл) правду. В худшем — сочинил ее. Впрочем, о журналисте как следователе, о журналисте, раскрывающем то, что другие скрыва-
243
ют, мы еще поговорим отдельно в свое время. Но важно сейчас зафиксировать одно: события, как и преступления, творят люди, а не журналисты и не следователи.
Здесь нужно сделать две оговорки. Собственно первую я уже сделал. Как по преимуществу субъект политики журналист выступает тогда, когда он разоблачает или (спокойнее) раскрывает что-то.
Второй случай ярко выраженной политической (или шире — общественной) субъектности журналиста — это журналистская раскрутка события, факта сверх их объективной значимости, за пределами их объективных масштабов. Либо, напротив, замалчивание события, факта, человека. Нет ничего страшнее для политика, чем молчание прессы о нем. Девяносто девять процентов политиков перестанут быть таковыми, если СМИ перестанут их замечать. И очень часто этот прием используется намеренно. Большинство политиков спасает лишь то, что газеты не могут выходить с белыми пятнами вместо текстов и фотографий, а телеканалы не могут транслировать лишь фильмы, рекламу и развлекательные программы. И те, и другие по определению должны рассказывать о событиях реальной жизни, в том числе политической, а событий, даже природных, чаще всего без людей не бывает. Наводнение, от которого люди не пострадали, — это факт не журналистики, а гидрологии.
Хорошо известно, что пресса, особенно бульварная, когда нет или мало событий (летний период, рождественские каникулы) — сама придумывает, «создает» и раскручивает «события».
Распространенное когда-то только в языке журналистов, а теперь всеми употребляемое слово «сенсация» и более интимный и технологичный парный сенсации термин-жаргонизм «раскрутка» — безусловные индикаторы субъектности журналиста.
В 1973 году два американских журналиста Боб Вудворт и Карл Бернстайн из «Вашингтон пост» опубликовали статью, которая дала начало политическому процессу под названием «Уотергейт», в результате которого президент США Ричард Никсон под угрозой импичмента ушел в отставку. Ссылаясь на этот классический пример ярко выраженной политической (общественной) субъектности журналистов, еще раз уточню некоторые аспекты темы данной лекции.
244
Когда я говорю о превалировании политической объектности журналистов над субъектностью, я имею в виду следующее:
• событие — подслушивание политических конкурентов, создали не журналисты, написавшие об этом событии;
• редактор СМИ принял решение печатать этот материал, а мог принять и иное решение;
• 99% журналистских текстов — это не тексты о деле «Уотергейт».
Конечно, и сами политики суть не только субъекты политического процесса, но и его объекты (они — люди, они зависят от избирателей, обстоятельств, объективного хода истории и т. п.). Но тогда субъектность политиков — это субъектность второго ранга, после субъектности первого ранга, то есть субъектности массовидных политических субъектов (партий, институтов, социальных слоев, общества в целом).
Субъектность СМИ в целом как системы, как института -это субъектность третьего порядка. А субъектность большинства отдельно взятых журналистов есть субъектность четвертого порядка, ниже которой — лишь субъектность просто людей.
И, лишь отправляя функцию гласа народа, функцию опосредованного влияния на власть от имени народа — реально передавая его интенции или искажая их в ту или иную сторону или даже подменяя эти интенции своими собственными измышлениями, мистификациями, суррогатами, только в этом случае журналисты как корпорация, как институт возвышаются до политической субъектности второго порядка. Эта высшая мера субъектности журналистики проявляется эпизодически, в форс-мажорных обстоятельствах: в России на выборах 1996 года, в октябре 1993 года и т. п.
Сказанное не противоречит теории медиакратии, ибо последняя конечно же предполагает политическую власть СМИ в целом, а еще точнее — тех, кто ими владеет и их контролирует, а не собственно журналистов.
Наконец, не лишне добавить, что политическая субъектность журналистики проявляется и в том, что власть, правящий класс, отдельные их представители, иногда корректируют свое