407
са он объявил об отстранении Коржакова и его сторонников от власти и снятии их со всех постов. До конца не ясно, действительно ли в этот момент Коржаков планировал отменить второй тур выборов (что было бы, безусловно, госпереворотом) или речь шла лишь об угрозе для группы людей, организационным лидером которых был Чубайс, но то, что без панических заявлений НТВ отстранения Коржакова могло бы и не состояться, очевидно.
Вообще выражения «провокационный вопрос», «провокационная статья», «провокационное утверждение» встречаются сегодня очень часто, обозначая, с одной стороны, один из довольно распространенных легальных (но на грани фола) методов политической борьбы и, соответственно, политической журналистики, но, а с другой — используясь для дезавуирования в общем-то нормальных (в смысле морали, в том числе и профессиональной) действий журналистов, неприятных для власти или угрожающих власти. Причем часто власть действует (в том числе и руками журналистов) провокаторски не в силу злонамеренности авторов «провокаций», а оттого, что ей есть что скрывать от общества. Грань здесь временами весьма тонка, но в большинстве случаев конечно же простого здравого смысла достаточно, чтобы отделить настоящую злонамеренную провокацию от всего, что внешне на нее похоже.
Вернусь, однако, к типам журналистов. Итак, как мы выяснили, наиболее распространенное деТретьяков В.Т. Как стать знаменитым журналистом: Курс лекций по теории и практике современной русской 186 журналистики/Предисл. С. А. Маркова. — М.: Ладомир, 2004. — 623 с.
ление их: информационщик, репортер, аналитик (кабинетный журналист). Если сюда добавить еще интервьюера (а есть немногочисленный отряд журналистов, которые берут интервью гораздо лучше других, хотя специализирующихся только на интервью, минуя, например, репортаж, довольно мало), а также ведущего телеигр — того, кого я назвал, да еще раз простится мне это (хотя вряд ли), массовиком-затейником, то мы увидим, что пять главных жанров (четыре классических и один новый) и рождают главные профессиональные журналистские типы. Так и должно быть.
Теперь всё же поговорим о менее очевидном. А для этого вновь обратимся к тем десяти доброкачественным видам профессиональной деятельности, которые сочетаются в журналистике как профессии, да и к недоброкачественным тоже.
408
В принципе о журналисте как политике я уже рассказывал в соответствующей лекции. Но здесь хочу сделать некоторые пояснения.
Безусловно, до сих пор самым ярким представителем наиновейшей российской журналистики как политики является Евгений Киселев периода 1994—1999 годов (ныне эту роль он утерял, но освободившийся весьма почетный пост никто так и не занял). В рассказанном мною эпизоде лета 1996 года Киселев, естественно, выступал больше как политик, чем как журналист. Действовал ли он в интересах одного клана, в который сам входил, или России в целом, это не важно. Важно то, что журналист, ставший политиком, использует журналистику как ее использовал бы любой политик, но, конечно, не как журналист. То есть интересы свободы слова, принцип объективности, неангажированность отбрасываются либо используются только односторонне: для себя и против врагов (оппонентов, конкурентов) своей политической партии.
То же мы видели и в ходе Большой информационной войны 1999—2001 годов, когда Киселев-политик (правда, куда менее самостоятельный, чем в 1996 году) бился в эфире партии НТВ против партии ОРТ. Лицом партии ОРТ был тогда Сергей Доренко, остававшийся, однако, журналистом (каким именно, скажу позже), но совсем не политиком, хотя, конечно, и оказывавшим политическое влияние огромной силы — но на массы, а не на саму политику. В этом, собственно, и различие политика и журналиста, если их брать по отдельности. Первый оказывает влияние на политику и на массы, второй — только на массы, хотя и это тоже есть политическое влияние.
У Евгения Киселева был, однако, золотой период, когда он действовал как политик-журналист, не играя открыто и однобоко на стороне одной (своей) партии. Это период 1997—1998 годов, когда авторитет «Итогов» был столь несоизмеримо велик в сравнении с любыми иными аналитическими программами на нашем ТВ, что Евгению Киселеву удавалось раз за разом собирать у себя в программе лидеров всех четырех тогдашних думских фракций и трех депутатских групп. И эти лидеры именно в пря-
409
мом эфире «Итогов» делали громкие заявления, реально влиявшие на политику, оглашали свои дальнейшие, до того скрывавшиеся от публики, действия. Конечно, это была уникальная ситуация, свойственная исключительно России на том коротком отрезке времени: медиакратия обогнала по своим возможностям незрелую демократию (тем более что правящий класс не слишком стремился развивать последнюю), а публичная политика, уже ушедшая с площадей, еще не нашла себе пристанища ни в парламенте, третируемом властью и провластными СМИ, ни в партийных структурах, слабых, немощных, неразвитых, непубличных.
Однако всё равно факт остается фактом: в 1997—1998 годах «Итоги» выступали скорее как политический, чем медийный организм, а сам Евгений Киселев в тот период минимально демонстрировал свои политические пристрастия (за исключением некоторых конкретных бизнес-пристрастий стоящего за его спиной Гусинского) и выступал как независимый и влиятельный политик-медиатор или политик-арбитр от СМИ.
По мере приближения выборов или по мере разрастания политических кризисов политик начинает расти (разбухать) почти в каждом журналисте, демонстрируя уже отмеченное мною отличие политика от журналиста: политическая ангажированность становится сущностью действий журналиста, а журналистика — лишь формой ее проявления.
Соответственно в действиях таких журналистов проявляются все стереотипы и нормы поведения политиков.
Ясно, что каждый пишущий журналист есть писатель (как правило, не очень хороший), но в некоторых журналистах писательство преобладает. Самый яркий пример — Максим Соколов, выступающий на ниве политической журналистики (и в печати, и на телевидении), но не воспринимающийся политическим классом как политический аналитик. Именно потому, что писательство, литературная форма подавляют в его текстах и содержание, и огромные исторические знания, им демонстрируемые. Максим Соколов не учитывает того, что
410
ЖУРНАЛИСТИКА, КАК И ПОЭЗИЯ, ДОЛЖНА БЫТЬ НЕМНОГО ГЛУПОВАТА.
Точнее — журналистика не должна быть слишком сложной или изощренной по форме, ибо тогда она как бы отделяется от злободневности, воспринимается как нечто оторванное от сегодняшнего дня — если даже автор ведет разговор о событиях именно этого дня.
Журналистов, в которых преобладает писатель, как правило, писатель-графоман, довольно много. Потому и появляется много журналистских текстов, чтение которых приятно, но не оставляет после себя ровным счетом ничего: ибо до стиля Лермонтова, Гоголя или Набокова они не поднимаются, а до нормальной (то есть полезной аудитории) журналистики «не опускаются».
Писатель от журналистики капризен, бьется за каждый эпитет, не умеет сократить свой текст (всё ему кажется очень важным) и т. п. В общем — он заполняет своими текстами пустоты на страницах и экранах СМИ, создает текстовой фон для собственно журналистики.
Добросовестный писатель (иногда он актуализируется почти в каждом журналисте, кроме самых объективных прагматиков) в журналистике не вреден (хотя иногда я думаю иначе), скорее бесполезен (кроме публицистики, где литературный дар конечно же просто необходим). Не то что сочинитель, особенно злокачественный.
О нем я тоже уже подробно рассказывал. Проще говоря — это просто лжец, с врожденным или благоприобретенным инстинктом врать. А это — большое зло для журналистики, ибо все-таки первооснова ее — передача информации, хоть как-то соотносимой с реальностью, а не полностью высосанной из пальца.
Журналистов-актеров было много всегда, но появление телевидения создало для склонных к лицедейству журналистов сцену, отсутствующую в печатных СМИ.
411
Актеров в нашей журналистике множество. Классическим примером такого актерства были телеспектакли Сергея Доренко в его авторской программе летом и осенью 1999 года.
Возможно, самому Доренко тогда казалось, что он превратился в политика. Да, превратился, но в политика — одного из многих, как и большинство журналистов в тот период, а вот в актера — выдающегося, актера № 1 на тогдашней журналистской и политической сцене.
Журналист — это тот, кто либо передает известные ему и не известные аудитории факты, либо интерпретирует их от имени общества. Актер — тот, кто стремится к успеху у публики. И это — главное. Аплодисменты, слава, шум вокруг твоего имени, восторги поклонников, проклятия (и чем громче, тем лучше) тех, чьим мнением ты не дорожишь, зависть конкурентов и, видимо, эксклюзивный гонорар
— вот что важно для актера.
И, как правило, актер — в жизни далеко не такой возвышенный тип, как на сцене. Чаще всего — циник и прагматик.
Артистические данные Сергея Доренко были исключительными. Он и блеснул, как звезда. Остались другие, менее талантливые, но не меньшие лицедеи. Пара-тройка таких до сих пор собирает свой урожай на ниве политической тележурналистики, но особенно много их, естественно, в журналистике бульварной, связанной с поп-культурой. Тут, почитай, каждый второй человек, носящий звание журналиста, актер или актеришко.
Что главное в этом журналистском амплуа? Конечно, неискренность, конечно, лицедейство.
Этому амплуа я тоже уже посвятил достаточно слов. Отмечу лишь, что провокатор — как правило, актер (по понятным причинам). И лишь самые идейные провокаторы, так сказать провокаторы-профессионалы, уже не играют свою роль, а живут ею.