Я не знаю людей, которые бы не любили Листьева. А кроме того, в стране почти не было персонажей, равных ему по популярности. По-
449
этому, повторяю, эффект убийства не мог не прогнозироваться его заказчиками как максимальный.
Что же мы имеем в итоге, кроме гибели молодого, очень талантливого, очень известного журналиста, трагедии его семьи, горя его близких, его молодой прелестной жены?
Мы имеем полный и окончательный диагноз состояния дел в нашей стране или, если хотите, итог политических и экономических реформ последних трех лет.
Сила превыше всего. Сила — это либо власть, либо деньги и собственность, либо оружие. У простых людей нет ни власти, ни собственности, ни оружия. Следовательно, они бессильны. Убийство Листьева — это квинтэссенция реального, а не пропагандистского итога реформ: ничто, кроме власти, оружия или денег, не гарантирует не то что каких-то там прав и свобод, но даже и жизнь любого человека в сегодняшней России. Но и власть, и собственность, и оружие практически нельзя получить честным путем, а тем более — честно отобрать хотя бы часть того или другого у тех, кто уже всем этим обзавелся.
Государственная машина построена так, чтобы в лучшем случае охранять самое себя и особенно ее высших чиновников. С криминальной средой она делит власть, собственность и оружие. Экономи-
ческая и политическая гражданская война, начавшаяся в 1991 году, подошла к завершающей стадии — переходу в горячую гражданскую войну, жертвой которой падет гражданское общество. Режим бездарен, жесток и страшен, но страшен только народу, ибо уголовный мир его не боится, а во многом уже и поглотил этот режим. Никто из ныне находящихся у власти не может решить в интересах общества и страны эту проблему. Они лишь способны развязать большой террор, пытаясь с его помощью выиграть решающую схватку с преступностью.
Именно потому, что Влад Листьев был через свой телевизионный успех близок десяткам миллионов жителей России, его смерть значит даже больше, чем расстрел Белого дома и Чечня. Все карты сданы. Все ставки сделаны. Либо кто-то в политике и государственном аппарате осмелится заключить союз с нормальным обществом против официальной и неофициальной преступности, либо игра уже сыграна. Тот, кто сидит в Кремле, уже не управляет Россией. Он лишь пе-
450
реставляет фишки, обеспечивающие ему, в отличие от Листьева, существование.
Аналогия с 1 декабря 1934 года лежит на поверхности. Но нас, безусловно, ждут еще более страшные события.
Влад Листьев, внешне символизировавший как бы успех реформ, как бы открывшиеся новые возможности для людей активных и талантливых, убит в доказательство того, что нет ни успеха, ни реформ, ни демократии. Если наиболее твердолобым потребуются еще доказательства, то последуют и они. А умным, кажется, и нынешних достаточно с лихвой.
Спасибо тебе, Влад. Тебя любили и будут любить все. Но если ты своей смертью дал нам последний шанс, а мы им не воспользуемся, то, значит, твои убийцы взяли уже не только «Останкино», но и Кремль.
3 марта 1995 г.
СЛУЧАЙ Г-НА МИНКИНА
Журналиста «МК» должны защитить высшие должностные липа государства
Ночное нападение на квартиру журналиста газеты «Московский комсомолец» г-на Минкина и ее хозяев не может быть отнесено к разряду обычной криминальной хроники. В силу ряда обстоятельств г-н Минкин является в глазах многих, и прежде всего — миллионов читателей «МК», образцом журналистской смелости и бескомпромиссности. Можно долго и бесполезно (с точки зрения выяснения истины) спорить, правы или не правы эти миллионы. Факт остается фактом, а образец — образцом, следовательно — политическим явлением (ибо г-н Минкин работает в сфере политической журналистики), явлением, с которым нельзя не считаться всем, кто официально политикой занимается.
Столь же непреложен и другой факт, характерный для всех стран, где свобода слова является нормой жизни: любое нападение на популярного политического журналиста, как бы ни относиться к нему лично и к его статьям, рассматривается обществом как непосредственная угроза существованию свободы печати, если только правоохранительные органы быстро и аргументированно (с точки зрения закона) не
451
докажут, что конкретный случай такого рода не связан с журналистской деятельностью пострадавшего. Причем доказываться должно не то, что «это не политика», а то, что у данного преступления есть конкретные мотивы, которые никак и ни в каком случае не могут быть истолкованы как политические.
До тех пор, пока это не будет делаться, общество в целом, а политики и работники СМИ в частности не могут быть спокойными и равнодушными наблюдателями. Случай г-на Минкина в полной мере и без малейших изъятий подпадает под это правило.
Следовательно, до тех пор, пока участники и вдохновители нападения на г-на Минкина не будут найдены, общественность имеет полное право предполагать худшее, а именно, что это политический заказ.
Кто прежде всего заинтересован в том, чтобы тень подозрения не пала на него? Конечно же те честные политики, которые подвергались критике (обличениям, разоблачениям) со стороны объекта нападения.
В силу вышеизложенного (являющегося набором трюизмов), а также с учетом приближающихся президентских выборов и судебных процессов, в которых г-н Минкин участвует в качестве журналиста, могу без всякой претензии на оригинальность дать совет некоторым должностным лицам государства (а именно: президенту, министру обороны, директору ФСБ, министру внутренних дел) обеспечить силою подведомственных им служб физическую охрану г-на Минкина по крайней мере до 16 июня с. г. <...>.
22 февраля 1996 г.
О «ДЕМОКРАТИЧЕСКОМ» ЛОЗУНГЕ ПОРАЖЕНИЯ СОБСТВЕННОЙ АРМИИ И СОБСТВЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА (1)
Мифология чеченской войны и ее влияние на перспективы развития событий в России
Российское общественное мнение, во всяком случае в лице тех, кто его представляет (или озвучивает, как сейчас говорят), по вопросу о чеченском кризисе и способах выхода из него совершенно дезТретьяков В.Т. Как стать знаменитым журналистом: Курс лекций по теории и практике современной русской 207 журналистики/Предисл. С. А. Маркова. — М.: Ладомир, 2004. — 623 с.
ориентировано. И это нетрудно подтвердить тем набором лозунгов, которые звучат со всех демократических трибун, а особенно — фактическим смыслом этих лозунгов.
452
По сути, единственно бесспорный лозунг «Войну надо остановить» всё чаще и чаще расшифровывается прогрессивной российской общественностью как следующая система подлозунгов и утверждений:
• вывести все федеральные войска из Чечни (не говоря, правда, на какой именно рубеж);
• предоставить народу Чечни право самоопределения вплоть до отделения от России (кого включает этот «народ» и о какой территориально Чечне идет речь, не уточняется);
• безумные, бездарные и преступные генералы (определение «российские» не приводится, но ясно, что говорят так не о чеченцах) убивают и мирных жителей (чеченцев и русских), и собственных солдат; напротив, умные (и в психиатрическом, и в интеллектуальном смысле) и гуманные чеченские полевые командиры и их военно-политические руководители мало того что борются за святое дело независимости Чечни, так еще попутно и спасают от ужасов войны мирных жителей (всех национальностей) и крайне деликатны в отношении захваченных в плен российских солдат;
• России эта война невыгодна ни экономически, ни политически, а следовательно, выход из нее под любым предлогом и на любых условиях — благо;
• выгодна же эта война только «партии войны» в Москве (но не в Чечне), теневым и преступным российским группировкам, если и связанным с чеченцами, то, скорее, с теми, кто окружает ставленника Кремля Завгаева;
• Российское государство руками российской армии и внутренних войск проводит политику геноцида чеченского народа.
Если принять всю эту систему утверждений и подлозунгов за чистую монету, то совершенно справедливый и, повторяю, бесспорный для любого нормального человека генеральный лозунг «Прекратить войну в Чечне!» в нынешних условиях легко трансформируется в лозунг «поражения собственной армии и собственного правительства» в этой войне. Причем те, кто доходит до прямого или почти прямого артикулирования этого лозунга, делают два существенных уточнения: во-первых, не только российские генералы, но и российское правительство (по
453
крайней мере, в отношении Чечни) бездарно, а следовательно, не заслуживает лучшей участи; во-вторых, поражение российской армии и российского правительства в Чечне не будет поражением России.
Оспаривать первое уточнение (насчет бездарности правительства) я не стану за абсолютной невозможностью как-либо опровергнуть его, а вот всё остальное — на мой взгляд — является не только порочной, но и опасной мифологией, развившейся в наших головах конечно же не столько благодаря мастерству г-на Удугова, дифирамбы которому уже пропели публично все российские военачальники (что, с их стороны, не что иное, как глупость и безответственность), сколько благодаря неоднозначности истории и нынешнего положения российско-чеченского политического и военного противостояния.
Сейчас, когда чеченская война действительно достигла максимума негативного политического влияния на события в Москве и России в целом (для меня шокирующим стало вчерашнее утверждение г-на Черномырдина о «политической стабильности в стране»), когда президент страны очевидно не может или не хочет брать на себя ответственность за решение этой проблемы и вообще неизвестно, в какой форме дееспособности находится, когда соответственно все нижестоящие чиновники думают о том, во что выльется для них лично обострение кризиса не в Чечне, а в Москве, стоит подробно разобраться во всей очерченной мною мифологии, ибо ее развитие в практические действия явно представляет угрозу не для правительства России, что меня, например, мало волнует, а для армии, страны и общества.