Мы измерили предпочтения простым способом. После того как участники узнали тему разговора, лицо, производящее эксперимент, заметило, что он пойдет по коридору за двумя другими участниками, чтобы можно было начать разговор. Уходя, он указал на три стула, стоящие в углу, и сказал: «Не могли бы вы сделать мне одолжение и поставить три стула для разговора, а затем занять ваше место?» Затем участника оставили расставлять стулья. Когда это было сделано, эксперимент по сути заканчивался.
Как вы могли догадаться, наш реальный интерес был в том, как участники расставили стулья, а именно, как близко они разместили свой стул к стульям их двух черных собеседников. Эти два расстояния – между стулом участника и стульями каждого из двух чернокожих собеседников – были основой нашей меры ассоциативного предпочтения. Мы предположили, что, чем больше эти расстояния, как, например, выбор отдаленного места у кабинета зубного врача, тем менее комфортно они будут ощущать себя в разговоре.
Если представлять, что разговор с двумя черными студентами о расовом профилировании вызовет достаточную угрозу подтверждения стереотипов для белых и они захотят меньше общаться с чернокожими, то ожидание такого разговора заставит белых участников поставить стулья дальше от черных собеседников в отличие от безобидного разговора о любви и отношениях. Они должны вести себя как белые пассажиры, избегающие черного пассажира на рейсе авиакомпании «Саутвест Эйрлайнз». Именно так и произошло. Участники, ожидавшие разговора о любви и отношениях, сгруппировали три стула близко друг к другу. Те, кто предвкушал разговор о расовом профилировании поставили два стула собеседников близко друг к другу, а свое кресло отставили подальше.
Любому человеку неудобно разговаривать с незнакомцем о расовом профилировании. Это напряженная тема для разговора. Возможно, именно поэтому участники усаживались дальше от своих партнеров, когда это было темой разговора. Чтобы проверить такую возможность, мы включили еще две группы белых мужчин-участников, одна из которых, как и прежде, ожидала разговора о любви и отношениях, а другая, как и прежде, ожидала беседы о расовом профилировании. Но на этот раз фотографии, которые обе группы увидели в начале эксперимента, показали, что их собеседники будут белыми, а не черными. Разговор с двумя белыми студентами о расовом профилировании не должен вызывать такую большую угрозу подтверждения стереотипа, как разговор с двумя чернокожими студентами о расовом профилировании. Результаты были ясны: белые участники обеих групп расставили стулья близко друг к другу независимо от темы разговора. Дело не только в расовой теме, которая привела к тому, что белые участники дистанцировались от своих черных собеседников. Но можем ли мы быть уверены, что действительно страх подтверждения стереотипа о белых как о расистах стал причиной их дистанцирования?
Чтобы выяснить это, мы проверили, о чем думали участники ровно до того, как они начали расставлять стулья. Посредством процедуры, которую Джош и я использовали ранее, мы попросили их заполнить список из восьмидесяти фрагментов слов, десять из которых могут быть завершены как слово, связанное со стереотипом о белых как о расистах, или как слово, не связанное с этим стереотипом. Фрагмент «рас – т», например, можно завершить, как «расист» или как «расчет». Как тест Роршаха, задание проверяло то, что было чуть ниже уровня осведомленности человека. Оно выявило кое-что интересное. Для участников, ожидающих разговора с белыми собеседниками или черными собеседниками о любви и отношениях, количество фрагментов, которые они завершили стереотипными словами, не увеличило расстояние, на котором они сидели от собеседников. Но для участников, ожидающих разговора с черными собеседниками о расовом профилировании, возрастающее количество фрагментов, дополненных стереотипными словами, означало все больше увеличивающееся расстояние между их стульями и стульями собеседников.
Это показало нам, что перспектива межрасового разговора на расово чувствительную тему заставила белых участников вспомнить о расистском стереотипе. И чем больше они помнили об этом стереотипе, тем больше они дистанцировались от черного собеседника. Беспокойство о стереотипах отдаляло их.
Но было еще другое объяснение. Вспомните вопрос о том, чем вызван первый класс «Саутвест Эйрлайнз»: угрозой идентичности или старомодным предрассудком? Тот же вопрос актуален здесь. Белые участники дистанцировались от черных собеседников, когда темой было расовое профилирование из-за угрозы идентичности, как мы предполагали, или из-за предрассудков? Возможно, более расово предвзятые участники этой группы сидели дальше от своих собеседников, отражающих их предубеждения, и тогда им пришлось больше всего волноваться о том, что их мнение сочли предвзятым.
Мы провели еще один эксперимент. Он использовал по существу те же процедуры как первый, но на этот раз за двадцать четыре часа до начала эксперимента мы измерили, насколько расово предвзяты были наши участники. Мы измерили их осознанные и неосознанные предрассудки. Сознательной мерой был «Современный вопросник по расизму». Бессознательной мерой был тест имплицитного отношения (ТИО). ТИО измеряет бессознательное или имплицитное отношение к данной группе, в данном случае – афроамериканцам. Он построен по принципу, что нам требуется больше времени, чтобы сказать о том, что мы узнаем слабую умственную ассоциацию – например, между Джорджем Бушем и поп-звездой Майклом Джексоном, которые связаны только тем, что были публичными фигурами в одну и ту же эпоху – чем сказать, что мы узнаем сильную умственную ассоциацию – например, между Лорелом и Харди из классической комедийной команды. Так что если мы быстрее узнаем ассоциации между неграми и негативными вещами, например, между чернокожими и преступностью, чем ассоциации между черными и позитивными вещами, например, между черными и успехами в карьере, и если обратное происходит с нашими ассоциациями с белыми, то у нас есть неявная отрицательная ассоциация с неграми. То есть наши ассоциации по отношению к ним бессознательно более негативные, чем наши ассоциации с белыми (этот интересный тест, разработанный социальными психологами Энтони Гринвальдом и Махзарин Банаджи, доступен для читателей на www.implicit.harvard.edu. Так как ТИО полагается на время, которое уходит у людей на реакцию, сразу отраженное на экране компьютера, подделать его довольно сложно.
Наш эксперимент после проведения этих измерений обнаружил то же самое, что и первый. Белые мужчины-участники, ожидавшие разговора о расовом профилировании, сели дальше от черных, чем от белых собеседников участники ожидали разговора только с одним собеседником).
Расстояние, которое они оставляли между собой и их черными собеседниками, не менялось в зависимости от участников с большими или меньшими предрассудками. Так получалось независимо от того, как предрассудки измерялись: сознательно при помощи «Современного вопросника по расизму» или подсознательно при помощи ТИО. Раскрывающий глаза вывод. Предрассудки не повлияли на дистанцирование в этом эксперименте. Правда, наша выборка элитных студентов не отличалась большими предрассудками. Тем не менее некоторые участники тестирования были более предвзяты, чем другие, и эти различия в предрассудках не сказались на том, как близко они сидели к своему черному партнеру для разговора о расовом профилировании.
То, что повлияло на расстояние между собеседниками, было тем же фактором, что повлиял на него в первом эксперименте: беспокойством о подтверждении расистского стереотипа о белых, беспокойством, которое мы проверили в этом эксперименте точно так же, как мы проверили его в первом случае с дополнением слов. Когда белые мужчины-участники ожидали разговора с черным человеком о расовом профилировании, они опасались подтвердить этот стереотип, и чем больше они боялись его, тем дальше они отсаживались.
Не предубеждение заставило их отсесть подальше от черных собеседников. Это был страх, что их сочтут расистами, чистый и простой страх. Это была угроза подтверждения стереотипа, белая личная идентификация в этой ситуации. Вероятно, угроза, а не расовые предрассудки вызвали большой дискомфорт у Теда в его классе афроамериканской политологии, и она заставила, по крайней мере некоторых из белых пассажиров, оставить Шерилл Кашин ее место в первом классе «Саутвест Эйрлайнз», а еще она может усложнить задачу белых учителей привлекать слабоуспевающих учеников из числа меньшинств. Кому нужны такие хлопоты?
Таким образом, угроза подтверждения стереотипа – это один из путей, которым наша история проскальзывает в нашу повседневную жизнь. История оставляет нам стереотипы о группах в нашем обществе, по которым о нас могут судить как о личностях, когда мы попадаем в ситуации, к которым применимы стереотипы – например, свободное место рядом с черным пассажиром в самолете или общение со студентами из меньшинств. Белокожий человек в этой ситуации не захочет, чтобы его рассматривали в рамках стереотипа о белых как расово невнимательных. И черный человек, со своей стороны, не захочет, чтобы его рассматривали с точки зрения стереотипов о чернокожих как агрессивных или склонных к предрассудкам. Отбиваться от вероятного восприятия на длинном рейсе авиакомпании – или в школьном кафетерии – может быть тем фактом, с чем ни одна сторона не хочет сталкиваться. Они просто хотят пообедать или поехать в Кливленд. Самое простое решение – увильнуть.
Стресс от столкновения с этими стереотипами в обществе, возможно, выступает основным источником «большого американского расового дискомфорта» или «большого американского дискомфорта с разницей в целом» – дискомфорта, о котором говорит Дэвид Брукс, что соединяет американцев в сообщества, которые все больше и больше организованы вокруг тонких человеческих различий. Мы можем попытаться организовать наше жилье, рабочие места и школы, чтобы избегать друг друга. Но при все более разнообразном населении и американском обязательстве о равенстве доступа уклонение, вероятно, будет неудачной стратегией. Мы можем убегать, но сможем ли мы спрятаться?