Рис. 12. На первый взгляд сама идея того, что все рассказчики слепо подчиняются одним и тем же схемам, может показаться удручающей, однако на самом деле это не так. Вспомните человеческое лицо. Мы все обладаем одними и теми же чертами, но это не делает нас одинаковыми и не значит, что кто-то не может поразить окружающих своей красотой или необычностью. Как писал Уильям Джеймс, «между двумя людьми разница невелика, но это немногое очень важно» (пер. С. И. Церетели)[81] – то же можно сказать и о текстах или идеях
Большинство людей думает, что художественная литература – один из самых свободных от ограничений видов творчества. На самом деле писатели и поэты оказываются узниками в тюрьме классической сюжетной структуры: у всякого конфликта должен быть период усложнения, переломный момент и этап разрешения.
За последнее столетие некоторые попытались освободиться от этих условностей: в частности, так зародилось движение модернизма. Его сторонники пришли в ужас, осознав узость своих возможностей, и решили «переосмыслить» одну древнюю как мир вещь – так называемый писательский зуд.
Попытки модернистов выйти за общепринятые рамки оказались делом благородным, но тщетным. Чтобы вы могли составить собственное впечатление, привожу отрывок из «Поминок по Финнегану» (Finnegans Wake) Джеймса Джойса:
Маргаритомантика! Гиацинтожающая раздражойчивость! Цветы. Облако. Брут и Кассий, впрочем, озабочены исключительно трехглавыми языками, нашептанным своеволием и тенями, умножающимися тенями (язычок в кошельке да с носовым платком из пухавони), о бесчисленные факторы, и с этим они берутся за разрешение своего спора. Сколь остроумны замечания переполненного горем мавра! Платом зараженный древен как мир; всецело и с каждой стороны издают вздохи небеса. Что, если она любит Победителя меньше, чем причиняет страдания овеявшей его славе? Вероятно, этим путем был выдут воздух половины мира, и теперь он несется, свободный как ветер, и смешивается с чернью. Или либо, либо или[82].
В отличие от написанных виртуозным, но легко читающимся языком «Дублинцев», «Поминки по Финнегану» практически недоступны для понимания. Гений Джойса неоспорим – только представьте, какая преданность своему делу требовалась для создания этих семисот страниц, – и «Поминки…» можно считать настоящим литературным мятежом. Единственное, что не сможет сделать ни один читатель, – это насладиться самим течением истории, проникающей в самую суть человеческого сознания и оставляющей неразгаданной самую главную тайну: что будет дальше?
Гертруда Стайн восхваляла себя и других писателей (например, того же Джойса и Марселя Пруста) за создание произведений, в которых «ничего не происходит… Для наших целей события не так уж и важны»[83]. В них действительно не происходит ничего – и их не хочет читать никто, кроме специалистов-литературоведов. Да, они все еще переиздаются, но их основными покупателями остаются либо педанты-самоучки, задавшиеся целью непременно освоить всех классиков, либо студенты, вынужденные следовать рекомендациям преподавателя.
Как считает лингвист Ноам Хомский, все человеческие языки сходны по своей природе; эта гипотеза получила название универсальной грамматики. Думаю, некоторая часть этой модели применима и к творчеству. Не важно, насколько далеко в прошлое мы путешествуем по истории литературы; не важно, насколько мы погружаемся в неизведанные области мирового фольклора и мифологии, – все сюжеты похожи друг на друга как две капли воды. У мира фантазий есть собственная универсальная грамматика, согласно которой герои сталкиваются с проблемами и преодолевают их.
Впрочем, присущее этой грамматике единство распространяется не только на «скелет» истории, но и на ее «плоть». Многие исследователи мировой литературы замечали, что все произведения вращаются вокруг десятка тем[84]; все они проистекают из основных вопросов существования человека. Есть истории о любви и сексе, о жизненных испытаниях и страхе смерти – и, конечно, о власти. Никто не рассказывает о том, как он лежал в ванне, ехал на работу, обедал, болел гриппом или варил кофе – разумеется, если эти эпизоды не являются важными для понимания все тех же основных философских проблем.
Почему так ограничен набор тем, на которые мы пишем и придумываем, и почему так важна правильная организация рассказа? Почему истории существуют именно по таким законам? Полагаю, что вопрос о структуре подводит нас к теме основной функции повествования: если человеческий мозг создан для фантазий, фантазия вполне может вносить в него собственные изменения.
У пилотов истребителей ВМС чрезвычайно сложная работа[85]. Наверное, самое трудное – это посадка двадцатитрехтонного самолета на стопятидесятиметровую взлетно-посадочную полосу корабля, идущего со скоростью до тридцати узлов. Авианосцы поистине грандиозны, однако не стоит недооценивать мощь океана; движение палубы зависит от высоты волн. В трюме корабля находятся тысячи людей, огромное количество ракет и бомб, а также ядерный реактор. Пилоты должны быть способны приземлиться в любую погоду и даже в полной темноте; при этом необходимо не повредить самолет, не допустить человеческих жертв и тем более не стать причиной повреждения реактора. Разумеется, сначала будущие летчики упражняются в симуляторах, позволяющих привыкнуть к обстановке реальной кабины, но исключающих риск аварии и возникновения пожара.
Рис. 13. Бомбардировщик SB 2C «Хэллдайвер» заходит на посадку на палубу авианосца «Йорктаун» во время Второй мировой войны
Посадить истребитель сложно – однако ориентирование в жизни отнюдь не легче и не уменьшает возможные последствия неудачи. Если люди собираются в группы, существует некоторая вероятность того, что они начнут вступать в дружеские или интимные отношения или станут врагами.
Важна практика. Люди играют в баскетбол или упражняются в игре на скрипке в спокойной обстановке, чтобы даже при сильном волнении хорошо выступить на стадионе или в концертном зале. Такие ученые, как Брайан Бойд, Стивен Пинкер и Мишель Сугияма, полагают, что люди обращаются к фантазированию, чтобы улучшить свои социальные навыки[86].
Рис. 14. В телесериале «Умерь свой пыл» подробно рассказывается о наиболее опасных и занятных вопросах человеческого существования. Главный герой, Ларри Дэвид, постоянно совершает серьезные промахи из-за неспособности проникнуть в хитросплетения социальных отношений
Эволюционная психология уже знакома с этим аргументом; он представляет собой один из вариантов объяснения феномена воображения. Джанет Берроуэй считает, что основная выгода от способности воображать и фантазировать кроется в доступности получаемого опыта, в особенности если он относится к сфере эмоций. По ее словам, «литература предлагает нам ощутить то, за что не нужно платить. С ее помощью мы можем чувствовать любовь, осуждение, одобрение, надежду, ужас и ненависть, не опасаясь того, что будем вынуждены чем-то рискнуть»[87].
Психолог и писатель Кейт Оатли называет истории «авиатренажерами для обычной жизни»[88]. Как и обучающиеся в тренажере пилоты, мы готовимся к преодолению реальных трудностей, учимся выбирать наиболее подходящий для этого способ, приобретаем богатый опыт и, наконец, остаемся в целости и сохранности: можно узнать, на что похоже столкновение с преступником или соблазнение чужого супруга, однако погибнет герой, а не читатель.
Таким образом, мы изыскиваем возможность насладиться историями не только потому, что нам это нравится. Дополнительный плюс заключается в том, что благодаря им человек готовится к реальной жизни. Воображение – это надежная древняя технология, помогающая создать модель проблемы и попытаться заранее придумать ее решение. Интересная гипотеза, не правда ли? Давайте узнаем, ограничиваются ли доказательства в пользу ее правдивости существованием общей для всех историй структуры.
Я смотрю телевизор. Передача прерывается на рекламу Национальной футбольной лиги; она привлекает мое внимание прежде, чем я успеваю отвлечься. Смуглый мальчик в замедленной съемке летит по зеленой траве прямо в мою комнату. Он бросает лучистый – полуиспуганный, полувосторженный – взгляд куда-то направо; через несколько секунд в кадр внезапно врывается высокий привлекательный мужчина (защитник Houston Texans). Он отталкивает смеющегося мальчика, как футбольный мяч, и бежит на камеру, снова в замедленном темпе. Мужчина и мальчик широко улыбаются; я сижу перед экраном и делаю то же самое – до боли в скулах.
В 1990-х итальянские нейробиологи практически случайно открыли зеркальные нейроны[89]. Они вживляли электроды в мозг обезьяны, чтобы узнать, какие области отвечают, например, за команду руке протянуться вперед и схватить орех. В результате опыта ученые выяснили, что некоторые части мозга реагируют не только на то, что обезьяна берет орех, но и на наблюдение за другими приматами или людьми, делающими то же самое.
С тех пор было проведено множество исследований зеркальных нейронов. Ученые полагают, что в нашем мозге существуют нейронные связи, активирующиеся при совершении действия или ощущении эмоции, а также при виде кого-то, совершающего или испытывающего то же движение или чувство. Это может объяснить, почему чувства заразительны. Понятно, что произошло со мной при просмотре рекламы; сам вид широких улыбок на лицах героев вызвал автоматическую зеркальную реакцию моего мозга. Я буквально ощутил их радость.