Большинство из нас уверено, что способно отличить выдумку от реальности, и всегда разделяет информацию, полученную из художественных произведений, и ту, с которой мы сталкиваемся в повседневной жизни. Исследования показывают, что порой это не так. Вымышленная и реальная информация в человеческом мозге хранится вперемешку. Было доказано, что порой люди могут поверить в совершенно нелепые вещи[247]: что опасно чистить зубы, что безумие можно «подхватить» во время посещения психиатрической лечебницы или что изобретение пенициллина можно считать настоящей катастрофой для всего человечества.
Только подумайте об этом! Возможно, художественные произведения научили вас стольким же вещам, как и все остальные источники знаний. Что бы вы, например, знали о работе полицейских без сериалов «C.S.I.: Место преступления» или «Полиция Нью-Йорка»? Что бы я знал о царской России без Толстого и Достоевского? Немногое. Что бы мне было известно о жизни британского флота при Наполеоне без романов Патрика О’Брайана?[248] Еще меньше.
Я говорю не только о фактах. Толстой считал, что задача творца – «заразить» своих почитателей собственными идеями и эмоциями; «чем сильнее заражение, тем лучше искусство как искусство»[249]. Он был прав: люди зачастую переоценивают свою способность сопротивляться этому влиянию.
От жутких историй остаются шрамы; бойтесь этого. В 2009 году психолог Джоан Кантор провела исследование, которое доказало, что произведения в жанре ужасов нанесли травмы большинству из нас[250]. 75 % участников эксперимента, посмотрев хоррор, сообщили о сильной тревоге, деструктивных мыслях и бессоннице. Для четверти испытуемых эти эффекты продлились более чем шесть лет. Наиболее интересно в эксперименте Кантор то, что она не исследовала исключительно художественные фильмы; материалом послужили новости, журнальные статьи, выступления политиков и так далее. Несмотря на это, для 91 % участников наиболее травмирующими оказались фильмы, а не реальные события вроде 9/11 или геноцида в Руанде.
Эмоции и идеи, скрытые в книгах и фильмах, чрезвычайно заразительны. Как пишет психолог Рэймонд Мар, «ученые постоянно находят подтверждения тому, что читатель подстраивается под идеи, высказанные в повествовании»[251]. Как оказалось, художественная литература более убедительна в вопросах изменения мнений[252], чем научная, которая базируется на аргументах и свидетельствах и как раз призвана убеждать. Например, если мы смотрим телепрограмму, в которой у двух героев что-то не получается в постели, наша этика изменится. Мы станем сильнее осуждать секс до брака и обращать больше внимания на предпочтения других людей. Если же, напротив, мы станем свидетелями положительного исхода, то станем более толерантными. Эти эффекты были замечены уже после однократного просмотра отдельно взятого эпизода телесериала[253].
То же справедливо и для насилия. За последние сорок лет эффект насилия в средствах массовой информации изучался многими специалистами[254]; результаты исследований противоречивы, однако все они доказывают, что наблюдение за жестокостью так или иначе имеет последствия. Посмотрев программу с эпизодами насилия, взрослые и дети вели себя более агрессивно даже в лабораторных условиях; долгосрочные эксперименты позволили сделать предположение о существовании зависимости между количеством насилия, свидетелем которого человек стал в детстве, и склонностью к жестокости во взрослом возрасте (замечен и противоположный эффект: ознакомление с положительными сюжетами приводит к улучшению кооперативного навыка).
Таким способом могут формироваться не только самые примитивные реакции. Как я упоминал в предыдущей главе, ученые выяснили, что произведения искусства влияют на самые глубокие верования и личностные ценности каждого человека. Например, то, как изображаются представители различных рас, влияет на наше восприятие окружающих[255]. Если белые зрители видят позитивный образ вымышленной чернокожей семьи – например, в сериале «Шоу Косби», – то они начинают проявлять большую дружелюбность к представителям этой расы. Примером противоположных последствий может служить ситуация, в которой зрители просматривают выступления чернокожих рэперов.
Что же происходит? Почему мы оказываемся марионетками в руках рассказчика? Здесь можно привести слова Сомерсета Моэма: писатели подслащивают горечь того, что собираются сообщить, самой формой рассказа[256]. Читатели проглатывают приятное и практически не замечают послевкусия, что бы за ним ни скрывалось.
Схожее объяснение дают психологи Мелани Грин и Тимоти Брок. Они полагают, что чтение вымышленных историй связано с «радикальным изменением способа обработки получаемой информации»[257]. Исследование Брока и Грин показывает, что история меняет своих читателей тем сильнее, чем глубже они погружены в нее; те, кто сообщал о большей увлеченности сюжетом, испытали большие изменения своих убеждений. Такие люди также замечали гораздо меньше «фальшивых нот» (неточностей) в том, что читали. Дело, разумеется, не в том, что они распознавали их, но не обращали особого внимания (как если бы смотрели смешной, но глупый и плохо снятый фильм); увлеченные читатели просто не могли их увидеть.
В этом и заключается важнейший урок о формирующей силе любой художественной истории. Читая научную литературу, мы всегда готовы критиковать и относиться скептически. Однако, погружаясь в мир фантазий, мы забываем о необходимости быть начеку и позволяем сюжету вести нас за собой.
Рис. 43. Антон Павлович Чехов (1860–1904). Истории меняют наши ценности[258] и, быть может, даже сами личности. В ходе одного эксперимента психологи предлагали участникам ознакомиться с рассказом Чехова «Дама с собачкой» и заполнить тесты до и после прочтения. По сравнению с контрольной группой, которая читала научную литературу, у испытуемых были замечены некоторые личностные изменения; возможно, так происходит потому, что мы ставим себя на место персонажей, как бы забывая о самих себе. Такие изменения могут быть «незначительными» и иметь временный характер, однако ученые задались важным вопросом: может ли многоразовое кратковременное обращение к художественным сюжетам привести к долгосрочным изменениям личности?
Мир фантазий таит еще множество загадок. Большинство проходящих в данный момент исследований имеет дело лишь с небольшой его частью. Люди меняют свое мнение о вопросах пола, расы, класса, насилия и этики, лишь прочитав небольшую историю или посмотрев короткое видео.
Сделайте выводы. Человек постоянно находится в контексте какого-либо сюжета, который формирует и меняет его. Если ученые правы, искусство может считаться одной из основных сил, которые делают жизнь такой, какая она есть. Разумеется, поражают истории о таких персонажах, как ди Риенцо или дядя Том: они перешли границу между выдумкой и реальностью и сумели изменить историю. Однако еще более поразительным можно считать то, как сюжеты постоянно трансформируют нас подобно тому, как поток воды обтачивает камень.
Адольф Гитлер – яркий пример человека, на которого оказал влияние мир фантазий. Музыка, которую он любил, не сделала его лучше. Она не смягчила его и не заставила быть более терпимым к тем, кто был на него не похож. Напротив, Гитлер стал причиной войны, которая унесла более шестидесяти миллионов жизней; это произошло не вопреки его любви к искусству, но отчасти из-за нее.
Искусство было для Гитлера способом управления и тем, ради чего он это делал. В книге «Гитлер и сила эстетики» (Hitler and the Power of Aesthetics) Фредерик Споттс пишет, что главные цели фюрера были не столько военными или политическими, сколько творческими в самом широком смысле этого слова. Третий рейх должен был стать государством искусств. Споттс подвергает сомнению точку зрения тех историков, кто считает интерес Гитлера к искусству ложным или связанным исключительно с пропагандой: «Искусство вызывало у него столь же сильный интерес, как и расизм; не учесть этого было бы огромной ошибкой»[259].
Рис. 44. Адольф Гитлер репетирует позы перед выступлениями на публике. Однажды Гитлер назвал себя «величайшим актером Европы»[260]. Фредерик Споттс соглашается с этим и говорит, что актерское мастерство Гитлера помогло ему загипнотизировать и мобилизовать немцев. Посмотрев «Триумф воли» (Triumph des Willens) пятнадцать раз, Дэвид Боуи сказал: «Гитлер был одной из первых рок-звезд. Он не был политиком; он был артистом. Как он работал с аудиторией! Он заставлял женщин падать в обморок, а мужчин – желать оказаться на своем месте. Мир никогда не увидит ничего подобного. Он превратил Германию в арену для своего шоу»[261]
Вечером 10 мая 1933 года нацисты по всей Германии сжигали книги, написанные евреями, модернистами, социалистами, большевиками и просто теми, кто «не соответствовал духу нации»[262]. Это был акт очищения немецкого языка. Десятки тысяч немцев в Берлине слушали речь Йозефа Геббельса, который кричал: «Нет упадничеству и моральному разложению! Да – приличию и морали в семье и государстве! Предавайте огню Генриха Манна, Бертольта Брехта, Эрнста Глазера, Эриха Кестнера». С ними на кострах пылали и детища Джека Лондона, Теодора Драйзера, Эрнеста Хемингуэя, Томаса Манна и множества других писателей.