Мы втроем часто бегали через весь сад. Аннабель всегда прибегала второй; она прорывалась вперед, когда я делал вид, что споткнулся у самого финиша. Абигаль же, которой было уже шесть лет, никогда не сдавалась. Длинноногая, она опережала сестру на несколько десятков метров. Тем не менее, сколько бы поражений ни терпела Аннабель, она никогда не переставала считать себя самой быстрой девочкой на свете.
После того как Аннабель проиграла раз десять, я спросил ее: «Кто быстрее, ты или твоя сестра?» Ее ответ был неизменно полон гордости и уверенности в себе: «Я!» Тогда я спросил: «А кто быстрее, ты или гепард?» Аннабель смотрела телепередачи про дикую природу и знала, что гепарды очень быстрые; но она также знала про свои сверхъестественные способности. Она ответила чуть менее уверенно: «Я?»
Немного по-другому чувствуют себя люди в депрессии. У них нет вышеупомянутых иллюзий, и они гораздо более трезво оценивают свои способности. Они с ужасающей четкостью видят, что не представляют из себя ничего особенного. Согласно мнению психолога Шейли Тейлор, здоровое сознание поддерживает себя созданием здоровой лжи[313]; если этого не происходит, что-то нарушено. Почему? Как пишет философ Уильям Хирштейн, эти иллюзии уберегают нас от страданий:
Правда печальна. Мы все умрем, скорее всего, после продолжительной болезни; умрут наши друзья; мы все – лишь крошечные точки на небольшой планете. Возможно, со временем появляется необходимость в <…> самообмане, который нужен для подавления депрессивного настроения и его последствий. Человек должен отрицать собственную конечность и незначительность. Иногда, чтобы встать с постели, требуется определенная смелость[314].
Интересно, что даже в эпоху антидепрессантов один из наиболее распространенных способов борьбы с депрессией – это обращение к психотерапевту. Как считает психолог Мишель Кроссли, истоки депрессии часто кроются в «бессвязности жизни», «неадекватном восприятии последовательности случившихся с человеком событий» или «неверном развитии жизненного сюжета»[315]. Психотерапия помогает вернуть историю жизни в нужное русло или выбрать тот вариант сюжета, с которым будет комфортно жить. Это работает. Согласно недавнему обзору[316], вышедшему в American Psychologist, встречи с психотерапевтом помогают так же хорошо (или даже лучше), как и антидепрессанты или когнитивно-поведенческая терапия. Психотерапевт помогает «отредактировать сюжет»[317] и дает возможность еще раз сыграть главную роль; возможно, в сценарии будут недостатки и боль, однако это в любом случае означает движение к свету.
Все проведенные исследования показывают, что мы стали настоящими мастерами по части сторителлинга – создания удивительных историй, своих фантазий. Воспоминания оказывают на нас меньшее влияние, чем нам кажется, к тому же они постоянно изменяются под воздействием наших желаний и надежд. Мы проживаем свою уникальную историю, которая меняется и развивается, редактируется, переписывается и украшается. Мы сами – истории, похожие на правду, но правдой не являющиеся.
9. Будущее мира историй
Люди – создания Нетландии, нашего особого эволюционно возникшего укромного уголка. Он влечет нас, потому что оказывает на нас положительное воздействие: подпитывает воображение, укрепляет дух и позволяет потренироваться в борьбе с проблемами. Существующие в Нетландии сюжеты объединяют людей и помогают им держаться вместе. Мы живем в этой стране, потому что не можем этого не делать; она в самой нашей сути. Человек – животное, рассказывающее истории.
Люди видят сны и фантазируют; дети играют и резвятся. Мы запрограммированы так поступать. Несмотря на это, многие переживают из-за того, что вымысел может потерять свою роль в нашей жизни и человечество потеряет Нетландию. Роман как жанр появился сравнительно недавно, однако критики постоянно пишут ему некрологи. Если приговор ему не выносят произошедшие за последние время технологические изменения, это делает синдром гиперактивности и дефицита внимания, присущий современной культуре. Еще большие трудности испытывают драматическое искусство и поэзия. Театры борются за существование, а поэты ведут нескончаемые споры по поводу того, что именно заставляет их переживать период упадка[318]. В затруднительном положении находятся и филологические факультеты[319]. На протяжении десятков лет эта профессия находится на грани риска; две трети выпускников не могут найти стабильную штатную работу.
Люди волнуются не только о «высших» формах художественного творчества; в опасности находятся и «низшие». Многих огорчает то, что привычное «сценарное» телевидение уступает место дешевым непритязательным шоу и мыльным операм. В расцвете находятся видеоигры; они отвлекают аудиторию от более традиционных форм подачи сюжета. На сегодняшний день игровая индустрия развита гораздо сильнее книгопечатной и даже кино- и телевизионной. Выпущенная в 2010 году[320] Call of Duty: Modern Warfare 3 за первые сутки собрала больше[321] (360 миллионов долларов), чем «Аватар».
Не доказывает ли это, что искусство медленно, но верно движется к своему концу? Литературный критик Дэвид Шилдс думает, что так и есть. В книге «Жажда реальности» (Reality Hunger) он доказывает, что все классические формы искусства давно исчерпали себя. Бывший писатель, Шилдс отказывается от прежних привязанностей и высказывает желание ускорить начавшийся процесс: «Я пришел к… осуждению литературы, которая еще никогда не казалась так далека от самой сути культуры»[322].
Думаю, он преувеличивает. Посмотрите на роман. Слухи о его скорой кончине доведены до абсурда. По какой-то причине интеллектуалам доставляет небывалое удовольствие постоянно напоминать, что сегодня романы доживают свои последние дни[323]. Несмотря на это, каждый год в мире публикуются десятки тысяч новых романов, и их число только растет[324]; некоторые из этих произведений продаются сотнями и превращаются в фильмы. Только в США каждый час публикуется новый роман[325].
Когда романы радовали подростков и взрослых больше, чем сага Стефани Майер «Сумерки» или серия романов Дж. К. Роулинг о Гарри Поттере (которые, между прочим, по длине вдвое превышают «Войну и мир»)? Когда в последний раз книга производила больший фурор, чем постапокалиптический цикл Тима ЛаХэя и Джерри Дженкинса «Оставленные»? Когда авторы продавали больше книг жаждущей этого публике, чем это делают Джон Гришэм, Дэн Браун, Том Клэнси, Нора Робертс, Стивен Кинг или Стиг Ларссон? Какой еще литературный жанр мог бы сравниться в популярности с романами, выручка от ежегодных продаж которых составляет миллиарды? Когда еще романисты могли похвастаться таким внушительным банковским счетом, как у Роулинг?
Рис. 49. Чтобы читатели смогли купить первые экземпляры «Гарри Поттера и Даров Смерти», им пришлось стоять в очереди до полуночи. Калифорния, 2007
Быть может, для романов наступило тяжелое время, но когда было по-другому? Если писатель ориентируется на серьезную думающую публику, может статься так, что других читателей у его произведений попросту не будет. Тем не менее в последнее время особенное внимание было оказано таким книгам, как «Искупление» Иэна Макьюэна, «Жизнь Пи» Янна Мартела, «Тезка» Джумпы Лахири, «Бегущий за ветром» Халеда Хоссейни, «Свобода» Джонатана Франзена (благодаря которой он оказался на обложке Time) и «Дорога» Кормака МакКарти; думаю, последняя хороша настолько, насколько вообще может быть написанное человеком.
Получается, мнение о том, что роман мертв как жанр, по сути, означает следующее: «Мне просто не нравятся бестселлеры, поэтому они не считаются».
Однако что было бы, если бы романам действительно пришлось бы исчезнуть или стать полностью бесполезными с культурной точки зрения? Означало ли бы это закат мира историй? Для такого книжного червя, как я, отмирание целого жанра стало бы чрезвычайно печальным событием. Однако, как подчеркивает Дэвид Шилдс, сюжет как таковой не исчез бы. Роман не вечен; у него были свои литературные предшественники, а полной силы он достиг только в XVIII веке. Человек знал об историях еще до возникновения романа; его жизнь будет связана с ними даже в том случае, если неумение читателей сосредоточиться на тексте или технический прогресс заставят роман уйти со сцены. Истории претерпевают изменения подобно живым существам и постоянно адаптируются под воздействием окружающей их среды.
А что происходит с поэзией? Среди моих друзей есть талантливый поэт Эндрю. Иногда, когда мы встречаемся за кружкой пива, он жалуется на то, как сегодня упал престиж поэтических занятий; раньше, говорит он, поэты были настоящими звездами. Куда бы ни взглянул Байрон – в баре, в парке, в собственном кабинете, – везде его окружали почет и уважение. Я напоминаю ему о том, что поэты остаются звездами и по сей день; людям все еще нравятся их короткие, но эмоциональные произведения. Я даже считаю, что сегодня стихи обрели наибольшую за всю свою историю популярность: ведь теперь их можно сопровождать разнообразными мелодиями и окрашивать в различные тона в зависимости от желания исполнителя.
Наше время – не пора смерти поэзии, а просто время ее перерождения в виде песен. Сегодня люди носят тысячи своих любимых стихов в виде композиций, записанных на крошечные белые прямоугольнички, и знают их наизусть.