Наша связь с историями простирается далеко за пределы грез и фантазий, песен, книг и фильмов; их влиянию поддается гораздо большая часть нашей жизни, чем мы думаем.
Профессиональный рестлинг больше похож на любительский театр, чем на спорт. Заранее подготовленное представление разворачивает перед нами целую историю со своими героями и злодеями: важными богачами, простыми парнями, зловредными коммунистами и женоподобными нарциссами. Оно – со всем своим грохотом и явной игрой на публику – полностью воссоздает впечатление от оперы; нас захватывает то, как борцы имитируют насилие друг над другом. Каждый захват, каждое движение – часть дешевой мелодрамы о соблазнении чужих жен, изменах друзьям и о том, кто по-настоящему предан Америке, а кто притворяется.
Похожим правилам подчиняются и настоящие единоборства. Организаторы боксерских соревнований давно поняли, что ключевое правило привлечения зрителей (и денег) заключено в личностях и историях участников. Реклама боя должна объяснить, почему эти люди собираются выступить друг против друга. Возбуждение, в которое борцы приходят на ринге, тоже, по сути, выдумано; за его пределами они могут дружить, однако во время схватки стараются изобразить жгучую ненависть. Без предыстории бой будет скучным вне зависимости от того, насколько яростно дерутся выступающие; по этой же причине ключевая сцена фильма не будет интересна тому, кто не видел всех логически подводящих к ней эпизодов.
Рис. 4. Винс Макмэн, генеральный директор WWE (World Wrestling Enterta inment), крупнейшей в мире федерации рестлинга. Занимаясь созданием нового образа для рестлинга как «спортивного развлечения», Макмэн отказался от принципиальной для этой сферы неготовности признавать искусственность насилия на ринге. По его словам, каждый сезон соревнований похож на серию романов, завершающихся ежегодной феерией «Рестлмании». В документальном фильме Бэрри Блауштейна «Вне циновки» Макмэна просят описать деятельность федерации. Он ухмыляется и отвечает: «Мы развлекаем зрителя»[26]
Рестлинг – это чистейшая выдумка, но это только усиливает наше впечатление от спортивной трансляции, когда ведущий, умелый рассказчик, пытается довести зрителя до максимального возбуждения. Передачи об Олимпийских играх полны приторных инсценировок об усилиях и тренировках атлетов. К моменту стартового выстрела мы уже болеем за спортсменов как за участников настоящей битвы – и мы способны острее чувствовать наслаждение победой или горечь поражения. Недавняя статья Кэти Бейкер в New York Times Magazine[27] говорит примерно о том же: количество женщин, просматривающих спортивные шоу, увеличилось, поскольку журналисты научились подавать соревнования как «межличностную драму». Для женщин, доказывает Бейкер, суть происходящего в НФЛ перекликается с кратким описанием сериала «Анатомия страсти»: «персонажи, их истории, соревнования и разбитые сердца». (Я не уверен насчет разницы между полами. Радио ESPN явно ориентировано на мужчин, но на этой частоте довольно мало сообщений о спортивных событиях, а в основном ведутся язвительные обсуждения самих спортсменов. Леброн Джеймс что, пытается кинуть Cleveland? Может быть, «Биг Бен» Ротлисбергер – сексуальный маньяк? Останется ли Бретт Фарв вдали от дел и не были ли фотографии его гениталий обычной подставой?)
Сторителлинг – всё для телевизионного спорта. Masters 2015 года был первым большим турниром Тайгера Вудса после громкого и долгого семейного скандала. Даже противники гольфа не хотели пропустить очередной эпизод из жизни известного гольфиста: сможет ли падший титан вернуться на прежние позиции или будет справедливо наказан провалом? Намеки комментаторов сосредоточились на сопернике Вудса, Филе Микелсоне, мать и жена которого в то время боролись с раком. Повествование об игре строилось таким образом, что каждый патт[28] или дальний удар оказывались чрезвычайно важными – всякий раз из-за этих событий в жизни спортсменов.
Выиграл Микелсон. Гордо вышагивая от восемнадцатой лунки, он приблизился к страдающей раком жене и обнял ее. В кадре было видно, как по щеке победителя скатилась одинокая слеза. Красивого конца для истории не получилось; зрителю показали слишком много.
Такие сериалы, как «Закон и порядок» или «Преемник», следуют своим сюжетным линиям, но при этом они буквально напичканы паузами, содержащими новые истории длиной в полминуты; по мнению социологов, телевизионная реклама представляет собой вариант «вымышленных медиа»[29].
Реклама редко просто сообщает о качестве моющего средства; она показывает его эффективность, параллельно рассказывая историю о загруженной делами маме, измазавшихся в грязи детях и настоящем чуде, происходящем в стиральной машине. Нас заставляют покупать сигнализации для дома, демонстрируя нам успешное спасение беспомощных женщин и детей от ворвавшихся на порог грабителей. Ювелирные магазины убеждают мужчин приобретать маленькие блестящие камушки с помощью обворожительных красавиц, любезно уточняющих цену женской любви: она составляет двухмесячную зарплату. Иногда реклама показывает одного и того же персонажа в разных ситуациях (например, пещерного человека в видео страховой компании Geico или йети в роликах, рекламирующих снеки Jack Link’s Beef Jerky). В последнем примере, кстати, вообще ничего не говорят о самом продукте; нам просто показывают наслаждающихся кусочками вяленой говядины людей, которые имели неосторожность зло пошутить над йети – и получили по заслугам.
Можно сказать, что люди созданы для воображения и фантазия пронизывает буквально все сферы жизни. Археологи раскапывают камни и кости и с их помощью восстанавливают прошлое; они тоже в некотором роде рассказывают истории. Есть мнение, что школьные учебники содержат такие ошибки и искажения фактов, из-за которых исторические события вроде открытия Америки становятся похожими больше на мифы. Мир бизнеса заставляет своих работников становиться умелыми рассказчиками: без овладения искусством сторителлинга они не сумеют привлечь внимание к продукту и заинтересовать покупателей[30]. Политические журналисты представляют выборы как соревнование не только между харизматичными личностями, но и между их видением прошлого и будущего страны. Суд – это тоже повествование, сосредоточенное вокруг обвиняемого.
Недавняя статья в The New Yorker как раз подробно разбирает роль историй в суде[31]. Автор, Джанет Малькольм, описывает сенсационное дело: женщине и ее любовнику было предъявлено обвинение в убийстве ее мужа. По словам Малькольм, государственный обвинитель Брэд Левенталь начал свое выступление «в стиле старомодного триллера»:
Это было яркое, солнечное осеннее утро, и этим утром молодой человек, молодой ортодонт Даниэль Малаков шел по Шестьдесят четвертой улице Форест-Хиллс со своей четырехлетней дочкой Мишель. Это совсем недалеко от того места, где мы сейчас находимся. Когда Даниэль стоял в паре шагов от входа на детскую площадку «Аннандейл» – в паре шагов от собственной дочери, – внезапно появился обвиняемый, Михаил Маллаев. В его руке был заряженный пистолет.
Левенталь выиграл, поскольку смог создать лучшую историю из запутанного клубка фактов, чем его оппонент, не бывший столь же одаренным рассказчиком.
Статья Малькольм в The New Yorker – это пример сторителлинг журналистики[32], во многом опирающейся на сторителлинг; наличие историй, в числе других причин, и делает журналистику «хорошей». Малькольм не беспристрастна. Она создает из хаоса событий, связанных с убийством и последующим судом, захватывающий читателя рассказ длиной в страницу. Посмотрите, как она вводит Левенталя: «Брэд Левенталь – исключительный судебный юрист. Это невысокий, полный мужчина с усами, стремительно перемещающийся по комнате. Он обладает удивительно высоким, практически женским, голосом, который в минуты особого напряжения достигает фальцета и напоминает звук воспроизведенной на двойной скорости пластинки».
Лучше всего человек фантазирует, когда дело касается его самого. Ученые выяснили, что мы меняем даже собственные воспоминания. Социологи считают, что разговоры с друзьями – это обмен чистейшими выдумками[33]. Мы спрашиваем «Как ты?» или «Что нового?» за чашкой кофе или пинтой пива и начинаем обмениваться имеющими мало общего с реальными событиями историями, а каждый семейный вечер превращается в маленькие комедийные и трагические постановки о том, что случилось за день.
Великолепные истории лежат в основе всех религий. Из историй получаются анекдоты и городские легенды о том, как компания кого-то недосчиталась после отвязной вечеринки в Лас-Вегасе. А ведь еще есть выступления комиков и удивительные миры компьютерных игр, позволяющие игроку легко представить себя на месте любого персонажа! Наконец, кто из нас не документирует свою жизнь хотя бы в одной социальной сети?
Я еще вернусь к многочисленным формам выдумок, с которыми сталкивается каждый из нас. Думаю, что сейчас вы поняли, насколько сильна человеческая потребность во всем этом. Мы буквально окутаны фантазией во всех ее проявлениях.
Остается один вопрос: почему?
Давайте поставим собственный эксперимент, чтобы понять, насколько сложен этот вопрос. Попробуйте перенестись в доисторические времена. Вообразите, что где-то на просторах нынешней Африки бок о бок друг с другом существуют два племени. Они соревнуются за обладание одними и теми же ресурсами; таким образом, одно из них постепенно вымрет, а второе населит землю. Одно племя – Практики, а другое – Фантазеры, и они равны во всем, кроме того, о чем говорят их названия.