Большинство действий Фантазеров имеет вполне заметное значение для их выживания. Они работают, охотятся и занимаются собирательством. Они ищут себе партнерш и ревниво охраняют их. Они заключают союзы и продвигаются вверх по иерархической лестнице. Как и у большинства подобных племен, у них остается множество свободного времени, которое они тратят на отдых, сплетни и рассказы, – рассказы, которые всех увлекают и радуют.
Как и Фантазеры, Практики стремятся насытиться, завоевать самок и вырастить детей. Но в то время как те возвращаются к своей стоянке и начинают сочинять небылицы, племя Практиков продолжает трудиться. Они дольше охотятся, больше собирают и настойчивее ухаживают за противоположным полом. Наконец, когда заканчиваются все силы, Практики не теряют время на россказни; они засыпают, чтобы восстановить энергию для новых свершений.
Рис. 6. Семья бушменов, Намибия
Мы знаем, чем все закончилось. Выжили Фантазеры – то есть мы. Если те трудившиеся без устали люди когда-то и существовали, от них не осталось и следа. Но разве не были бы многие из нас уверены, что Практики победят легкомысленных соперников, не знай мы окончания этой истории?
В том, что они этого не сделали, и кроется главная тайна воображения.
2. Тайна воображения
Поразительна легкость, с которой мы погружаемся в книги и наполненные шумом и суетой страницы превращаем в безмолвные мечты.
Я стою перед тяжелой бронированной дверью и набираю код на клавиатуре. Замок щелкает; я переступаю порог и оказываюсь в коридоре. Я улыбаюсь заведующей, занимающейся бумагами в своем кабинете, расписываюсь в журнале для посетителей, открываю внутренний шлюз – и оказываюсь там, куда прихожу после работы почти каждый день.
На стенах высокой и просторной комнаты с флуоресцентными лампами и по-больничному жесткими полами развешаны яркие картинки. На столиках лежат раздвинутые ножницы с тупыми лезвиями. В воздухе стоит запах кисловатого антисептика и столовой – сегодня дают хрустящий картофель и говядину с макаронами. Я направляюсь к противоположной части комнаты; ее обитатели бормочут, визжат, ревут и ворчат. Кое-кто из них носит обычную одежду; некоторые одеты как ниндзя, сестры милосердия или утопающие в рюшах принцессы. Парни угрожающе размахивают импровизированным оружием, многие из представительниц женской половины держат волшебные палочки или спеленатых новорожденных.
Это сбивает с толку. Люди в этой комнате видят вещи, которых я увидеть не могу, – слышат, осязают и даже чувствуют их вкус. Для них существуют притаившиеся в темноте злодеи и монстры, соленый запах океана и туман, опускающийся на горы, где-то посреди которых горько плачет оставленный матерью младенец.
Некоторые, похоже, испытывают групповые галлюцинации: они вместе сражаются с опасностью или бегут от нее, другие сообща принимаются готовить еду для несуществующих детей. Кто-то останавливает меня и говорит, что я почти попался в пасть дракона, которого он в данный момент убивает. Я благодарю его. В ответ этот храбрый воин задает мне вопрос, на который я отвечаю, обходя опасное место: «Извини, приятель, я не знаю, когда придет твоя мама».
В дальнем конце комнаты, в укромном уголке между книжными полками, спрятались две принцессы. Пышно разодетые, они сидят по-турецки, приглушенно шепчут и смеются – но не от того, что говорят друг с другом; обе укачивают на коленях детей и лепечут над ними, как делали бы настоящие матери. Та, что поменьше, со светлыми волосами, замечает меня и вскакивает. Ее ребенок падает и ударяется головой. «Папочка!» – кричит Аннабель. Она подлетает ко мне, и я ловлю ее и подбрасываю в воздух.
Когда ребенку исполняется год, в нем зарождается нечто совершенно удивительное. Оно достигает полного расцвета в три или четыре года и начинает увядать к семи или восьми. В год ребенок уже может прижимать к уху банан, как будто это телефонная трубка, или притворяться, что он укладывает в постель плюшевого медвежонка. В два – участвовать в простых импровизациях: изображать водителя автобуса, который везет пассажира-маму, или представлять, как будто он – это папа, а папа – это он. Двухлетки также учатся совершенствовать своего персонажа. Они меняют тон голоса в зависимости от того, играют ли они в короля, королеву или мяукающую кошку. Наконец, в три или четыре года для ребенка наступает золотой век ролевой игры, и несколько следующих лет он резвится, бунтует и веселится в стране собственных фантазий[34].
Дети обожают искусство по своей природе, а не в результате воспитания: любой из них, кто может найти хотя бы какие-нибудь материалы для рисования, будет постепенно развивать этот навык. Дети также от рождения любят музыку (помню, как мои дочери в год «танцевали» под мелодию: с беззубыми улыбками, покачивая огромными головами и размахивая ручонками) и легко вовлекаются в мир кукольных представлений, мультфильмов и сказок.
Для ребенка лучшее, что есть в жизни, – это игра, бесконечный бег, прыжки и борьба, все опасности и чудеса воображаемых миров. Дети воображают, следуя инстинктам. Приведите нескольких малышей в одну комнату, и вы станете свидетелем абсолютно спонтанного творчества; они, словно профессиональные актеры, выберут сценарий и разыграют его, не забывая поправлять сюжет и следить за успешностью действия.
Детей не нужно учить выдумывать. Их не нужно подкупать, чтобы они сделали это, так же как мы подкупаем их для того, чтобы они съели брокколи. Собственные фантазии для них так же реальны и естественны, как сны. Дети фантазируют даже тогда, когда им нечего есть, даже если они живут в нищете; они фантазировали даже в Освенциме[35].
Рис. 7. Бедные индонезийские дети играют на свалке
Почему дети созданы из фантазии?
Чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно задать себе более общий: почему люди вообще что-то выдумывают? Ответ прост: это приносит удовольствие. Но этот факт не очевиден, по крайней мере, в том биологическом смысле, который делает безусловным удовольствие от еды или секса. Радость от фантазирования нуждается в объяснении.
Эволюция исключительно утилитарна – вот в чем заключается тайна воображения. Почему же мы не утратили способность фантазировать?
Эту загадку легко сформулировать, но трудно разгадать[36]. Почему? Рассмотрите свою руку. Поверните ее. Сожмите в кулак. Пошевелите пальцами. Поочередно соедините каждый из пальцев с большим. Возьмите карандаш и покрутите его. Завяжите шнурки.
Рис. 8. Глиняные бизоны из пещеры Тюк-д’Одубер (департамент Арьеж, Франция)[37]. Тайна воображения составляет лишь долю от биологической загадки, касающейся творчества в целом. Пятнадцать тысяч лет назад некий скульптор почти на километр углубился в одну из пещер на территории современной Франции. Он вылепил самца бизона, готового взобраться на самку, и оставил свое творение глубоко в недрах земли. Пара бизонов прекрасно иллюстрирует загадку воображения с точки зрения эволюции: зачем люди занимаются творчеством, если это требует времени и сил и не дает никакой биологической выгоды?
Человеческая рука – это чудо биоинженерии[38]. В ней умещаются 27 костей, 27 суставов, 123 связки, 48 нервов и 34 мышцы, и все это служит для какой-то цели. Ногти позволяют нам чесать, выщипывать и выцарапывать что-либо. Отпечатки пальцев, или папиллярные узоры, чрезвычайно важны для нашей способности ощущать прикосновение. Свое предназначение имеют даже протоки потовых желез: благодаря им наши руки остаются увлажненными и могут лучше захватывать предметы (сухой палец соскальзывает; чтобы перевернуть эту страницу, вам может понадобиться его лизнуть). Но наиболее удивительной частью руки является противопоставленный остальным большой палец – без него наши руки лишь незначительно бы отличались от пиратского крюка. Животные, конечности которых не имеют большого пальца, могут только скрести поверхности лапой или бить копытами, но у нас, людей, большие пальцы есть, и мы можем манипулировать ими самыми разными способами.
Рис. 9. Благодаря жестам и мимике люди могут понимать друг друга без слов
Пожалуйста, не сочтите меня глупцом, но я задам вам еще один вопрос. Как вы думаете, для чего предназначена ваша рука?
Ну, скажете вы, чтобы есть. Чтобы гладить кого-нибудь. Чтобы сжимать кулаки и драться. С ее помощью можно изготавливать инструменты и пользоваться ими. Ею можно ласкать, щекотать и дразнить партнера. Руки помогают в разговоре: с помощью жестов мы проясняем и дополняем смысл своих высказываний. Я сам выполняю все эти действия, но на сегодняшний момент мои руки в основном заняты перелистыванием и написанием книг.
Наши руки – это инструменты, и эволюция не предназначила их для чего-то одного. Рука не является биологическим эквивалентом молотка или отвертки; она нужна для многих вещей.
Это верно и для других частей тела. Глаза нужны, чтобы видеть, но они также помогают нам выражать эмоции: сужаются, когда мы улыбаемся или язвим, и наполняются слезами, если мы грустим или – тоже удивительно – испытываем огромную радость. Губы позволяют принимать пищу и дышать, но у них есть и другие функции. С их помощью мы выражаем привязанность, целуя любимых людей, и демонстрируем свое настроение; наконец, они позволяют человеку говорить.
По тому же принципу работает мозг и совершаются управляемые им поступки: например, регулируется щедрость. Исследующие эволюцию психологи спорят, в какой точке на бесконечной шкале между самоотверженностью и эгоизмом находится человечество, однако степень щедрости и готовности жертвовать чем-либо зависит от многих факторов. В чем вообще предназначение этой добродетели? Ответов много: она нужна для улучшения репутации, завоевания партнера, привлечения союзников, помощи родственникам, приобретения чьего-либо расположения и так далее. Щедрость нужна для многого, и еще ни одна эволюционная сила не смогла ее заменить – как и человеческую склонность к фантазированию. Воображение дает нам тысячи возможностей.