Каких, например, спросите вы?
Последователи Дарвина полагают, что эволюционные предпосылки возникновения и развития воображения были связаны с половым отбором[39]. Возможно, истории и другие формы творчества не просто описывают секс, а являются способом его получения? Если говорящий всеми способами демонстрирует свои навыки, умственные способности и изобретательность, его шансы на внимание противоположного пола сильно увеличиваются. Вернитесь к фотографии, изображающей рассказчика из племени бушменов, и посмотрите на сидящую слева от него женщину – она красива и явно заинтересованна. Вот в чем штука.
Фантазии могут быть формой игры, помогающей познавать мир. Представитель «литературоведческого дарвинизма» Брайан Бойд пишет, что «произведение искусства— это игровая площадка для разума»[40]. Бойд полагает, что свободное искусство во всех его формах значит для нашего сознания то же, что шуточная детская борьба для развивающихся мышц.
В историях заключен почти бесплатный источник информации и полезного опыта[41]. С их помощью мы узнаем о человеческой культуре и психологии, не рискуя поплатиться чем-либо в процессе самостоятельного освоения этих областей.
Наконец, фантазии играют роль социального клея, сплачивая людей вокруг общих мечтаний и ценностей[42]. Писатель Джон Гарднер считал: «Настоящее искусство создает мифы, благодаря которым общество выживает, а не погибает»[43]. Посмотрите на фотографию сидящих в кругу бушменов – видите, как они близки друг к другу?
Каждая из этих теорий[44] выглядит вполне убедительной, и мы еще вернемся к их обсуждению. Но до этого я хотел бы предложить вам рассмотреть другой вариант: воображение может ни для чего не предназначаться (хотя бы с точки зрения биологии).
Первый контакт с крелами произошел во время футбольного матча: их тарелка опустилась на поле прямо в центре поля. Из возникшего в корпусе корабля отверстия, словно язык, выдвинулся трап. Охваченные ужасом фанаты увидели, как по нему, пошатываясь, спускается инопланетянин по имени Флэш; у него был ежик коротких светлых волос и мясистые, похожие на рожки ушки. На пришельце был красный комбинезон с изображением молнии на груди. Спустившись на землю, он объявил: «Кокаин. Нам нужен кокаин»[45].
В рассказе Джона Кэссела «Захватчики» (Invaders) крелы пересекают Вселенную, чтобы найти кокаин. Люди приходят в замешательство, поэтому Флэш объясняет, насколько их чувство прекрасного отличается от земного: их очаровывают сами молекулы кокаина. Это вещество для нации крелов подобно величайшей химической симфонии, они не употребляют его, а восхищаются им, словно произведением искусства.
В конце истории Флэш признается, что солгал о том, что кокаин значит для крелов; оказывается, они используют его, «чтобы поймать кайф»[46].
Вот в чем смысл. Фантазия – это наркотик. Люди могут изобретать какие угодно эстетические (или эволюционные) оправдания того, почему они воображают те или иные вещи, но для нашего сознания это просто способ спастись от скучной и жестокой реальности. Почему мы идем на постановку пьесы Шекспира, смотрим фильм или читаем книгу? С точки зрения Кэссела, в конечном итоге мы делаем это не для того, чтобы расширить свой кругозор или исследовать человеческую природу (или по какой-либо еще благородной причине). Мы хотим поймать кайф.
С Кэсселом согласятся многие эволюционисты. Для чего нужна фантазия? Ни для чего. Мозг создан не для нее; скорее, в нем просто есть изъяны, делающие его чувствительным к выдумкам. При всем своем разнообразии и великолепии фантазии возникают в хитросплетениях нашего сознания скорее по счастливой случайности; они могут учить, волновать и радовать нас, могут быть одними из тех немногих вещей, ради которых стоит быть человеком, – однако это не значит, что у их возникновения когда-либо были биологические предпосылки.
По мнению Кэссела, воображение не имеет ничего общего с противопоставленным большим пальцем – вещью, которая помогла нашим предкам выжить и размножиться, – и скорее сравнимо с линиями на ладони. То, что предсказывает вам хиромант, не имеет никакого смысла, потому что по этим знакам нельзя прочесть будущее; они появляются, потому что человек сгибает ладонь[47].
Попробую привести наглядный пример. Недавно я посмотрел трогательный и немного дурацкий фильм Джадда Апатоу «Приколисты» – броманс[48] о неизлечимо больном комике в исполнении Адама Сэндлера. Я и смеялся, и плакал; ну, вы сами всё понимаете.
Почему фильм мне понравился? Если воображение – побочный эффект эволюции, ответ прост: потому что мне нравятся забавные вещи, а кино было забавным. Я много смеялся, а от смеха становится хорошо. Еще, как и всякий человек, я любопытен и жаден до сплетен, а такой фильм дает возможность подглядеть за чьей-нибудь полной крайностей жизнью. Наконец, он позволил моему мозгу наполниться опьяняющими химическими соединениями, ассоциирующимися со страстным сексом, драками и черным юмором, при этом не подвергая меня связанному с этими занятиями физическому риску.
Впрочем, другие эволюционисты сочтут такой взгляд на воображение чрезвычайно невежественным[49]. Это невозможно, будут настаивать они: если бы фантазия была просто приятной безделицей, человечество давно бы избавилось от нее как от требующего лишней энергии занятия. Что ж, может быть. Однако вправду ли естественный отбор может так легко вычислить и уничтожить гены, ответственные за то, что я трачу время на «Приколистов» и «Гамлета», – ценное время, которое можно потратить на зарабатывание денег, размножение или любое другое из многочисленных дел, признанных выгодными с точки зрения эволюции?
Нет – по той причине, что мое стремление фантазировать тесно связано с влечением к сексу, сплетням и агрессии. Избавиться от него, не причинив вреда важнейшим интересам в жизни человека, не представляется возможным.
Если теперь вам кажется, что ваш мозг завязан морским узлом, вы не одиноки. Я не уверен, является способность выдумывать и сочинять видом адаптации или это чистая случайность, и никто не может быть уверен. Наука существует благодаря бесконечным циклам выдвижения и опровержения различных гипотез, и вопрос «Почему мы вообще можем сочинять?» навряд ли можно отнести ко второй стадии этого процесса. Лично мне кажется, что мы пользуемся этой возможностью по целому ряду причин, сформировавшихся в ходе эволюции. Часть из них создана эволюцией намеренно и подобна нашей способности складывать вместе большой и указательный пальцы, чтобы ущипнуть или взять что-нибудь маленькое; часть является побочным результатом развития человечества и напоминает уникальный для каждого узор веснушек или расположение волосков на тыльной стороне руки; наконец, часть действительно имеет реальное применение, но изначально не задумывалась для подобного использования – как движения пальцев, перемещающихся по клавиатуре компьютера или пианино. Возможно, однажды человек понял, что его сознание является легко моделируемым для различных целей пространством, и подумал, что сможет создавать в нем несуществующие вещи и благодаря этому иметь доступ к дешевым развлечениям. Похожее произошло с компьютерами – они были созданы исключительно для вычислений, однако вскоре выяснилось, что с их помощью можно наблюдать за проделывающими неприличные вещи голыми людьми.
В следующих главах мы обсудим эволюционные преимущества вымысла и то, как это облегчает решение задач (не важно, делаем ли мы это поодиночке или вместе с кем-то). Но до того, как я предоставлю вам все аргументы и доказательства, нам нужно вернуться в детскую: в беспорядочном многообразии детских выдумок кроется нечто чрезвычайно важное для дальнейшего обсуждения.
Обычно взрослые вспоминают о мире своих детских фантазий как о райском месте, полном солнца и безмятежности, но на деле Нетландия больше похожа на ад. Играющие дети не убегают от реальности; они напрямую сталкиваются с основными проблемами человеческого существования. Писатель и преподаватель Вивиан Пейли считает: «Что бы ни происходило во вселенной детского воображения, это всегда грандиозно. Образы добра и зла, жизни и смерти, портреты родителей и детей меняются местами, перетекая из сознания в реальность и обратно. Это не ерунда; ребенок погружается в глубочайшие философские размышления и становится свидетелем величайших чудес природы»[50].
Ролевая игра – чрезвычайно серьезное развлечение. Дети ежедневно перемещаются в мир, где они сражаются с темными силами, спасаются бегством и борются за собственную жизнь. Часть этой книги написана за кухонным столом, вокруг которого разворачивались самые невероятные события; например, однажды мои дочери в мельчайших подробностях изображали, что они собираются убежать из дома. До этого они играли в куклы на задней веранде, а потом с визгом мчались по двору, спасаясь от разъяренных акул (через некоторое время те были загарпунены ветками). Вечером того же дня я играл с младшей дочерью, Аннабель, в потерявшихся в лесу детей, и она попросила меня представить, что наших родителей «загрызли тигры». Тут же мы оказались в лесу, кишащем хищниками, и были вынуждены отражать многочисленные атаки.
Игры не сосредоточиваются на чем-то одном: мальчики и девочки играют в родителей и их детей, героев и чудовищ, единорогов и разумные космические корабли. Однако любая игра строится вокруг проблемы