нная страна для девочек также таит свои опасности, но в ней не встретишь хобгоблинов и убийц с топорами и не нужно прикладывать столько физических усилий; основные проблемы, с которыми столкнутся гостьи этого места, касаются ежедневной рутины и домашних обязанностей.
Однако стоит помнить, что игра девочек только кажется безмятежной в сравнении с суматохой, которую поднимают мальчики[64]. Темнота и страхи прокрадываются и в кукольный уголок. Вивиан Пейли подробно описывает, как мило на первый взгляд девочки играют в дочки-матери. Но приглядитесь: ребенок чуть не отравился яблочным соком; его пытается украсть притаившийся за углом злодей; наконец, он случайно ломает себе что-нибудь и едва избегает опасности сгореть заживо.
Роль половых гормонов, особенно в игровом поведении, достаточно наглядно демонстрируется заболеванием под названием «врожденная гиперплазия коры надпочечников» (ВГКН), при котором плод женского пола еще в утробе подвергается чрезмерному воздействию мужских гормонов. Девочки с ВГКН развиваются по вполне нормальному сценарию, однако «более склонны к типичным для мальчиков приемам и сюжетам игры, предпочитают мальчишеские игрушки и менее заинтересованы в вопросах брака и материнства, игре в куклы и заботе о детях»[65]; они предпочитают больше двигаться и даже бороться, а также любят машинки и оружие.
Так, Пейли вспоминает эпизод, произошедший с двумя девочками во время игры в Яркую Радугу и ее летающего пони Старлайта (волшебные персонажи из мультсериала 1980-х годов): они ужинали и прекрасно проводили время. Спокойствие было нарушено неожиданным появлением злодея Лурки[66]– и милым героиням, в которых играли две маленькие хорошенькие девочки, пришлось использовать взрывчатку и уничтожить непрошеного гостя.
В отличие от других вещей, которые я затрагиваю в этой книге, – выдумок или снов – детская ролевая игра никогда не считалась эволюционной случайностью. Мнение выдающегося швейцарского психолога Жана Пиаже, называвшего детские фантазии «первозданным хаосом, из которого развивается более корректное и упорядоченное мышление»[67], больше не актуально. Сегодня эксперты в области детской психологии уверены, что у ролевой игры есть предназначение и определенные биологические функции. Она существует даже у животных – чуть ли не у всех млекопитающих, в особенности наделенных интеллектом. Согласно наиболее распространенной точке зрения такое поведение помогает подрастающему поколению подготовиться к взрослой жизни; в таком случае дети подготавливают свой мозг и тело для испытаний, с которыми им предстоит столкнуться в будущем, и развивают эмпатические и коммуникационные способности. Игра чрезвычайно важна. Игра – это самая настоящая детская работа[68].
Разница между играми мальчиков и девочек отражает замедленный по сравнению с культурным развитием темп эволюционного процесса. Эволюция еще не приспособилась к изменениям, произошедшим в жизни человечества за последние сто лет; судя по поведению детей, девочки все еще готовятся быть хранительницами очага, а мальчики – бойцами и добытчиками. Разделение труда носило такой четкий характер десятки тысяч лет, и, по сведениям антропологов, еще не было открыто ни одно племя, в котором женщины бы воевали, а мужчины брали на себя заботу о детях[69].
Я пишу эти строки и чувствую себя главным героем рассказа Эдгара Аллана По «Черный кот». До того как затянуть петлю на шее своего любимца и повесить его на дереве, он вырезал коту глаз перочинным ножом. Признаваясь в преступлении, он пишет: «Я краснею, я весь горю, я содрогаюсь, описывая это чудовищное злодейство»[70][71]. Идея о том, что гендер подразумевает некоторую биологическую основу, получает все большее распространение, но все еще часто умалчивается, поскольку кажется налагающей ограничение на человеческий потенциал развития. Особенно это касается стремящихся добиться равноправия женщин. Впрочем, поразительные изменения, произошедшие за последние пятьдесят лет, – в основном они касаются появления дешевых и безопасных средств контрацепции – означают, что мы можем всё меньше волноваться по этому поводу.
Когда моя дочь Аннабель объявила, что она станет принцессой, когда вырастет, я попытался схитрить: «Знаешь, ты можешь быть и кем-то другим; например, доктором». «Хорошо, – отвечала она, – я буду принцессой и доктором. И мамочкой». Тогда я улыбнулся и ответил: «Ладно».
Откуда в детских играх берутся кровь и слезы? Возможно, ребенка впечатляют самые обыкновенные сказки: в классических историях братьев Гримм героев преследуют ведьмы-людоедки и настигает ужасная смерть, а злые волки наспех заглатывают невинных поросят; Золушка – сирота, а ее отвратительные сестры отрезают куски собственных ног, чтобы втиснуть их в крошечный хрустальный башмачок (и это не считая того, что в финале птицы выклюют им глаза). В первое издание сборника была включена сказка под названием «Как дети играли в мясника» (How the Children Played Butcher with Each Other); привожу ее текст:
Один человек зарезал свинью, и его дети видели это. После обеда они стали играть, и один сказал другому: «Ты будешь поросенком, а я мясником». Он схватил нож и вонзил его в шею своего брата. Их мать в это время была в доме и купала младшего ребенка; спустившись на крики, она увидела, что произошло, выдернула нож из шеи сына и в ярости всадила его в сердце первого сына. Затем она бросилась обратно, чтобы проверить, что делает последний ребенок, но оказалось, что за время ее отсутствия он утонул. Женщина впала в такое отчаяние, что отказывалась от всех утешений и наконец повесилась. Когда вечером того же дня ее муж вернулся домой и узнал о произошедшем, он обезумел от горя и вскоре умер[72].
Простейшие детские стишки и колыбельные обычно повествуют о плохом: колыбельки с детьми падают с верхушек деревьев, маленькие мальчики калечат собак, живущая в башмаке старая женщина жестоко избивает своих голодающих детей, а слепых мышей изрубают в куски ножами для разделки мяса. Кто-то подсчитал[73], что в одном из подобных сборников упоминаются восемь убийств, два удушения, одна казнь через отсечение головы, семь случаев потери конечностей, четырежды ломаются кости и так далее. Было проведено исследование[74], которое показало, что в современной детской телепередаче насчитывается пять сцен насилия в час, в то время как при чтении сказок этот показатель вырастает до пятидесяти двух.
Рис. 10. Иллюстрация к с тарой английской сказке «Колдунья и золото»
Современные сказки подвергаются гораздо более жесткой цензуре, однако и в них встречаются сомнительные эпизоды. Например, я читал своим дочерям ту версию «Золушки», в которой не упоминались добровольные увечья старших сестер, однако все варианты этого сюжета так или иначе обращаются к куда более страшной вещи: потерявшая любящих родителей девочка попадает в семью, которая ни во что ее не ставит.
Являются ли все бури и беды детских фантазий лишь отражением того, что мы читаем своему ребенку на ночь? Нетландия так или иначе небезопасна – происходит ли это потому, что в любой сказке есть намек на таящуюся угрозу?
Даже если мы выясним это, возникнет следующий вопрос: почему все истории, которые создает вид Homo sapiens, концентрируются на какой-либо проблеме?
Думаю, что здесь кроется важнейший ключ к разгадке тайны воображения.
3. Даже в аду любят истории
Подобно фильму, в котором маньяк в хоккейной маске убивает людей цепной пилой; подобно «Гамлету», полному братоубийств и кровосмесительных связей; подобно любому виду насилия, семейных неурядиц и историй о неверности, про которые говорит Софокл, показывают по телевизору или написано в Библии, <…> слова о потерях и смерти удивительным образом удовлетворяют читателя.
Один мужчина и его трехлетняя дочь отправились в магазин. Девочка по имени Лили, одетая в свое лучшее платье в цветочек, развевавшееся при движении, держала указательный палец отца в левой руке; в потном кулачке правой она сжимала список покупок. Отец толкал тележку по ряду со злаковыми продуктами. Ее почти сломанное левое переднее колесо скрипело и грохотало.
Они остановились перед полкой с сухими завтраками. Мужчина почесал щетинистый подбородок и спросил дочь: «Что же мы возьмем?» Та отпустила его палец, развернула список и разгладила его на животе, а затем покосилась на выведенные женской рукой изящные буквы. «Вот это», – ответила она, проведя пальчиком по строчкам. Отец позволил дочери самостоятельно выбрать большую желтую коробку и запихнуть ее в тележку.
Позже он вспомнит, как мимо них проходили улыбавшиеся Лили женщины, с которыми он разминулся с вежливым кивком, и прыщавый рабочий со шваброй и полным воды ведром; как дочь держала его палец и как исчезло пульсирование ладошки дочери, когда она отпустила руку отца.
Больше всего ему запомнится низкорослый человек в темных очках и низко надвинутой красной бейсбольной кепке; то, как он, ссутулившись, стоял за пирамидой из пирожных, как, влажно поблескивая зубами, улыбался проходящей мимо Лили.
Они прошли немного дальше и снова остановились. Лили обняла отца за бедро, и он бережно прижал ее головку к своей ноге. Он читал надписи на коробке сахарных зерен, которую она всунула ему в руки; в них не было ничего, кроме красителей и консервантов, но он упорно пытался высчитать пищевую ценность и содержание белков, жиров и углеводов.