Он не заметил, что Лили отпустила его ногу, не почувствовал, как ее голова выскользнула из-под его руки, и громко сказал вслух: «Прости, малышка, это неправильная еда. Мама не обрадуется, если мы ее купим».
Лили не ответила. Отец повернулся к тележке, ожидая, что увидит дочь со скрещенными ручками, опущенным подбородком и надутыми губами, но она исчезла. Он медленно обернулся. Ее нигде не было.
Нигде не было и человека в красной кепке.
Впрочем, у этой истории есть другой вариант.
Один мужчина и его дочь Лили пошли в магазин. В конце ряда со злаковыми продуктами Лили увидела красную коробку с мультяшным зайцем[75]; она немедленно попросила отца купить ее и крепко обхватила его ногу, но тот даже не посмотрел на список ингредиентов. «Извини, малышка, – сказал он, – но маме не понравится, если мы это купим».
Лили выпустила отцовскую ногу и высвободилась из-под его руки. Она нахмурилась, затопала ножками и с вызовом засунула ладони под мышки. Он попытался ответить ей строгим взглядом, но не устоял и был вынужден положить коробку в тележку. «Мы же не боимся маму, правда?» – спросил он.
«Ага, – ответила Лили, – не боимся!»
Отец и дочь нашли все, что было в списке покупок, и отправились домой. Мама немного рассердилась из-за красной коробки, но лишь для вида, и маленькая семья жила долго и счастливо.
В какой истории вы бы хотели оказаться? Конечно, во второй; первая – настоящий кошмар. Но из какой получился бы более интересный фильм или история? Ответ довольно очевиден. Первая история затягивает и увлекает, поскольку неизвестно, что произошло дальше. Девочку забрал мужчина в темных очках или она просто спряталась за стеллажами и изо всех сил старается не засмеяться?
Между тем, что мы бы хотели видеть в реальной жизни (мирное совершение запланированных покупок) и на экране или страницах книги (неожиданная катастрофа), простирается настоящая пропасть. Полагаю, что ответ на эволюционную загадку находится именно в ней.
Фантазии зачастую рассматривают как способ убежать от реальности. Когда я спрашиваю своих студентов, почему им нравятся истории, никто не произносит очевидное «Потому что это интересно»; они понимают, что такой ответ слишком поверхностен. Конечно, это интересно, но почему?
Студенты начинают искать глубинные причины: вымысел интересен, потому что он позволяет нам избежать реальных проблем. Жизнь трудна, а мир воображения легок и приятен. Когда мы пересматриваем сериал «Сайнфелд» или читаем Джона Гришэма, это позволяет ненадолго забыть о преследующих нас трудностях; в выдуманном мире легко спрятаться.
Тем не менее теория бегства от реальности плохо сочетается с глубинными закономерностями искусства повествования. Если от проблем действительно можно сбежать, большинство наших историй касалось бы исключительно приятных вещей; все бы шло хорошо и никто бы не страдал. Обычный сюжет выглядел бы примерно так (все писалось бы от редкого сейчас второго лица, чтобы читателю было легче ассоциировать себя с главным героем):
Вы играете в New York Yankees. Вы – величайший бейсболист мира и практически каждый сезон бьете собственные рекорды. Вы питаетесь в основном жареным мороженым, причем едите его с гладких животов моделей, расположившихся вокруг вашего роскошного холостяцкого шезлонга. Несмотря на огромное количество потребляемых калорий, вы остаетесь в идеальной форме. После того как вы отойдете от дел, вы станете неформальным президентом США, и, наконец установив на земле абсолютный мир, вы удостоитесь прижизненного высечения своего портрета на горе Рашмор[76].
Конечно, я преувеличиваю, но основная идея понятна: если фантазии являются бегством от реальности, то это довольно странный способ бегства. Выдуманные миры – это вовсе не мирные убежища: временно освобождая нас от проблем, они заманивают нас в собственные ловушки, заставляя переживать все новые стрессовые эпизоды.
Этот парадокс был впервые упомянут в «Поэтике» Аристотеля. Выдумка привлекает нас, поскольку дарит нам удовольствие, но, по сути, прибавляет к нему множество неприятностей: смерть, безысходность и тревогу. Знаете, какие книги лучше всего продаются? О жестоких расправах, убийствах и изнасилованиях. То же самое происходит и на телевидении, и в классической литературе: Эдип выкалывает себе глаза, Медея перерезает горло собственным детям, а сцена шекспировского театра завалена окровавленными трупами. Все это довольно тяжко.
В основе менее трагических историй лежит не меньше проблем, и читатель находится в постоянном напряжении: смогут ли Ллойд и Гарри из «Тупого и еще тупее» завоевать сердца своих возлюбленных? Будут ли вместе Сэм и Диана из «Веселой компании» или Джим и Пэм из «Офиса»? Выберет ли Белла оборотня или вампира? Охмурит ли «серая мышка» библиотекарша из нового любовного романа издательства Harlequin сексуального рейнджера? Проще говоря, в любом жанре история не получится, пока в сюжете не появится какая-нибудь изюминка.
Идеальные истории, которые удовлетворяли бы все наши желания, совсем не интересны; однако что насчет историй, которые правдиво изображают жизнь как она есть? Вот, например, портрет бухгалтера, который пытается закончить важную, но чрезвычайно скучную работу:
Мужчина средних лет сел за стол и безразлично уставился на клавиатуру. Он почесался – как можно более незаметно, хотя больше в комнате никого не было, – откинул голову и обвел комнату мутным взглядом. Навести порядок? Съесть что-нибудь? Он начал крутиться на кресле: один оборот, второй. На третьем он заметил свое отражение в окне и начал гримасничать. После этого покачал головой, сделал большой глоток холодного кисловатого кофе и повернулся к компьютеру. Он нажал пару клавиш и положил руку на мышь. «Может быть, стоит еще раз проверить почту?»
Теперь представьте, что этот абзац не предваряет какой-нибудь неожиданный поворот (например, внезапно в окне отражается странная женщина – очень толстая и почему-то голая; она стоит позади бухгалтера, потрясая ножом, или просто показывает ему средний палец), а является лишь частью книги из пятнадцати мучительных глав, в которых ничего не происходит.
Писатели экспериментировали и таким образом. Существует так называемая гиперреалистичная проза, избавленная от привычных сюжетных ухищрений и максимально честно описывающая течение жизни. В попытке достигнуть максимальной энергичности текста Элмор Леонард, мастер криминального жанра, безжалостно удалял из своих книг все, что замедляло и утяжеляло повествование, – в гиперреализме, напротив, подобное никогда не опускается.
Персонаж «Новой улицы литературной богемы» (New Grub Street) изображенного здесь Джорджа Гиссинга[77], Гарольд Биффен, пишет роман под названием «Мистер Бэйли, торговец»[78], где описывает жизнь обычного бакалейщика. Произведение Биффена «невыразимо утомительно», поскольку исключительно монотонно и не упоминает никаких кризисов или перемен; его можно назвать произведением искусства, но поистине тяжело прочесть. Биффен разочарован в любви и творчестве и заканчивает жизнь самоубийством.
Обращение к гиперреализму интересно в качестве эксперимента, но результатом становятся книги, нарушающие основные законы повествования – именно по этой причине они не находят своего читателя; такой текст так же скучен, как и написанный с целью максимально угодить читателю. Задача гиперреализма – показать, что такое хорошая художественная проза, посредством доказательства от противного.
Рис. 11. Джордж Гиссинг
Выдуманные истории – от детских сказок и народных преданий до современной драмы – строятся вокруг проблемы. Как уже было сказано, первым это заметил Аристотель, и теперь на этом основывается все преподавание литературы и практически каждое руководство для начинающих писателей. На этом настаивает и Джанет Берроуэй в своей книге «Как писать художественную литературу» (Writing Fiction): «Конфликт составляет основу художественного сюжета. Мы привыкли обозначать этим словом нечто негативное, однако произведение нуждается в ключевом элементе, который может иметь практически любой оттенок. Читателю интересен только конфликт»[79]. Как выразился другой теоретик писательского мастерства Чарльз Бэкстер, «даже в аду любят истории»[80].
Эта мысль так проста, что уже стала клише, однако в то же время она напоминает нам кое о чем необычном. Вот что я имею в виду. Под разнообразием внешнего декора всех историй, которые сочиняет или когда-либо сочиняло человечество, лежит одна и та же структура. Представьте себе, что это скелет, о котором мы редко думаем, обращая внимание на яркую одежду. Скелет в какой-то мере подвижен, но его гибкость все же ограниченна, поэтому основные схемы повествования так или иначе повторяются.
Практически все истории рассказывают о людях (или животных), у которых что-то случилось. Все персонажи чего-то хотят – выжить, найти вторую половину или обрести потерянного ребенка, – однако для достижения этой цели им приходится приложить некоторые усилия и преодолеть ряд препятствий.
История = Персонаж + Затруднение + Попытка найти выход
Так выглядит формула художественного текста, и вообще-то это странно. Структурировать историю можно по-разному. Например, мы уже говорили о стратегии побега от реальности или попытке достичь полного блаженства; пусть обычно книги заканчиваются хорошо, но на протяжении сюжета герои должны несколько раз подвергаться опасностям. Чем больше они рискуют, тем довольнее читатель.