дышать, в глазах потемнело, она упала. Сильные руки подняли ее, она оказалась перед высоким мужчиной, которого не могла разглядеть: взгляд не фокусировался.
– Ты чего такая? – раздался его голос. – Не узнала?
Она отрицательно помотала головой.
– А ты посмотри! – Он легко приподнял ее, почти прижался своим лицом к ее.
Марина перестала дышать, чтобы не чувствовать его дыхания – страшного, отвратительного…
– Что вам нужно? – дрожащим голосом наконец произнесла она.
– Что мне нужно… Ну, ты сказала…
Мужчина отпустил ее, потом подвел за руку к могучему дубу. Там стояла небольшая дорожная сумка. Он достал из нее бутылку шампанского.
– Это я принес, чтобы того… за встречу. Ну, потом, само собой, Маришка. Так еще и не узнала меня?
– Теперь узнала, – Марина старалась говорить спокойно. – Вы приходили к нам. Роман Антонов.
– Точно. Вот не поверишь, я пришел не для того, чтобы с твоего адвоката пятерку срубить, а чтоб на тебя полюбоваться. Понравилась ты мне.
– Хорошо. Я только не понимаю: почему вы так себя ведете и зачем вообще пришли сюда с этой бутылкой? Пожалуйста, отпустите меня, мне пора домой.
– Адвокат ждет? Так мы недолго. Я думаю, ты ему ничего не расскажешь, он ведь может сильно расстроиться, правда?
Дальше Марина опять все воспринимала как кошмарный сон. Он бросил ее прямо на землю, разорвал узкую юбку, дернул трусики… Она почти потеряла сознание. И вдруг он, охнув, уронил голову рядом с ее плечом. По ее щеке и шее потекла горячая жидкость. Она не могла шевельнуться. Кто-то стащил с нее насильника, отодвинул его подальше, потряс Марину за плечи:
– Эй, ты жива?
– Да, – Марина открыла глаза, поднялась. – Это вы, Николай?
– Я, конечно. А кто ж? Я как увидел, что этот папаша моим одеколоном поливается, носки чистые напяливает, тут же понял, куда он намылился. Он мне сразу сказал, что на тебя запал. Ну, я за ним. Он тебя ждал не меньше часа. Я за тем деревом стоял. Раньше влезть не мог. Он сильнее меня.
– Что ты с ним сделал?
– Башку проломил его шампанским.
– Господи! Ты не убил его?
– Откуда ж я знаю?
– Надо «Скорую» вызвать, наверное?
– Ты еще скажи – полицию. Слушай, Марина, я тебя спас, так? Он мою мать изнасиловал несовершеннолетней, так я и появился. Урод он последний. Ты за это меня сейчас сдать хочешь?
– Но что же делать?.. Наверное, ему еще можно помочь?
– А нам это надо, скажи? Мне сидеть за его проломленную черепушку, тебе рассказывать адвокату, что он с тобой делал.
– Только не это. Я не могу рассказать Валентину. Давай что-нибудь придумаем. Коля, ты действительно меня спас. Я тебе благодарна. И я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Ну, как нам поступить?
– Слушай меня внимательно, – важно сказал Коля с сознанием своего мужского превосходства. – Беги домой, может, никто тебя не увидит. Сейчас вытру с тебя его кровь… Ну, что-то на волосах осталось, не важно. Юбку придержишь, добежишь, быстро все смывай. Если адвокат дома, скажи: хулиганы напали, а ты убежала. Ты ж меня не выдашь? Адвокату меня посадить – плевое дело. Даже выгодно, как я понял.
– Не выдам, – с трудом произнесла Марина, понимая, что она попала в чудовищную ситуацию. Это последнее, что могло прийти ей в голову, – что-либо скрывать от Валентина. Но в данном случае речь идет о судьбе другого человека, о профессиональном долге Валентина. Он не сможет это замять, наверное. И не захочет.
– А что делать с ним?
– Это мое дело. Я окажу ему помощь, – совсем расхрабрился Николай. – Оттащу его подальше от вашего дома, положу так, чтоб кто-то нашел. Ну, че ты смотришь? Если он жив, ему кто-то вызовет «Скорую». И вылечат сволочь эту. Еще обратно к нам с мамкой припрется… А нет, такая, значит, у него судьба.
– Какой-то кошмар. У него есть документы?
– Справка вместо паспорта.
– Значит, можно через какое-то время узнать по справочной, поступал ли он в больницу.
– Ты что! – Коля больно дернул ее за руку. – Не вздумай! Нас вычислят как нечего делать. Я сейчас эту справку найду и выкину. Выживет – другую получит. Слушай, если он выживет, а ты кому-то проговоришься, он убьет меня без вопросов. Ты понимаешь? Он – отморозок.
– Пожалуй, убьет, – кивнула Марина. – Я никому не скажу.
– Тогда беги, – облегченно выдохнул Николай. – Я все сделаю.
– А ты… Если он жив, ты точно его не добьешь?
– Да надо мне… Он же не видел, кто его тюкнул по башке… Не бойся. На фиг мне мокруха.
– Ну да… О сыновьих чувствах я не спрашиваю… Только я должна знать… Вам могут сообщить, если он придет в себя в больнице… Или, если умрет, его опознают… Давай обменяемся телефонами. Сразу звони, если что-то узнаешь. Я тоже…
Марина повернулась, подняла с земли свою сумку, пошла сначала медленно, потом, когда вышла к освещенному подъезду, побежала. На автопилоте добралась до квартиры, с облегчением поняла, что Валентина еще нет, в прихожей сняла с себя всю одежду, сунула в пустой пакет, крепко связала его ручки и спрятала за тумбой для обуви. Утром выбросит. В ванной она долго стояла почти под кипятком, не чувствуя ожогов. Потом включила холодную воду. Ступила на пол, встала перед зеркалом – ярко-розовая, с мокрыми волосами, глазами на пол-лица… Кто это? Что со мной сделали? Как мне с этим быть? Как мне все скрыть?
– Господи, – вдруг раздался рядом родной голос. – Я где-то сижу, хожу, занимаюсь всякими глупостями, а у меня в ванной такая красота стоит и сама себе удивляется. Что с тобой, Мариночка? У тебя действительно какой-то изумленный вид.
– Я думала о нас, – честно посмотрела ему в глаза Марина. – Как изменились, повернулись или перевернулись наши жизни.
Он впервые не нашел слов от счастья. Просто взял свое счастье на руки и понес в спальню… Потом они ужинали, он рассказывал о делах, она делала вид, что слушает, ест… Вот и начался обман в их отношениях. Потом они ушли спать, Марина старательно и ровно задышала, дождалась, пока Валентин крепко уснет. Тихо встала, вошла в ванную, закрылась изнутри, включила воду и скорчилась на полу, стараясь не кричать, не рыдать слишком громко… Такая беда с ней сегодня случилась, а она не может поделиться с самым родным человеком…
Глава 19
Валентина металась по камере, задыхаясь от стыда и унижения. Ну, скотина, дебил, поперся «спасать» ее за пять тысяч. Да, она спала с ним в ту ночь. Ей нужен был мужчина, плевать – какой. Хоть памятник Пушкину. Роман – самый подходящий вариант. Он знает ее сексуальные слабости, приложил свои части тела к ее растлению… Они с ним на равной социальной плоскости, в общем, оба изгои. Его грубость и хамство во время близости – то, что надо ей, с ее обугленной душой и ненасытным телом. Они оба друг друга использовали в ту ночь. Ну, разумеется, когда ее разбудили и поволокли сюда за убийство тетки, она подумала о нем. Стучать, закладывать она действительно не любила: это ее уголовный кодекс чести. Поэтому сразу и не рассказала. Она о нем и не вспомнила в этом бреду. Потом надо было подумать. Он мог грохнуть Надежду? Да без вопросов. За кошелек, за тысячу, за что угодно… Могла ли Надежда ему открыть? Черт ее знает. Могла и открыть. Она ж никогда и ничего не боялась. Валентина понятия не имела, что было с ней самой в момент провала, когда он ушел. Она давно уже дошла до такой стадии, когда не запоминала то, что делает в момент приступа наркотической агрессии. Ей бы тетка открыла. И она бы ее задушила. Она носила ненависть к ней, как шахидка взрывное устройство. Конечно, в нормальном состоянии она понимала, что нужно терпеть, что деньги, квартира, имя и слава матери и отчима – это ее шанс, ее полная свобода. Но в конкретный момент, когда чувства обострены до крайности большой дозой, она способна была послать к чертям этот шанс. Ради удовольствия задушить старую змею, которая запросто могла ее пережить. Она никогда не болела. И по справедливости – пусть по Валиной уголовной справедливости, – Надежда не имела права умереть своей смертью. Много чести… Она думала об этом, когда пришел адвокат. Тезка с серебряной головой. Мужчина, чем-то похожий на отчима, только лучше, честнее, решительнее… Не было бы счастья, как говорится, да несчастье помогло. Ну как, при каких обстоятельствах ей могло бы выпасть знакомство с таким мужиком. И решился вопрос: закладывать – не закладывать Романа. Пусть тезка думает, что она убила, но он не должен знать, с какими ублюдками она спит. Но этой твари понадобилось сообщить обо всем всему свету и, главное, Валентину. Если бы можно было выйти отсюда на неделю. Ох, она бы его нашла… Она бы придумала для него казнь. За все. За счастливое материнство в том числе.
– Ветлицкая, на выход. Сестра пришла.
– Кто???
…Они стояли рядом и смотрели друг на друга: Валя – с настороженностью волчицы в осаде, Ирина – с болезненным любопытством, отвращением и робким состраданием. Абстрактным состраданием культурного человека к себе подобному, но загнанному в угол, отверженному, опозоренному, лишенному свободы… Если бы только она не имела к ней отношения – совсем никакого. Но их все называют сводными сестрами! Ее, Иру, оставил любимый отец ради них – этой ужасной семьи… Он жил рядом с Валентиной, наверное, гладил ее по голове, как когда-то родную дочь. Ира тогда скрипела зубами по ночам от безысходности, отчаяния, острой обиды и ревности… Нет, жалость к Валентине никогда не победит всего остального. Тем более – за последнее время Ирина столько о ней узнала… Конечно, она могла убить свою тетю, она могла убить мать, пока никто не знает точно, не убила ли она отца Ирины… Может, она от всех избавлялась по своей преступной сути, из мести, из корысти…
– Здравствуй, Валя, – заговорила Ирина. – Вот пришла тебя навестить. Фрукты принесла, тебе потом передадут, сказали.
– Здравствуй, Ира, – улыбнулась Валентина. – Садись. За фрукты спасибо. Кормят тут не очень, знаешь.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. Тебя очень беспокоит мое здоровье?