– Но тут ведь другая история. Совершенно другая. И он не ее любимый мужчина, это больной мужчина…
– А для нее он не больной. Мне кажется, что она даже особых изменений не заметила.
– Ага, то, что он воду забывает выключать, – это нормально? Или простые слова забывает – нормально? Или имена?
– Нет, нет, мам, погоди. Мы должны что-то сделать, придумать.
– Я думала, что ты придумаешь. Или… не знаю. Может быть, позвонить твоему отцу?
Мама смотрит по-детски, отчаянно, она боится, что соседки снова станут говорить и стыдить, произносить всякие гадости, это нечто такое, что она совершенно не может пережить.
Потом они смотрят на балконе – хлеб все еще сушится, полный подоконник хлеба, как будто он ничего с собой и не взял, ни кусочка. Почему-то от этого становится совсем грустно.
– А чем он поможет? Сейчас я позвоню поисковикам. Как это вообще делается?
Женя медленно вводит в поисковой строке ЛизаАлерт.
Потеряться – не значит пропасть, – написано на главной странице сайта.
Потеряться – не значит пропасть.
Мой дедушка потерялся.
Он, наверное, не знает, как его зовут.
Он не знает, что он любил перец, что любил творожную запеканку, политую сверху киселем, – помните, как мы все любили ее, когда ходили в садик? Получается, что его заставили ее полюбить, потому что сейчас он ничего сам про себя вспомнить не может.
Но ведь он радовался, даже если не помнил, – разве не так?
Оставить заявку на поиск, там написано.
И она пишет.
Фамилия, имя.
Моего дедушку зовут так-то, ему семьдесят пять лет.
С вами свяжутся, пишут ей. Наверное, так всем пишут, но минут через двадцать – за это время Женя с Иринкой успевают подняться наверх, посмотреть на незаправленный диван дедушки.
Тип местности поиска:
Город
Лес
Господи, да откуда же я знаю.
Женя откладывает телефон.
– Мам, может быть, просто им позвонить? Я ничего не хочу писать про местность поиска, я же не понимаю. Хорошо, вот он сейчас в городе. Но куда он пошел?
Но, блин, им совершенно нельзя позвонить.
Тогда придется заполнить, сказать, как все есть на самом деле.
Тип поиска:
Город.
Скорее город, чего ради ему идти в лес?
Он и не был никогда в лесу.
– Как это не был? – вдруг говорит Иринка, вдруг говорит мама. – Он же в Новгороде родился, ты знаешь? Там есть леса. Под Новгородом даже. Он прекрасно знает леса. И здесь мог пойти. И ты помнишь, что он в ягодах разбирался, в грибах… Тогда, на даче…
– Мам, ну давай я пока просто так для них напишу, всегда же можно изменить?
– Жень, нет, ну а если нельзя? Давай решим сейчас. Это же важно, вдруг они из-за этого его не найдут?
Город или лес?
Город или лес?
Город, решает Женя, она выбирает его как игру, а какой город, наверняка спросят ее поисковики, ведь на свете существует множество разных городов. Он остался здесь или в Москву поехал?
Снятся людям иногда
голубые города…
Никогда не понимала, почему города голубые; и мама не объясняла. Может быть, спросить сейчас – но только какая-то несусветная глупость выйдет, неуместность.
«Мам, почему города – голубые?»
Но с ними на самом деле связываются через полчаса, а еще через полчаса приезжает Рысак.
Мама переспрашивает несколько раз – Рысак, как Рысак? Жене даже стыдно становится, она тихонько трогает Иринку за плечо, мол, ладно тебе, как придумали, так и зовут. Подумаешь. Секунду Женя даже думает, что мама спросит – а как на самом деле его зовут? Но она не спрашивает.
Он в Раменском как раз, поэтому быстро получилось. На нем обыкновенная черная куртка, синие джинсы, темные очки, старенькие кроссовки – почти того же цвета, что и у деда, и Женя сразу же как будто бы поверила, что такой человек сможет дедушку найти. У Рысака короткая темная борода с частыми серебряными ниточками.
Он хромает, даже мелькает у Жени мысль – и как он за потерявшимися по лесам ходит? И почему тогда – Рысак? Словно в насмешку. Но потом, когда он говорит, спрашивает, уже нет таких мыслей. Но Рысак тоже начинает с этого, будто бы с самого важного, – город или лес?
– Город. – Они с мамой переглядываются. – Мы уже решили, что город.
– Что значит – решили? Он что, все-таки может быть в лесу? Вы знаете, в каком районе?
– Нет, нет. – Иринка вмешивается, неожиданно смотрит. – Ой, извините, пожалуйста, тут на диване котик спал, столько волос, вы, наверное, потом весь в белой шерсти будете…
– Ничего страшного, давайте попробуем сосредоточиться, нам важно понять. Он что, раньше уходил в лес один? – Он непрерывно пишет что-то в телефоне.
– На дачу пешком ходил, – беспомощно говорит мама, – но не собирался.
– А дача где?
– На станции Радуга.
– Я нашел на карте, посмотрите – вот здесь, это место?
– Да.
– Хорошо. У вашего отца есть проблемы с памятью? Какие-то психические или соматические расстройства?
– Сома… какие расстройства? – спрашивает мама, и Жене вначале за нее стыдно, но она и сама не знает.
– Ну, болен чем-то?
– Да, у него ноги. Варикоз. Еще был огромный ожог на спине, но он уже зажил. А артрит, он его еще в детстве заработал, когда… Палец еще немного неровно сросся когда-то. Но это не особо заметно.
– Во что был одет?
– Фланелевая клетчатая рубашка, старая такая… Спортивные штаны с полоской сбоку. То есть я не уверена именно в этот раз, но он обычно так и одевался… Еще вот – кеды старые, выцветшие такие.
– С собой что-нибудь взял? Сумку, рюкзак?
Они переглядываются.
– Фотоаппарат старый, пленочный. Сейчас вот заметили, что нигде нет, а стоял раньше возле книг.
– Он что, любил фотографировать? Часто это делал?
– Раньше да… Да, я вот вспомнила – у него же шрамы есть! Такие белесые, у него вся спина – такой шрам. Он на себя масло из фонаря пролил, так уж получилось.
– Это важно, хорошо, что вы сказали. А есть еще какие-нибудь особые приметы?
– Не знаем, нет… У него короткий седой ежик, щетина. Еще палец немного в сторону торчит, он рассказывал, что еще с детства, когда на лесоповале работал, как-то ударился неудачно, а сустав зажил неправильно… Но это нужно прямо присматриваться, а никто же не будет. Так не заметно, если не обращаешь внимания. Ну, может, медленно ходит еще, ноги бережет.
– Как? Насколько медленно?
– Ну так, достаточно медленно. Ковыляет больше, максимум – в ближайший магазин пойти. И у него… – Иринка не решается произнести, ведь никогда еще перед чужими не говорила, – у него деменция. Не так сильно еще, но… Он вот недавно еще мог отварить себе рыбный суп из консервов, но только это странно, потому что ему никогда не нравился рыбный суп…
– Ага, значит, у него проблемы с памятью. Как он ориентируется в пространстве, знает ли свой адрес, имя?
– Ну, кажется, он знает, как его зовут.
– Хорошо, и вы совсем не знаете, куда он мог поехать? К друзьям, каким-то другим родственникам?
– Да у него есть там… – начинает Женя, но мама толкает в бок.
Ну что? Что? Почему нельзя? Да ты что говоришь такое, про дедушку? Такое нельзя. Но что нельзя – что он после смерти бабушки другую женщину себе нашел, когда болезнь не так сильно проявлялась? Что в этом такого?
И вот еще – кажется, что он не после бабушкиной смерти заболел, хотя все были так в этом уверены, так романтически настроены, ну словно бы они были животными, которые жили вместе в одной клетке на подоконнике, где и поилка была, и кормушка, и колесо, и так привыкли друг к другу, хотя и не любили, что не могли поодиночке спокойно умереть. Как Машка умерла бы без Мишки, хотя и нехорошо с крысами сравнивать, в конце концов, они всего лишь звери, на которых она сейчас не обращает особого внимания, не со зла, а просто из-за времени такого.
«Вот бабушка умерла, а дедушка сошел с ума. Как же еще это назвать? Но все не так, все на самом деле было не так, – думает Женя, – ведь он потом почти сразу познакомился с этой Алевтиной. А потом она его, наверное, бросила. Не знаю уж, из-за чего они умудрились поссориться, из-за чего ссорятся в таком возрасте? Не потому ли, что просто уже набрали обиды ко всему миру? Вот он и сломался. Он почти сразу после этого в первый раз забыл выключить плиту. Папа не знал, очень испугался, даже накричал, хотя никогда раньше не мог кричать на дедушку, не имел права. А тут он, по сути, вдруг как-то сразу стал старшим мужчиной, хотя по возрасту не так похоже.
Ну и дедушка с этой Алевтиной любили друг друга. Видимо.
Интересно, любишь ли в семьдесят пять так же, как и в двадцать? Наверное, да. Нужно было у него спросить, но только наверняка же его язык не в состоянии это вымолвить, он сказал бы, что и вовсе не любит, а это только так, общение двух стариков. Но ведь все не так».
А потом мама сказала:
– Это случилось, пока ты была в Германии. Может быть, он бы скорее на тебя отвлекся, если бы ты не уехала.
– Что, мам, серьезно? Я виновата в том, что дедушка заболел? Мы с ним не особо и общались, что ему до меня? И мы все им заинтересовались, только когда он заболел, если быть честными.
Рысак смотрит на Женю и Иринку.
– Ну что вы решили?
– У него была женщина, но к ней он поехать не мог, они расстались недавно. Поругались. И не мирились, насколько мы знаем, – говорит Женя, – но я знаю, куда он хотел поехать.
– О, это очень важно. – Рысак поворачивается к ней, разговор только с ней ведет. – И куда же?
– В Германию, – произносит она под взглядом мамы, под жалеющим взглядом мамы, вот она думает, вот она дурочка, думает, какая еще Германия, совсем свихнулась, оно и понятно, редко человек попадает и видит такое, хорошо еще, что сама не пострадала, а мы так боялись и переживали. Но ведь все обошлось? В конце концов, все ведь действительно обошлось?
– А что, – осторожно уточняет Рысак, – у него там друзья? Почему именно туда?