— Дело в том… — сказала Ада. — Дело в том, что мальчик в больнице.
— А, ну так чего же тогда? — пропел Столяров-дед и стал величественным. — Даже и неловко путаться! И зачем? Почему мы всегда не верим рядовым врачам?
— Он очень молод, — оробев, сказала Ада. «Не поможет. Не хочет — и не поможет, — стучало у нее в висках. — И нечего тревожить это самодовольство, облаченное в грязную майку и обсаженное цветочками».
Она поднялась, шагнула к выходу.
— Простите, пожалуйста, за беспокойство.
— Ну что вы, Адочка, — остановила ее бабушка Саша. — Василь Василич просто говорит, что нельзя не верить врачам… Он все сделает. Правда ведь, Василь Василич? — И опять к Аде: — Ведь мы, врачи старой школы, — мы клятву давали… Что вы!
Столяров-дед вдруг хмыкнул, провел тыльной стороной большого пальца по несуществующим усам:
— Ну и хитра эта Сашенька, ну и Лиса Патрикеевна!
Он молодо, без кряхтения, поднялся, пошел в комнату и зажужжал там бритвой. Бабушка Саша победно оглядела всех, кто присутствовал при ее моментальной победе.
Глава XIIСАША
Старик Столяров, взяв под руки Аду и бабушку Сашу, торжественно шагал по поселку, облаченный в легкий серый костюм: врач старой школы исполняет свой долг.
Саша плелся сзади, опять коченея от памяти бело-оранжевого запаха карболки и этой затемненной палаты…
По дороге его догнала Нина — полная, краснощекая, красногубая.
— Что, деда к мальчику ведете? Ну и верно. Только как же ты… как же вы… Нам придется все сказать?..
— Неважно, — ответил Саша. — Главное, чтоб помогли.
— Ленечка говорит… — начала Нина и осеклась.
— Ну, что Ленечка?
— Он говорит — тебя судить будут. Ведь тебе скоро шестнадцать. Но вообще-то, если дед поможет и все обойдется…
Саша даже остановился. Такое ему и в голову не приходило.
— Дура! — закричал он. — Дура! Дрянь! Ты что думаешь, из-за этого, да? Думаешь, я из-за этого?!
— Чего ты орешь? Ничего я не думаю. Сашка, честное слово! Я просто о тебе волнуюсь.
Ну конечно. Она же не видела мальчика, не слыхала этого: «Плохо, ой, плохо! Помрет он!» А его, Сашу, знает с первых шагов своих по земле. И потом, сам же он согласился, что надо молчать. А теперь он скажет. Пусть судят. Пойдет в милицию и сам скажет.
— Ладно, Нин. Ты иди домой.
— Нет, я с вами. Мне бабушка велела.
— Чего так?
— У деда вчера был сердечный приступ. Не сильный, правда, но все же. — И разжала кулак. — Я с валидолом.
Врач старой школы шел, галантно склоняясь то к одной, то к другой даме, и ни слова о хвори. Нет, ты ничего еще, дед. Более или менее подходящий.
Они были уже у выхода. Дед Столяров и Ада с бабушкой Сашей задержались у калитки, давая кому-то пройти.
И вдруг воздух стал желтым и густым, как во сне — не продохнуть. И то же ощущение: зажат. Не вырваться.
В калитку аккуратно, стараясь не задеть встречных, входили двое: коренастая женщина в платке и мужчина в сапогах, старых брюках и синей рубахе; на темных поперечных складках его лица поблескивал пот. Они вошли и огляделись.
— Где здесь домоуправление… или контора, что ли? — спросила визгливым голосом женщина и провела рукой по лбу, будто хотела заслониться от солнца.
Бабушка по всему активному складу своей натуры должна была спросить: «А что вам надо?» Но тот же нюх, инстинкт сохранения спокойствия, видно, удержал ее. Она показала рукой на клуб:
— Вон, видите большой дом? Это клуб. Там же и контора.
Двое поравнялись с Ниной и Сашей, подозрительно глянули одинаковыми светлыми прищуренными глазами.
— Я узнаю, не бойсь, — сказала женщина. — Я сразу узнаю.
И прошли мимо.
— Кто это? — шепотом спросила Нина.
— Откуда я знаю? — сердито ответил Саша и ускорил шаг. Они нагнали деда Столярова и зашагали все вместе по широкой проселочной дороге.
Когда Саша оглянулся, ему показалось — а может, и правда — там, за забором поселка, стояла коренастая женщина и, приставив руку к глазам, смотрела ему вслед.
В темном коридоре с побелкой на бревнах и пакле, высокий, весь в белом врач казался привидением. Он и правда был молод, но не так чтобы очень красив — большой нос, узкие глаза, узкие губы.
— Мы относительно мальчика… — начала бабушка Саша.
— Петрова Кости, — подсказала Ада.
— А, Костя. Да. Намучились мы с ним. Да еще отец вот недавно забегал — и с кулаками: «Уморишь, говорит, убью. Задушу».
Врач не смеялся и не сердился, точно это его мало касалось.
— А можно посмотреть мальчика? — солидно сказал Столяров-дед. — Я врач.
— Профессор, — добавила бабушка Саша. — Профессор Столяров.
— Я учился по вашей книге, — кивнул доктор. — Конечно, пожалуйста. — Он опять сказал, как бы отстраняясь от себя, без суетливости и без обиды. И добавил: — Кстати посоветуемся, стоит ли делать прокол. У него отек мозга все же значительный. — И крикнул в темноту: — Нюра, дай-ка халат!
А когда вышла красивая сестричка с халатом и дед Столяров облачился в него, став сразу строгим и снисходительным, доктор повел его к дверям 2-й палаты, сказав остальным:
— А вас попрошу подождать.
— Давайте выйдем на улицу, — предложила бабушка Саша.
И они сели на белую скамеечку, как тогда. И опять Саше было холодно и мутно от страха.
День опадал, солнца не было видно за больничным домом, но и при этом освещении дом был холоден, беззащитен и беспощаден.
Да. — Да.
Нет. — Нет.
Если человек попадает в больницу, он чаще всего становится между этими понятиями плюс еще один довод в пользу «да» — вот этот врач или другой какой-нибудь, со своим знанием, умением и желанием помочь. А теперь еще Столяров-дед. Скорее бы он вышел.
Саша сидел на краю скамейки и от волнения на планке ее расставлял пальцы, как на грифе гитары:
Прежде, когда тебе
Жилось беззаботно,
Все улыбалось так же мне вокруг…
Это была ария все того же Зибеля из «Фауста» Гуно. Саша разучил ее для бабушки Саши, и она сохранившимся еще поставленным контральто пела, часто сбиваясь:
В горе теперь протекает твое время,
Плачь, Маргарита, плачь, дорогая,
Вместе с тобою плачет верный друг.
Это было далекое оперное, гитарное, беззаботное время. А теперь даже бабушка Саша сидит строгая: медицинский работник старой школы. И о чем-то уже, вероятно, догадывается. Да она давно догадывается. И вот не бросает его. И Ада не бросает.
Хорошо, что есть Ада. Она как стерженек вбила в эту историю. Отбросила мелкое и не главное.
Но что же так долго? Что они там делают?
Нинка глядит добрыми телячьими глазами, от них ни тепло ни холодно. А что же Светка? Саша совсем забыл о ней. Да неважно.
Почему они не выходят?
Папа Ира, наверное, делает свой доклад. В другое время Саша волновался бы. Надо ему сказать. И маме Саше тоже.
Вот они!
Два человека одного роста, молодой и старый, стоят на крыльце. Ада, припадая на правую ногу, подбегает первая. Бабушка Саша за ней. Саша только весь вытянулся вперед — ноги не держат его.
Лица у врачей серьезные. Они что-то договаривают. Потом профессор Столяров делает шаг вперед и кладет руку на плечо Аде:
— Ну, ничего, девушка милая. Я думал, хуже. Ничего.
— Выживет он? — спрашивает, как выдыхает, Ада.
— Да. Нет сомнения. Только нужна неподвижность. Вам неплохо бы подежурить. Как будет полегче, мальчик начнет двигаться, вскакивать… Еще он испугался. Маленький нервный шок. Это пройдет.
Дед Столяров дает советы об уходе, о том, когда начать поднимать мальчика. Саша не слышит больше. Он сидит, ухватившись холодными пальцами за скамейку, а по щекам бегут горячие реки, и горло сдавило.
— Что это с молодым человеком? — спрашивает врач. — Что с тобой?
Саша хочет ответить, но вместо слов из сдавленного горла выбивается хрип.
— Нюра, воды, пожалуйста, — говорит врач и подносит к Сашиным губам теплый граненый стакан.
Саша начинает пить и проливает воду, а когда молодой доктор обнимает его: «Ну пей, пей, все будет хорошо, не волнуйся!», из горла точно вырывается пробка, и он уже плачет в голос, давясь перехваченным дыханием, и сквозь спазмы и всхлипы говорит врачу, склонившемуся над ним:
— Это я, я сбил… Я сбил мальчика!
— Фамилия?
— Чибисов.
— Имя и отчество?
— Александр Ираклиевич.
— Год рождения… Место жительства…
Человек в бледно-зеленой милицейской рубашке записывает. Лицо у него серо, глаза прозрачны, руки жилисты. Очень обыкновенный человек. Следователь.
В маленькой комнате накурено, по стеклу закрытого окна ползает муха. А за окном гудит электричка — милиция возле самой станции, — спешат к поезду люди, какой-то парень промчал на велосипеде. Все движется, шумит. А Сашина жизнь остановлена стоп-рычажком.
— Припомните, в котором часу это было.
— Я не знаю точно.
— Ну примерно?
— Часа в три. В пятнадцать часов.
— Вы ехали один?
— Нас было несколько человек.
— Кто?
— Они уехали вперед, они не видели.
— А с вами на велосипеде?..
— Одна девушка.
— Фамилия, имя.
— …
— Ну, так я жду.
— Я один виноват. Я забыл про тормоз.
— Про какой тормоз?
— Я взял чужой велосипед…
— Украл?
— Нет, мне дал приятель.
— Кто?
— …
— Вы напрасно скрываете… — следователь переворачивает страничку, смотрит имя и фамилию, — Чибисов… Александр. Все это нам очень просто установить. Продолжайте.
Саша рассказывает. Теперь, когда Косте легче, память уже не обходит его так настойчиво, хотя говорить все равно трудно: то забывается слово, то, когда вспомнится, никак не станет на место:
— Не сказал никому… потому что… некому.