Колетт останавливается на светофоре и тянется за сигаретой.
– Жизнь его не щадила, – говорит она и катает незажженную сигарету вверх и вниз по перекладине руля. Потом слегка склоняет голову и прищуривается, точно разгадывает загадку. – Думаю, он так и не оправился после смерти жены.
Наверное, она права.
– И с родителями ему не повезло, – продолжает она. – Ему было нелегко пробиться в люди. Как и мне.
Я не знала об этом, как и о том, что ей было нелегко. Я, если честно, даже не знаю, что это значит – «пробиться в люди». Мне вдруг начинает казаться, что я никогда толком не знала покойного сержанта и ту, что сидит сейчас рядом.
– Она ему помогала, – говорит она, – а потом умерла.
Она не плачет и даже не похоже, что ей грустно. Но мне почему-то кажется, что она чего-то ждет от меня.
– Но у него была ты, – говорю я. – Может, ты напомнила ему о ней? О том, какая она была хорошая. Он увидел это в тебе.
Ее лицо мрачнеет, словно ей известно что-то нехорошее.
– Нет, во мне он увидел не это, – тихо отвечает она.
Я молчу. Это похоже на случайное признание.
– Думаю, я догадывалась, что так все и будет, – она говорит быстрее, смотрит прямо перед собой, и то и дело жмет на тормоз, двигаясь вперед короткими рывками. – Нет, не прямо так, конечно, но как-то в этом роде.
Она кивает, будто соглашается сама с собой. Кивает и кивает. Словно хочет сказать: «Вот так все и должно было кончиться, да? И мы ничем не могли помочь».
Она смотрит на дорогу – мы обе смотрим – и я думаю о том, какой она всегда была деловитой, педантичной, какими отточенными и идеальными были ее движения – неудивительно, что она смогла все так быстро переиначить в своем уме.
Не приходится удивляться, что меньше чем через сутки после того, как она обнаружила тело Уилла, ей удалось убедить себя, что на самом деле это должно было случиться и не было способа это предотвратить, и что поэтому все должны только радоваться, что на их долю выпала хоть капелька счастья.
Дома никого нет – их никогда не бывает. Достаю с дальней полки свою секретную бутылку рома, делаю несколько больших глотков и падаю на кровать.
Но голос тренерши гудит в голове – тихий и почти безразличный: «Жизнь его не щадила, Эдди. И мы ничем не смогли бы помочь».
Заставляю себя сесть за компьютер. Перед глазами все расплывается, но я прилагаю усилия и вглядываюсь в экран.
Ищу в новостях сообщения о смерти сержанта, но ничего не вижу.
Я даже нахожу сайт с записью разговоров с полицейских частот, но не могу разобраться, как им пользоваться и, к тому же, постоянно отвлекаюсь – «Сорок второй, уезжаем с футбольного матча? … Не знал, что вы там… Вы же сами нам сказали ехать, 841 Уиллард… У нее позвоночник сломан. Она так сказала». Глаза скользят по строчкам, их щиплют слезы.
Бет звонит почти в полночь. Накрываюсь одеялом с головой и подношу телефон к уху.
– Ты сидишь, подруга? – спрашивает она. – Если нет, сядь и обопрись покрепче.
– Оперлась покрепче, – отвечаю я и вжимаю затылок в стену.
– Красавчик-сержант покончил с собой.
У меня обрывается дыхание. Я молчу.
– Подробностей не знаю, но уже работаю над этим. Выслала гонцов на разведку. Ты раньше так мне помогала, Эдди. А теперь вот приходится самой справляться. Но факт остается фактом – он мертв. Говорят, вышиб себе мозги.
– Поверить не могу, – отвечаю я, и это самые правдивые слова, что за последние сутки срывались с моих губ.
– Что ж, Эдди, правда жестока, особенно для тебя. Но тут уж ничего не попишешь. Информация от рядового первого класса. Паренек считает себя моим рыцарем в сияющих доспехах. Из-за того, что случилось той ночью, видимо.
Лишь через минуту я вспоминаю, что вообще случилось между Бет и капралом Прайном, хотя это было всего десять дней назад и тогда казалось, что мир перевернулся. Сейчас же это кажется далеким прошлым.
– Говорила же тебе, что-то должно произойти, – заявляет Бет.
– Нет, – отвечаю я, – говорила, что ты что-то задумала.
– Что ж, теперь ничего и делать не надо.
– Почему он это сделал?
– А почему бы и нет? – голос у нее возбужденный, ей хочется посплетничать, как будто наконец случилось что-то, чего мы давно ждали. – Быть может, Эдди-Фэдди, сержант, наконец, осознал всю бессмысленность этих отношений и решил, что не поддастся, не позволит ей утащить себя на дно. Да будь она проклята – подумал он и решил вырваться.
Она умолкает, и я слышу ее учащенное дыхание и то, как она цокает языком.
И мне вдруг начинает казаться, что сейчас она скажет что-то, что испугает меня или даже обидит. Что-то, чего мне не хочется слышать. О том, как мы с ней связаны, о том, как крепко она держит меня своей стальной хваткой. О прошлом лете, когда я сказала, что устала быть ее «шестеркой» и ее подругой, когда, как нам казалось, мы уже никогда больше не будем друзьями.
– Бет, – я хватаюсь за голову, – я не могу больше с тобой говорить.
– Эдди, – торжественно и проникновенно произносит она, – ты должна.
И тут что-то такое проскальзывает между нами, какой-то намек на то, что ей на самом деле от меня нужно. Но я моргаю и упускаю его.
Глава 21
«Встретимся в семь в кофейне».
В пять утра сообщение от тренера врывается в мой сон.
Такое чувство, что у меня похмелье уже два дня кряду. Раннее утро окутывает меня росой и туманом. Я прохожу пешком пять кварталов – не хочется заводить машину в 6.55. Иногда по утрам я вижу отца, мелькающего в коридоре; взмах полы халата, удивленный взгляд, будто я его случайный постоялец.
Тренер стоит, облокачиваясь на столик с молоком и сахаром, но при моем появлении, встрепенувшись, выпрямляется и фокусирует взгляд.
Она подходит к стойке и берет мне японский зеленый чай, а когда я тянусь за розовым пакетиком сахарозаменителя, шлепает меня по руке. Знакомый жест. Я готова улыбнуться, но, кажется, не могу.
Мы берем напитки, идем в ее машину и сидим там, опустив все окна.
Она рассказывает, что вчера ей звонили из полиции, сказали, что хотят задать несколько вопросов; обычная процедура, но, поскольку, как им кажется, ей хотелось бы сохранить анонимность, ей предложили явиться в участок.
Сначала ее слова просто шлепаются об меня и отскакивают. Я слушаю, киваю и грызу соломинку, до боли ковыряю ею небо.
– Хорошо, что Мэтта нет в городе, – говорит она. – Я тебе говорила?
Я качаю головой.
– Вчера улетел в Атланту по работе, – сообщает она и, поднимая голову, смотрит в зеркало заднего вида.
Я вообще забыла про Мэтта Френча. Про то, что она продолжала жить с ним бок о бок все это время и скрывать такую огромную тайну. Но, может, для нее это было не слишком сложно. Может, ей было вообще не сложно.
– …попросила Барбару остаться с Кейтлин и поехала в участок. Все оказалось совсем не так, как я думала. Детектив сообщил, что… рассказал все, что мы и так знаем. А потом добавил, что они проводят стандартное расследование, что они просмотрели его историю вызовов и нашли мой номер.
Она умолкает, и грудь ее вздымается. И я понимаю, что сейчас она говорит еще быстрее, чем вчера, а в голосе сквозит какая-то настороженность, которой вчера не было.
– Он спросил, была ли, по-моему, у Уилла депрессия. Знала ли я о том, что он хранил дома оружие. И как мы познакомились.
– Ты рассказала? – спрашиваю я и утыкаюсь подбородком в пластиковую крышку стаканчика. – Что ты им рассказала?
– Была честна, насколько это возможно, – ответила она. – Это же полиция. А мне скрывать нечего.
Я поднимаю голову и смотрю ей в глаза. Неужели мне послышалось?
– То есть мне, конечно, есть что скрывать… Точнее, есть вещи, которыми я предпочла бы не делиться… – она качает головой, как будто только что вспомнила что-то. – Я сказала детективу, что мы были друзьями. И что, скорее всего, у Уилла был пистолет. А больше я ничего и не знала.
– Если он видел историю звонков, то наверняка догадался, что вы были не просто друзьями, – я пытаюсь поймать ее взгляд, но он постоянно ускользает.
– По телефону мы с ним особо и не разговаривали, – коротко отвечает она. – Да и какое это имеет отношение к тому, что случилось.
Я не знаю, что на это ответить.
А потом откуда-то из самой глубины моей души прорывается голосок, тонкий и испуганный.
– А мне будут звонить из полиции? Или кому-нибудь из нас?
Мне вдруг кажется, что это вполне реальная перспектива, и думаю: вот так и начинается конец света.
– Послушай, Эдди, – она поворачивается ко мне. – Я понимаю, что для тебя все это слишком. И что тебе очень страшно. Но полицейские всего лишь делают свою работу, и когда подтвердится, что это… что это… я им буду уже не нужна. Все будет в порядке. Мэтт вернется домой, все будет, как было. Точнее, как было до Уилла. Поверь, моя никчемная жизнь их совершенно не интересует.
Лишь много часов спустя, когда я стою у шкафчика в школе, меня накрывает: но я же спрашивала про себя. Мне-то будут звонить из полиции?
А как же я, тренер?
Когда мы входим в школу, Колетт берет меня под руку. Раньше она так никогда не делала, такие жесты не в ее духе. Я чувствую, как она напряжена, и мне хочется прижать ее к себе сильнее, но я этого не делаю. Теперь у нас есть общий секрет. Наконец-то. Но я не думала, что он будет таким.
На химии я засыпаю, роняя голову на высокий лабораторный стол. Мой сон похож на раскадровку телефильма: группа поддержки в полном облачении выстроилась у входа в полицейский участок. Ведь если по телевизору показывают чирлидеров, те непременно одеты в форму и ходят в ней, не снимая, и у них всегда улыбки на лицах.
Тут я вздрагиваю, просыпаюсь и вижу Дэвида Хеманса, орудующего горелкой Бунзена в паре сантиметров от моих волос. И тут меня охватывает чувство, будто я была в секунде от разгадки, от того, чтобы, наконец, понять.