Но оно улетучивается вместе со сном.
– Хуже тебя партнера по лабам у меня никогда не было, – шипит Дэвид, с отвращением глядя на мою куртку с эмблемой «Орлов». – Как же я вас всех ненавижу.
На второй перемене за две минуты до звонка откуда ни возьмись появляется Бет и садится рядом со мной.
– Мисс Кэссиди, – замечает мистер Фек, подбочениваясь. – Кажется, ваш урок четвертый? Вы обычно и в свое время не радуете нас своим присутствием.
Надев маску гламурной чирлидерши а-ля Рири, Бет капризно морщит носик, протягивает к нему свой маленький дрожащий пальчик, умоляя: «Одну секундочку, мистер Фек»!
Фек чуть ли не раскланивается перед ней в знак согласия.
Какие же они слабаки. Все они.
Я подвигаю стол, и Бет жарко шепчет мне в ухо:
– Она тебе говорила? Колись, солдат, колись!
– Кто говорил мне что? – даже мне уже надоели наши перепалки.
– Хорош, Хэнлон, – цедит она и хватает меня за кисть так крепко, что наши загорелые руки белеют.
– Да, – коротко отвечаю я. – Она поверить не может. Это ужасно.
– Самоубийство – не выход, – походя, без всяких эмоций, замечает Бет.
Но потом вдруг одергивает себя. Лицо ее меняется, становится рассеянным.
На миг.
Когда я вижу это, мой подбородок непроизвольно начинает дрожать, и глаза, кажется, наполняются теплой влагой.
Где-то там, под этой маской, у Бет бьется настоящее сердце.
– Но Эдди, – она смотрит исподлобья: «давай же, выкладывай, подруга», – это все, что она сказала? Как она узнала? Кто ей сообщил?
– Не знаю, – отвечаю я.
– Мисс Кэссиди, – нараспев произносит мистер Фек. Он рад снова заговорить с ней.
– Да, милорд, – отвечает Бет и делает реверанс. Серьезно.
Обернувшись в дверях, она тычет в мою сторону пальцем.
А с тобой мы еще поговорим.
Позже.
Мой палец завис над кнопками, пустой экран словно насмехается надо мной.
«Ты никому не расскажешь про Уилла и Колетт…» – начинаю я.
Но потом стираю написанное.
Вспоминаю, сколько, должно быть, сообщений обо всем, что случилось, сохранилось в памяти телефона Бет.
Одно за другим я стираю все сообщения, письма, всю историю на своем телефоне. Я слышу, как пульс стучит в ушах. Я знаю – это бессмысленно.
Нельзя стереть все. Нельзя стереть даже половину. Большая часть моей жизни принадлежит этим крошечным серым экранам, и все шутихи, беспечно выпущенные когда-то из моего телефона, теперь прилетают обратно и падают мне на колени, как мультяшные бомбы с зажженными фитилями.
Я знаю лишь одно: когда все случится, нам придется дать Бет то, что она хочет.
Но чего она хочет?
Тренерша держится как ни в чем ни бывало, и я ею восхищаюсь.
На тренировке она гоняет нас, а Бет сидит на трибунах, на самом верху.
Затаившись под потолком и сложив свои черные крылья, она смотрит в экран, освещающий ее лицо.
Тренерша ведет счет; она сосредоточена и настойчива. С нас уже семь потов сошло.
– Мне некогда с вами возиться, – кричит она. – Сегодня нужно дочь забрать. Не задерживайте меня, куколки.
Сначала мне больно, и я никак не могу пробиться сквозь эту боль. И когда Минди ловит меня после серии кувырков и роняет на мат, я, к своему стыду, чувствую, как слезы жгут глаза. Впервые в жизни я плачу на тренировке.
– Боже, Хэнлон, – удивленно вопрошает Минди. – Ты же лейтенант Хэнлон!
Но мне некогда размышлять о том, должно ли мне быть стыдно или нет, и когда я в следующий раз врезаюсь кроссовком в ее тощее плечо, это не со зла.
Вскоре, забывшись в прыжках, кувырках и сальто, я начинаю чувствовать себя лучше, а мое тело вытворяет потрясающие вещи. Оно крепкое, твердое, как камень, и все у меня получается.
Но я слышу, как Бет начинает громко говорить по телефону. Тренер то и дело посматривает в ее сторону, и все вдруг возвращается на круги своя.
– Капитан, – зовет ее Колетт, и внутри у меня все сжимается. – Сделаешь круг вместе со всеми?
Бет поднимает голову; во рту у нее прядь волос.
Мы смотрим на нее.
Она даже не опускает телефон.
Мне кажется, что стой я поближе, то увидела бы, как она скалит зубы.
– Да я бы с радостью, мэм, – кричит она своим самым жалобным девчачьим голоском, – но у меня только один тампон остался, а я с ним весь день проходила. Боюсь, если выйду сейчас кувыркаться, он просто вылетит.
Мы смотрим на тренершу. Никто ничего не говорит.
Колетт, Колетт, зачем ты вообще к ней пристала?
– Ну, значит, зальешь нам кровью пол, только и всего, – Колетт ставит ногу на нижнюю скамью.
Ах, тренер… Ах, эти двое: сцепились рогами, набычились, чуть ли не роют землю копытами.
– Да ничего, тренер, – бросает Бет. – И я бы спустилась к вам, но… не кажется ли вам, что в последнее время крови и так многовато? Может, нам стоит подумать о том, что мы потеряли?
Лицо Колетт остается каменным, но я вижу, как глубоко-глубоко внутри у нее что-то обрывается.
«Взгляни на нее, Колетт, – хочется крикнуть мне. – Взгляни на нее. Смотри, какой бесстрашной она стала. Как давно ждала своего шанса. И дождалась».
Мне нужно заставить ее понять.
И нужно следить за Бет. Неотрывно.
Мы гоним по Керлинг-Уэй. Бет выжимает газ. Мы едем на гору Саттон-Ридж, где Джимми Тиббс – тот самый рыжий рядовой первого класса – согласился встретиться с ней.
То ли он стал ее осведомителем, то ли работает связным при ком-то еще, но Бет и Джимми вдруг начали вести себя, как агенты спецслубжы, вроде тех, что незаметно обмениваются портфелями и оставляют друг другу тайные послания на телеграфных столбах.
Палая листва на скале зловещее шуршит, и это пугает больше обычного, особенно сейчас, когда воздух холоден и кристально прозрачен. А может, мне не по себе от того, что Бет затаилась и неизвестно, что за этим последует. Я словно застряла в том мгновении, что отделяет открытую дверь от закрытой. Группировку от прыжка.
Мы договорились встретиться с Джимми на поляне у восточной скалы. Мы тихо идем по траве, за ноги то и дело цепляются ветки и корешки. Ну почему все в мире не может быть гладким и плоским, как резиновый мат, твердым и надежным, как беспощадный деревянный пол спортивного зала?
Мы слышим его раньше, чем видим: где-то поблизости чья-то луженая глотка издает резкий громкий свист. Этот звук пугает даже Бет, а ведь у нее, в отличие от меня, перед глазами не маячат кровавые кошмары.
Но вот подходим ближе и теперь нам кажется, что это насвистывает маленький мальчик. Который пытается отогнать демонов и призраков от своей кроватки.
В конце концов, я узнаю в этом дрожащем посвисте мелодию «Feliz Navidad»[39].
Он машет нам с поляны, бежит навстречу армейской трусцой и протягивает руку. Мы спускаемся по извилистой тропинке на краю утеса; наши подошвы скользят.
Бет протягивает ему свою золотистую ручку, бросает на него чарующий взгляд – полная иллюзия хрупкой женственности.
Я вижу все ее уловки.
Бет знает свое дело.
– Слушайте, девчонки, я не хочу, чтобы у вас были неприятности.
Его веснушчатое лицо выглядит так, будто его терли проволочной мочалкой тщательнее обычного. Он говорит и расхаживает взад-вперед, почесывая шею, пока та не становится ярко-красной.
– Он был нашим сержантом, – объясняет он, – и он до сих пор мой сержант. Я обещал, что не подведу его.
– Конечно, обещал, – отвечаю я. – Никому из нас не нужны неприятности.
– Тут вот в чем дело: вмешалось наше командование. Армия проводит собственное расследование. И мы должны оказать им полное содействие.
Он смотрит на нас, и я понимаю, что он знает, что нам известно про роман их сержанта с нашей тренершей. Не иначе как Бет ему рассказала.
– Мы понимаем, – произносит Бет, хлопая ресницами и изображая искреннее сочувствие. – Это твой долг. У тебя просто нет другого выбора.
– Мы просто хотим сделать так, как было бы лучше для нашего сержанта, – благородно отвечает он. – И защитить вашего… сержанта.
Бет медленно кивает, как бы намекая, что у нее нет другого сержанта, кроме правды.
– Значит, ничего еще толком не ясно? – закидывает она удочку. А я поражаюсь тому, как искусно она притворяется беззащитной большеглазой малышкой. Кажется, ей даже каким-то образом удается стать меньше ростом. И обычной хрипотцы как не бывало: голосок звучит нежно, беспомощно.
– Следователь сказал, что в большинстве случаев причина смерти становится понятна только после вскрытия, – он говорит медленно, чтобы мы поняли. – И еще нужно изучить поведение человека за недели, дни и часы до смерти. Только так можно понять, что творилось у него в голове. И определить, было ли это самоубийство или убийство.
– Убийство? – вырывается у меня, и я чуть не прыскаю со смеху. Но тут же не выдерживаю и хихикаю.
Но Джимми не смеется.
Повисает долгое молчание, и я вижу, что они оба смотрят на меня.
– Вы о чем вообще? – спрашиваю я, пытаясь обернуть все в шутку.
– Молодой парень в расцвете лет, – объясняет Джимми, мрачно переглядываясь с Бет, которая лишь притворяется мрачной. Оба смотрят на меня с укором. – Он не оставил записки. Нужно рассмотреть все варианты.
– Но его жена… он…
Рядовой склоняет голову, вздыхает и пристально смотрит на меня.
– Короче говоря, полицейские пытаются выяснить, что происходило в его жизни накануне гибели. Они будут задавать вопросы, и мне придется на них отвечать.
Я смотрю на него, на Бет, притворяющуюся смущенной рядом с ним, а на деле едва скрывающую свой восторг. Кем эти двое себя возомнили – образцовым солдатом и милосердной самаритянкой?
– Скажи прямо. Ты собираешься им все рассказать про Колетт? – спрашиваю я.
– Я должен рассказать.
Я закипаю от ярости.
– Прости, – бросаю я после паузы. – Просто вспомнилась та ночь, когда я в последний раз тебя видела. На стоянке «Комфорт Инн», когда я пыталась вот ей причинное место прикрыть.