Бет смотрит на меня, но меня уже не остановить.
– Он выстрелил в себя! – говорю я. Мне хочется замолчать, но я уже не могу остановиться, я должна ее убедить. – Он рухнул на ковер, его голова взорвалась. И он умер.
В мерцании фонарей ее лицо блестит как мрамор. Она молчит.
И я продолжаю.
– Ты не знаешь, – говорю я, ветер треплет мои волосы. Они бьют в лицо, залетают в рот. – Не знаешь, потому что не видела. А я знаю.
– Откуда? – парирует она и повторяет вопрос, заданный тогда, в туалете: – Ты там была?
– Конечно же была! – почти кричу я, и дыхание мое срывается.
– Конечно же была, – эхом отзывается она, протягивает руку и запускает пальцы в мои трепещущие на ветру волосы.
– Вот откуда мне все известно, – говорю я более уверенно. – Вот почему я знаю больше тебя. Я видела его труп. Видела, как он лежал там.
Она молчит.
– Ты видела, как он застрелился?
– Нет, это было после.
– Ах, ты видела его, когда он был уже мертв. После того, как тренерша его убила.
– Нет же! – я повышаю голос. – Мы вместе его нашли. Приехали к нему и нашли его там.
Повисает молчание.
– Ясно, – отвечает она, и по ее насмешливому взгляду я понимаю, какие грязные мысли лезут ей в голову. – И что же такое между вами было, что тренерша повезла тебя к нему домой среди ночи? Ты была ему подарочком, что ли, призовой девственницей?
– Нет! – я опять едва не срываюсь на крик и чувствую спазмы в желудке. – Она его нашла и позвонила мне. А я приехала и увезла ее оттуда.
Она улыбается краешком губ.
– Ах так, значит, – говорит она.
Мой желудок бунтует. Я прислоняюсь к открытой дверце машины и делаю глубокий вдох.
– Погоди, – я начинаю пятиться и опускаюсь на переднее сиденье. – Ты же видела нас в ту ночь. Видела, как я приехала домой.
– Да мне даже видеть тебя было необязательно, – говорит она, легонько пиная меня в лодыжку. Но это не ответ. – Я все твои ходы знаю, Эдди.
– Ты знаешь все, – бормочу я.
– Я тебя знаю, Эдди, – произносит она. – Лучше, чем ты сама. Ты же никогда не пыталась в себя заглянуть. Ты предоставила это мне.
Я зарываюсь лицом в подголовник.
– И то, что ты мне сейчас рассказала… – продолжает она, – я, конечно, рада, что ты призналась, но это ничего не меняет.
Я медленно поворачиваюсь к ней, открыв рот…
– Что?
– Это лишь доказывает, что ты мне солгала, Эдди. А я это и без того знала.
Я лежу в постели, чувствую, как из меня постепенно выщелачивается алкоголь, и не могу унять шум в голове.
Напившись и дав слабину, я выдала ей все свои козыри.
У меня такое чувство, что меня перехитрили, обставили.
И так оно и есть.
«А теперь ты мне веришь?» – поскуливала я по пути домой, как жалкая шестерка.
«Неужели ты ничего не понимаешь? – отвечала она, качая головой. – Он порвал с ней. А она его прикончила. И теперь утащит тебя за собой на самое дно. Она и тебя прикончит тоже».
Она сделала тебя своей сообщницей.
Сделала тебя своей «шестеркой». Но ты ведь и так ею была, правда?
Мне кажется, я никогда не усну, но в конце концов мне это удается.
Глава 26
Вздрагивая, я просыпаюсь, и перед глазами вспыхивает картина.
Вторник. Ночь. Колетт открывает дверь и впускает меня в квартиру Уилла. В ее глазах смятение, как будто она забыла, что звонила мне. Густые влажные волосы блестят.
Воспоминание такое четкое, что щемит сердце. Оно выскакивает из груди, и я чувствую, что футболка прилипла к телу; с похмелья у меня поднялась температура.
Нащупывая рядом с кроватью бутылку с теплой водой, я вдруг кое-что понимаю. Я кое-что упустила.
У нее были влажные волосы.
Слегка влажные. Как будто она полчаса назад приняла душ.
А Уилл лежал на полу в одном полотенце.
Я никак не могу совместить эти два кусочка паззла, но тут вспоминаю еще кое-что.
Тот, другой раз.
Вспоминаю, как Уилл стоял за дверью в лобби и махал мне рукой, а волосы у него были мокрые и блестящие, как тюленья шкура.
А потом из-за его спины появилась Колетт и зашагала мне навстречу. Ее волосы падали на плечи влажными завитками, оставляя темные следы на майке.
Это был первый раз, когда я забирала ее из «Башен». Я сразу поняла, чем они занимались до моего приезда, потому что это у них на лицах было написано.
Они были одеты, но все равно что голые. Их лица лучились от удовольствия.
И оба были только что из душа, который, видимо, принимали вместе.
Теперь я это понимаю.
И ночью во вторник Уилл и тренерша тоже приняли душ, вот только через несколько минут Уилл был уже мертв.
«Она соврала, что нашла его тело, – сказала Бет. – Она была там, когда все случилось. Она там была».
Телефон звонит и звонит. Выключаю его и засовываю под матрас.
Мысли, что лезут мне в голову, грубы и беспощадны.
Я вспоминаю дни накануне смерти Уилла – поведение Колетт, пропущенные тренировки, аварию. И гадаю, а не лгала ли она мне все это время. Чувствовала ли она, что теряет Уилла и потому звонила ему, умоляла приехать, как в тот день, когда ей наконец удалось его заманить к себе домой? Когда нам с Кейтлин пришлось ждать на заднем дворе?
А еще я думаю о той ночи. Ее слегка влажные волосы. Теннисные туфли, выстиранные с хлоркой. Зачем она их постирала?
И как оказалась у Уилла?
«Взяла такси, – объяснила она тогда. – Тихонько выскользнула из дома. Мэтт спал. Он принял две таблетки. Мне нужно было повидаться с Уиллом, Эдди». Голос у нее был странный, механический. «Я вызвала такси. Но обратно же я вызвать его не могла, правда?»
Тихонько выскользнула в два часа ночи, и муж не слышал? Как по мне, она ушла раньше, придумала какую-нибудь отговорку для Мэтта, или его вообще еще дома не было.
Что, если Уилл действительно с ней порвал, и она…
Вдруг вспоминаю, как на прошлой неделе лежала с ней рядом в постели, и она рычала во сне: «Как ты мог так поступить со мной? Как?»
Пах-пах, – шепчет Бет мне на ухо. – Пах-пах.
На кухонном столе записка.
«Эдди, Дебби сказала, что тебе звонили из полиции. Кто-то опять украл ростовую куклу? Люблю, папа».
«Да, пап, – я хватаюсь за край стола, – все именно так».
Они находят меня на Ройстон-Роуд. Я бегу.
Я никогда не бегаю. Бет говорит, что бег – скучнейшая форма мастурбации. Не знаю, что это значит, но эти слова навсегда отбили у меня охоту бегать.
Однако сегодня утром, с языком, онемевшим от мачехиного клоназепама[44], я решаю, что пробежаться было бы неплохо.
Я бегу и, как во время тренировки или матча, забываю обо всем, кроме того, на что способно мое чудесное молодое тело. Оно делает все, о чем его попросишь – нетронутое, чистое, мягкое, как попка младенчика, запятнанное лишь синяками, оставшимися после занятий девчачьим спортом.
Ощущение твердого асфальта под ногами восхитительно, и когда я разгоняюсь, это ощущается, как удачно выполненный стант, но только лучше – ведь никто меня не видит, а я все равно это делаю, делаю, не смотря по сторонам, не жду, пока кто-то похвалит меня, скажет, что у меня все получилось, потому что сама это прекрасно знаю. Я знаю.
И я бегу. Бегу, пока все чувства не растворяются и не остается лишь пустота.
Никто не может мне навредить. Телефон выключен, он далеко, и никто даже не знает, где я. Есть ли я вообще.
Никто, кроме детективов.
Все происходит в точности, как по телевизору. Они притормаживают у тротуара; один из них стоит, облокотившись о дверцу машины.
– Аделаида Хэнлон?
Я останавливаюсь и вынимаю наушники.
– Можно задать вам пару вопросов?
Мужчина дает мне бутылку воды. Теперь у меня есть чем занять руки и рот.
Мы сидим в участке, и, увидев, что мои потные ноги дрожат на жестком стуле, женщина предлагает мне свое мягкое кресло. Ей, кажется, все равно, что оно намокнет от пота.
– Если ты предпочитаешь разговаривать в присутствии родителей, – говорит мужчина, – можем им позвонить.
– Нет, – я качаю головой, – все нормально.
Они смотрят на меня и кивают, как будто я только что приняла очень мудрое решение.
Потом они быстро обмениваются взглядами. Он выходит, женщина остается.
Я начинаю считать про себя, как на тренировке. Раз-два-три-четыре. Считаю, пока сердце наконец не начинает биться ровно. Пока на моем лице не остается никакого выражения – скучающая мина, типичная для девочки моего возраста.
– Мы просто хотим подтвердить кое-какие детали происшествия, случившегося ночью в прошлый вторник, – произносит она.
Ее волосы туго затянуты в хвост, и этим она напоминает тренера. В уголке губ у нее ямочка. Она не улыбается, но у нее дружелюбный тон.
И я вдруг расслабляюсь, как будто сижу в кабинете у замдиректора школы и рассказываю о чем-то, что мне известно, но не имеет ко мне никакого отношения. Главное – не сболтнуть лишнего. Тогда никто ничего не сможет тебе сделать.
Она начинает с общих вопросов. Это больше похоже на обычную беседу. Что мне больше всего нравится в школе? Давно я в команде поддержки? А эти наши трюки – разве они не опасные?
Я практически не замечаю того, как она переходит к делу. Так гладко это у нее получается.
– Так значит, вы с тренером Френч общались и вне школы?
Странный вопрос. Мне сначала даже кажется, что я что-то не расслышала.
– Она же мой тренер, – отвечаю я.
– А в ночь с понедельника на вторник на прошлой неделе ты виделась с тренером Френч?
Я не знаю, что ответить. Я не знаю, что Колетт им рассказала.
– На прошлой неделе? – спрашиваю я. – Не знаю.
– Попробуй вспомнить, ладно? В прошлый понедельник ты была у нее дома?