Потом он узнает, где тот живет и едет в пустую башню в безлюдном районе. Там он застает жену с любовником.
И тогда… тогда…
Он хочет, чтобы я знала.
А алиби, которое тренер сфабриковала якобы для моего блага?
– Значит, в прошлый понедельник ты была с тренером и ее мужем? – спросила меня следователь.
– Да, – ответила я.
Тренер защищала Мэтта Френча, а Мэтт Френч защищал ее. Их что-то объединяло. Годы, прожитые вместе, их долгая запутанная история, нечто, что они хранили глубоко в сердце. И вместо того, чтобы обернуться друг против друга, они объединились и возвели вокруг себя высокие стены. Их связывало нечто глубокое, крепкое, как узы крови. Кто знает, что сейчас творится в их душах? Они стоят стеной, сжав кулаки и отгородившись от всего мира, но я нужна им.
Я им очень нужна.
И Бет. Не будем забывать о Бет.
Глава 30
Упорно тренируйся и верь в себя, – вот чему нас обычно учат. Но на самом деле успех зависит не от этого. Он зависит от того, о чем никто не говорит вслух. От осознания, что фигура, которую мы создаем, вскарабкиваясь наверх, прыгая, подбрасывая друг друга в воздух, сцепляя руки и ноги, может обрушиться от малейшей дрожи в колене. От малейшего взмаха кистью.
Эмили тогда осмелилась произнести то, что нельзя произносить вслух: «Со стороны кажется, будто вы все пытаетесь друг друга угробить. И себя в том числе».
А ведь мы осознаем, что наша конструкция чрезвычайно деликатна и хрупка, как стеклянная нить, что она существует лишь благодаря чуду и нашему безрассудству, благодаря тому, что наши тела делают то, что противоречит здравому смыслу и движутся вопреки законам гравитации, логики и самой смерти.
Если бы нас об этом предупреждали, мы бы никогда не вступили в команду. Впрочем, как знать.
Утром я долго стою под душем, чтобы проснуться, прогреться и пробудить боевой дух.
Я стою долго-долго и рассматриваю себя сверху донизу. Пересчитываю синяки. Трогаю ссадины. Смотрю, как вода закручивается в водоворот и уходит в слив.
Я пытаюсь собраться с духом.
Думаю: «Это мое тело, и сколько всего оно умеет! Я могу заставить его вертеться колесом, кувыркаться, летать».
Высушив волосы, я собираю их в хвост и закалываю невидимки, чтобы ни один волосок не выбился.
Потом встаю перед зеркалом и вижу чистое свежее румяное лицо.
Я медленно вожу по коже липкими спонжиками, пушистыми кисточками, маслянистыми палочками. На моих щеках расцветают розы. Ресницы твердеют под слоем туши, становятся черными и блестящими. Волосы – сияющий, утыканный невидимками шлем.
Я смотрю в зеркало и вижу себя.
Наконец-то вижу саму себя.
«День матча! Порвем «Кельтов»!» – гласит надпись на растяжке у входа в школу. Над растяжкой – бумажный орел с высоко поднятыми жесткими крыльями.
Мое сердце поет, и я ему не мешаю.
Проходит утро, но я не встречаю Бет. Тренер взяла больничный. Все разговоры только об этом.
Она уже второй или третий раз подряд нас кидает. Мы со счету сбились.
Ей на нас плевать.
Она нас ненавидит.
– В чем мы провинились? – всхлипывает наша новенькая, прижимаясь лбом к дверце шкафчика. – Что мы сделали не так?
День проходит как в тумане. Что-то происходит, но я не замечаю. Бледная как полотно, Тейси избегает моего взгляда.
А я думаю о бездне, представляю, как загляну в ее бесстыжие глаза и не испугаюсь. Сейчас мне нельзя бояться.
В три пятнадцать мы уже прыгаем в зале.
– Держись, скаут! – горланит Рири. – Увидишь, что мы умеем!
И все кричат.
Я словно чувствую прикосновение божье. Что бы я без этого делала? Я взмываю до самых небес, стоя на мускулистых плечах Минди. Или стою на полу, пружиня коленями, и поднимаю Бринни Кокс, держа на ладони ее легкую ступню, помогая ей взлететь к облакам.
Это чувство – величайший дар.
Как и та таблетка аддерала, которая обнаружилась сегодня в кармане кофты. Давнишний подарок Бет. Он окрыляет меня, и мне кажется, что я могу все.
Когда внутри пустота, чувства обостряются и кажется, что все в твоей власти.
Когда в моем сердце господь, внутри – реактивный двигатель, ничто не остановит мой полет. Ничто нас не остановит.
За сорок минут до матча, в раздевалке, мы обсыпаемся блестками, как стриптизерши из Вегаса. Пахнет ментолом, тигровым бальзамом, лаком для волос и сладким кокосовым автозагаром. Мы словно в мягком коконе тепла и любви.
Рири ловко орудует щипцами, закручивая в спираль свой длинный хвост.
Пейдж Шепард со временной татуировкой на загорелом лице вытягивает ногу и делает пируэт, приземляясь в объятия Минди. Черная изолента на ее запястье как широкий гладиаторский браслет.
Кори Бриски натирает немеющие руки обезболивающей мазью и широко улыбается, показывая острый оскал. Дикий зверь внутри нее готов полакомиться свежей кровью.
Даже контуженная Эмили – наш раненый боец – окунает пальцы в охлаждающе-разогревающую мазь и растирает каменные ключицы Минди, что-то нашептывая ей на ухо.
А я… видели бы вы меня. Высокая, подтянутая, сильная и легкая, я кувыркаюсь на скользкой плитке и не боюсь ничего и никого. Только посмейте меня остановить.
Вот что никогда не понять большинству людей. Они смотрят на нас, смазливых куколок, ярких, обсыпанных блестками, и смеются, ухмыляются, входят в раж. Но самого главного не видят.
Ведь все эти блестки, сверкающая пыль и прочие ритуальные действа – все это боевая раскраска, перья и когти, кровавая жертва.
Но где же наш бесстрашный предводитель? Точнее, предводительницы?
Должен же кто-то направить эту беспокойную энергию в нужно русло, соединить отдельные пульсирующие органы в один мощный организм, который снесет все на своем пути.
А что если бы этим «кем-то» была я?
И я хожу по рядам, глажу подруг по спинам, заплетаю французские косички, втираю ментоловый бальзам и повторяю ободряющие слова: «Давайте, девчонки, покажем им, на что мы способны!»
Я даже впервые заговариваю с новенькой – несчастным желторотым цыпленком – которой сегодня придется быть флаером, если Бет не соизволит явиться. Она дрожит, как неоперившийся птенец.
И я уверяю, что удержу ее, непременно удержу.
Она ведь легкая, как бабочка на моей ладони.
А потом у входа слышится шум, гомон и визги, я отпускаю бедную новенькую овечку, поворачиваюсь и вижу ее.
Бет.
Она вскакивает на скамейку. На веках сверкают голубые блестки. Ее гортанный клич взлетает под потолок.
– Привет, сучки! – ревет она и раскачивается на скамейке так, что та трясется. – Скаут уже ждет, я чую ее дух. И знаете что, сучки? Она ждет не дождется, чтоб мы ей показали!
Мы восторженно и громко ахаем.
– Прошлась я сейчас по залу и посмотрела на группу поддержки «Кельтов». Отвратительное зрелище, скажу я вам. Анорексички с торчащими ребрами да пара щекастых толстушек с ногами-столбами. А их баскетболисты? Скачут там, кидают свой дурацкий мяч с таким видом, будто они короли мира. Без слез не взглянешь.
Все охвачены нетерпением, все вьются вокруг нее как в старые добрые времена, когда она чистила перышки перед зеркалом, вертелась, сверкала своими голубыми татуировками с эмблемой «Орлов». «Покажи им, капитан! Вперед, вперед!» – кричали мы.
– Знаете, кто тут звезды? Мы! А почему? Потому что мы не какой-то там резиновый мячик подбрасываем. Знаете, что мы подбрасываем? Живых людей. Знаете, кто у нас летает вместо мячика? Мы сами. Кого мы подкидываем под потолок? Друг друга.
Эмили позади меня стоит, затаив дыхание – я слышу, как клацает об пол ее пластиковый сапог. Из груди новенькой девочки вырывается какой-то сдавленный писк.
– Сегодня мы должны пролить их кровь, – Бет стоит, подняв руку, на ее виске бьется жилка. – Иначе прольется наша.
Она заражает нас своей жаждой крови. И мы не сопротивляемся ей.
– Напрягите плечи. Подтяните колени. Смотрите на трибуны так, будто сейчас покажете им то, чего они в жизни не видели. Проявите себя.
Атмосфера в раздевалке накаляется, становится взрывоопасной, и никто из нас, даже я, не может верно описать весь спектр эмоций, которые нас сейчас обуревают. У всех на уме только Бет, ее агрессивная энергия отталкивает и манит…
– Споттеры, глаз не сводить с флаера, она в вашей власти. Думать только о ней. Выпустите ее из виду, и прольется кровь. Она полностью зависит от вас. Заставьте ее летать.
Наши хвостики кивают в такт, как будто мы знаем – будто всегда знали – что именно она имеет в виду, чего добивается и всегда добивалась.
– Новенькая, – Бет направляет свой ведьмовской палец на овечку, которую я обнимаю. Никто из нас не знает, как ее зовут. – Если упадешь – подведешь нас всех. Поэтому ты не упадешь.
Новенькая трясет головой и, кажется, вот-вот заплачет.
– Хватит уже быть цыпленком. Пора пробить скорлупу, – говорит Бет, подхватывает новенькую под мышки и ставит на скамейку рядом с собой. – Сегодня твой день. Сегодня ты выйдешь на свет.
Бет обхватывает ее своей бронзовой рукой, смотрит на нее сверху вниз и, кажется, сейчас оближет ее, как мама-кошка своего котенка. – А ну подтянуть мышцы, разогнать кровь! Мы их уроем. К концу матча мы переломаем им кости.
Она начинает топать, и скамья под ней дрожит. Мы тоже дрожим.
– Время убивать, девочки, – ее голос трещит, как молния. – Пора выходить на охоту.
Ее кровожадные речи почти вскружили мне голову.
Она почти как прежняя Бет – благородная, гордая, бесстрашная, наш капитан. Почти поверженный, но не сдавшийся воин; она никогда не сдается.
«Мы избранные, нас мало, мы сестры, и та, кто сегодня прольет за меня кровь, всегда будет моей сестрой».
И я бы почти поверила в это на следующие два часа, но…
Но потом в раздевалку входит Тейси. Она опоздала, лицо по-прежнему в синяках, взгляд потухший и обреченный.