– Чего нет?
– Этого. Того, что есть в нем и в Поле. Непреодолимая, физическая потребность создавать музыку. Такая, что без этого невозможно жить.
– Он очень хвалил тебя, когда я говорила с ним. Лоринг, кажется, удивился этому.
– Вот типичный пример того, о чем я говорю. В старших классах я занимался бегом. Я пробегал милю быстрее всех в школе и в районе, и отец восхищался этим так, будто я бил мировые рекорды. Но он ни разу не потрепал меня по плечу и не сказал: «Поздравляю с отличным альбомом, сынок».
– С каким временем?
– Что?
– С каким временем ты пробегал милю?
– Не помню.
– Наверняка помнишь. Скажи.
– Кажется, лучшее время было четыре минуты и одиннадцать секунд.
– Четыре одиннадцать? С ума сойти. Я бегаю шесть раз в неделю, и девять минут – мой лучший результат. А сейчас как?
– Наверное, смогу пробежать за четыре пятьдесят пять, но потом сразу умру.
– Ну и какие у тебя творческие планы? Писать? Записывать? Участвовать в Олимпийских играх?
– В январе у меня будет две недели концертов вместо тех, которые отменили из-за одиннадцатого сентября. Наверное, запишу саундтрек к одному фильму. А вообще я планирую оставить себе побольше свободного времени. Побыть с детьми и заняться личной жизнью.
Я начала складывать на поднос тарелки и смятые салфетки.
– Мы закончили? – спросил Лоринг почти разочарованно.
Я сняла свитер, сложила его, как научил Пол, и положила на диван.
– У тебя есть пожелания? Может, какая-нибудь цензура?
Он задумался.
– Вообще-то я никогда не мог понять, зачем писать о том, что на мне было надето и как я выглядел. Было бы здорово, если бы появилась статья без всей этой чуши. Да, и не пиши о душе с тремя головками – он уже был здесь, когда я въехал.
Обложку январского номера «Соники» украшала фотография Лоринга Блэкмана, который, прислонясь к спинке, сидел на своей кровати с застенчивонеотразимой улыбкой на лице. Рядом был напечатан анонс статьи: «Самый завидный холостяк в мире рок-н-ролла: "Я просто хочу любить"».
Сама статья состояла из набора несвязных, выдернутых из контекста цитат, из которых явствовало, что Лоринг – патологически красивый и угрюмый ипохондрик с разбитым сердцем и сильным эдиповым комплексом.
В статье, которую писала я, не было ни одного упоминания о его одежде, внешности или знаменитом отце. Люси немедленно заметила, что тема Дуга начисто отсутствует, и вызвала меня к себе.
– Что это за подхалимская херня?
Мне захотелось стать невидимой.
А еще лучше, чтобы совсем исчезла Люси.
– Простите? – пробормотала я.
– Ты хочешь, чтобы я поверила, что во время интервью вы не говорили о Дуге?
– Мы говорили, но…
– Тогда и напиши об этом. Его отец – король. Нельзя писать о принце, не упоминая короля. И потом, люди захотят знать, во что он был одет.
Я не смогла выговорить «нет», тем более «отвяжись и сгинь». Но мне все-таки удалось отрицательно покачать головой.
– Упоминания о Дуге нарушат концептуальную цельность статьи.
Люси изобразила презрительную усмешку.
– Ты, похоже, думаешь, что работаешь в «Уоллстрит джорнал»?
Я молила Бога и своих умерших родителей, и покойного Джима Моррисона только о том, чтобы не расплакаться на глазах у Люси. Если эта сука увидит мои слезы, можно попрощаться с остатками самоуважения.
– Лоринг поверил мне, – сказала я наконец. – И потом, неужели вы думаете, что хоть один читатель нашего журнала и так не знает, кто его отец? Неужели нельзя хотя бы один раз дать ему возможность отвечать за себя самому? Особенно если вспомнить нашу несправедливую прошлогоднюю рецензию, это как раз хороший шанс помириться. Пожалуйста!
– Наша работа совсем не в том состоит, чтобы делать этим людям приятное, Элиза.
Люси сказала, что, если я не внесу изменений в статью, мне придется отдать все материалы ей и она напишет ее сама.
– Я понимаю, что он очень хорош, но, может, все-таки не стоит терять из-за него работу?
Я зашла в свой кабинет. Собрала все материалы и отнесла их Люси.
– Только не упоминайте в статье моего имени, – сказала я ей.
Лоринг три раза набирал ее номер, перед тем как решился нажать на кнопку вызова. И хотя он точно знал, кто снимет трубку, все-таки вздрогнул, когда услышал голос Элизы.
– Привет, – сказал он. – Это Лоринг.
«Соника» уже несколько дней как появилась в продаже, и молчанию на другом конце провода могло быть только два объяснения: либо Элиза об этом не знала, либо из-за помех в эфире и шума машин, проезжающих мимо него, она его не узнает.
– Это Лоринг, – повторил он.
– Я поняла. – Голос был мрачный. – Очень шумно. Ты стоишь посреди Таймс-сквер?
На самом деле он стоял у входа в кофейню на авеню Колумба. Он отвел мальчиков в школу, зашел сюда, чтобы съесть пирожок, и на прилавке нашел забытый кем-то журнал. Так он ей объяснил.
– Ты прочитал? – вздохнула Элиза.
– Да.
– Ты звонишь, чтобы сказать, что ненавидишь меня?
– Нет.
Он сразу признался ей, что несколько дней назад на вечеринке встретил Терри Норта. Он только не прибавил, что пошел на эту вечеринку потому, что она была организована «Соникой» и он надеялся встретить там ее.
Терри рассказал ему все о споре из-за «концептуальной хренности», как он выразился, о том, что Элиза чуть не потеряла работу, и еще о том, что Люси, чтобы добить ее окончательно, дала ей задание разыскать школьные фотографии рок-звезд, которые якобы нужны для какого-то сомнительного проекта.
– Я собиралась сама позвонить тебе, – сказала Элиза, – но просто не знала, что сказать. Вряд ли это тебя утешит, но мне правда было очень интересно разговаривать с тобой, и статья у меня получилась совсем неплохая.
– Мне тоже было интересно говорить с тобой.
Лоринг не отрываясь смотрел на длинную трещину в тротуаре, которая очертаниями напоминала Миссисипи. Он стоял на восточном берегу, рядом с Атлантой, и пытался найти скрытый смысл в словах Элизы.
– Давай просто посмеемся и забудем, – сказал он наконец, наблюдая за жуком, подползающим к Сент-Луису. – Я звоню совсем не поэтому.
А почему ты звонишь?
– В субботу ко мне на обед собираются родители. Я думаю, Полу будет интересно познакомиться с отцом. Я уже давно хотел пригласить вас…
Пол стоял перед распахнутым шкафом и смотрел на свою одежду, будто видел ее в первый раз. Он никак не мог решить, какую рубашку надеть к зеле ному костюму, чтобы идти знакомиться с Дутом Блэкманом.
– Как я выгляжу? – спросил он, поворачиваясь ко мне. На нем была красная рубашка с длинными рукавами. – Я не похож на фаната? Я не хочу показаться ему, черт подери, фанатом.
– Так ты и есть, черт подери, фанат.
– Знаю, но я не хочу им выглядеть.
– А кем ты хочешь выглядеть?
– Равным. Я хочу, чтобы Дуг увидел во мне такого же музыканта, как и он. Родственную душу. А не придурка, который знает наизусть каждую его строчку и аккорд.
– Ну-ну.
– Да или нет? – Он показал себе на грудь.
Ему шел красный цвет. Кожа казалась алебастровой, а глаза – светящимися. Но сочетание красной рубашки с зеленым костюмом привело меня в замешательство.
– Честно говоря, ты смахиваешь на рождественскую елку. Мне думается, что с этим дурацким костюмом надо надеть черное или белое.
– Дурацким? – Он провел рукой по лацкану. – Ты считаешь, что этот костюм дурацкий?
Я кивнула:
– Особенно цвет.
Я могла смеяться над ним сколько угодно, но сама волновалась перед второй встречей с Дугом Блэкманом не меньше, чем Пол.
Пол остановился на красной рубашке, но решил отказаться от зеленого костюма. Вместо него он надел черные брюки и черный ремень с серебряными заклепками. Еще минут пять он возился с волосами, пытаясь уложить их так, чтобы они падали на глаза, но при этом не закрывали обзор.
Пол настоял, чтобы по дороге мы зашли в цветочный магазин. Но не смог выбрать там ничего достойного.
– Сорняки, – заявил он, указывая на поникшие маргаритки. – Мы же не можем принести величайшему в мире рок-музыканту сорняки.
– Может, подарим ему бутоньерку?
– Очень смешно. Ха-ха. – Он показал на кисть желто-бордовых орхидей, выглядевшую очень авангардно. – Как тебе?
– Похоже на подсохшую язву.
Ничего не выбрав, мы зашли в деликатесный магазин, и Пол отказался от цветов в пользу бутылки вина и торта с миндалем.
Он провел в напряжении весь этот день, нервничал по дороге, страстно желая произвести впечатление на своего героя, но когда дверь лифта распахнулась в квартире Лоринга и Пол лицом к лицу встретился с Дугом Блэкманом, с ним случилось такое же превращение, какое происходило каждый раз, когда он выходил на сцену. Он действительно стоял перед Дугом как равный – почтительный и благодарный, но совсем не испуганный живой легендой.
– Элиза Силум, – Дуг указал на меня, – у меня уже тогда было подозрение, что мы еще встретимся.
Он по-медвежьи обнял меня, и я сразу вспомнила отца. Потом отступил назад и внимательно посмотрел на Пола.
– Ты ее жених?
– Пол Хадсон. – Его рука приближалась к руке Дуга, будто притягиваемая сильным магнитом. – Большая честь познакомиться с вами, сэр.
Я рассмеялась. Я никогда не слышала, чтобы Пол называл кого-нибудь сэром, и сейчас наслаждалась картиной. У Пола светилось лицо, и это был один из тех редких моментов, когда можно увидеть по-настоящему счастливого человека. Его счастье и заставляло сиять все вокруг, как вазелин, нанесенный на линзу фотокамеры.
Я подошла к Дугу и прошептала:
– Спасите Спасителя.
– Слышишь? – Дуг толкнул Пола локтем. – Она считает тебя Вторым Пришествием.
– Это еще что, – ответил Пол, продолжая сиять, – она считает, что Бруклин находится по дороге в Джерси.
За спиной Дуга показался Лоринг. Одного сына он нес через плечо, другой описывал вокруг них круги. На Лоринге были джинсы и серый пуловер, который я надевала во время интервью, и он опять был босиком. Я решила, что это очень сексуально.