Мы говорили о Джилли Бин. Мы говорили об Аманде. Я даже признался еще в двух минутных помутнениях сознания.
Хорошо, в трех.
Ну ладно, в четырех.
Были моменты, когда я обрадовался бы небольшой турбулентности.
Еще мы много говорили о Фельдмане и о том, почему он согласился помочь мне, и впервые Элиза допустила, что, возможно, у него есть что-то, похожее на сердце. Но добавила, что так же возможно, что он надеется сделать из меня второго Ника Дрейка. И что, вот увидишь, через двадцать лет под твои песни будут рекламировать все от автомобилей до памперсов.
Важной темой обсуждения было и то, куда мы, собственно, едем. Ничего не было решено окончательно. Аэропорт прибытия – это просто отправная точка, и мы решили путешествовать до тех пор, пока не найдем место, где захотим остаться. Мы согласились, что большие города нам не подходят, но весь остальной мир был в нашем, черт подери, распоряжении.
И то, как мы будем зарабатывать на жизнь, было еще не ясно. Не то чтобы нас это волновало в тот момент. У нас еще оставалась большая часть моего, черт подери, аванса, а дальше будет видно.
– Почему ты не рассказываешь о Чаннеле, хитрый трус?
Это голос моей нареченной, если ты не узнал.
– Давай-давай. Я хочу послушать твою версию.
И не собираюсь ничего рассказывать.
– Дай мне магнитофон. Я сама расскажу.
Да нечего рассказывать об этом, черт подери, Чаннеле. Это поезд. Каким-то образом он едет под водой. Едет очень быстро. Пахнет паленым мясом и доставляет вас из Англии во Францию, типа, за двадцать минут. Вот и все.
– Дай его мне!
Нет, купи свой, черт подери… Эй…
– Привет. Это Элиза. Я просто хочу сказать, что Вилл всю дорогу просидел на полу, зажав голову между коленей. И все время стонал и хватался за поджелудочную.
Неправда.
– Правда-правда.
Это потому, что ты всю дорогу смеялась и спрашивала, как я себя чувствую на глубине сто пятьдесят, черт подери, футов под водой. И давай подождем, когда мы следующий раз полетим самолетом. Ян Лессинг по сравнению со мной покажется святым. Отдай мне мой, черт подери, магнитофон.
– На, забирай свою дурацкую машину.
Спасибо. Прошу прощения за отступление. На чем я остановился? Ах да, самолет. Элизу колбасит. Разговоры. Вопросы. Элизу опять колбасит. Мороженое. Элизу колбасит. Нет, извиняюсь. После мороженого она успокоилась. Относительно. Настолько, что я наконец решился сходить в туалет, куда мне было надо уже часа три. Когда я вернулся, она пребывала в глубокой меланхолии. Казалась уже не испуганной, а печальной. Я поинтересовался, что могло случиться за две минуты, которые я отсутствовал, а она призналась, что сидела и думала о том, не трусость ли то, что мы делаем. Не равноценно ли это капитуляции.
Мое «нет» было решительным и однозначным. Конечно, я могу обманывать сам себя, но я искренне верю, что капитуляцией было бы писать для Винкла хиты, играть в рекламных роликах «Гэп» и сниматься в разноцветных клипах. Присоединиться к дружному хороводу дикарей и язычников и слиться с ними в танце, не забывая при этом целовать нужные задницы.
Элиза боялась, что однажды я могу пожалеть о том, что отказался от всего. Она сказала, что не понимает, как мог я повернуться спиной к тому, что было смыслом моей жизни.
Что было некоторым ханжеством с ее стороны, учитывая, что именно она сдала меня акулам.
Но с моей точки зрения я ни от чего особо и не отказался. Буду ли я скучать по живым концертам? Да, буду. Но это еще не конец света. Я все равно буду играть на гитаре, писать песни и записывать их на свой магнитофон. Просто очень мало людей услышат их, по крайней мере пока я жив.
Все, что я люблю, что для меня главное, и всегда было главным – это музыка. А всем остальным я запросто могу подтереться.
Ведь на самом деле все очень просто, если задуматься: мы все начинаем жизнь как мальки в штанах у наших отцов, мы заканчиваем ее как рождественский обед для червей, а в середине надо просто найти пару простых вещей, ради которых стоит жить.
У меня есть моя девушка и моя гитара, и мне этого вполне достаточно.
А все остальное – прошлогодний снег.
Элиза все еще размышляла над этим, когда мы начали заходить на посадку над Хитроу. Она казалась очень усталой – мы не спали ни минуты. А когда мы приземлились, она что-то заорала, потом поцеловала меня и сказала «спасибо», а я сказал «спасибо» ей, и вообще, момент был запоминающийся.
Когда самолет уже медленно ехал по посадочной полосе, она опустила подбородок, заморгала на меня, и я понял, что она еще не все сказала. Я посоветовал ей облегчить душу.
– Небольшой компромисс – и ты мог бы стать вождем всех дикарей и язычников. Ты ведь и сам это знаешь, да? – спросила она.
Самолет остановился, табло погасло, и я расстегнул свой ремень.
– Дело того не стоило, – ответил я ей. – А кроме того, не особенно мне этого и хотелось.
Она назвала меня анахронизмом. И сказала, что если бы мне было двадцать девять лет в 1969 году, все вышло бы по-другому. Я мог бы стать легендой.
Я поднялся и взял ее за руку.
– Очень может быть, – сказал я, направляясь к выходу из самолета. – А если бы у моей тетушки были яйца, она была бы моим дядюшкой.
Все.
Благодарности
Хочу поблагодарить всех музыкантов и других профессионалов, которые искренне делились со мной всем, что знают о шоу-бизнесе.
Также должна сказать спасибо своему агенту Алу Зукерману за его неизменное терпение и поддержку. И издателю Хиллель Блэк, с которой так приятно было работать.
Друзья, члены семьи и те, кто вдохновлял меня, если вы найдете свое имя в этом списке, значит, вы попадаете в одну из этих категорий и я всем сердцем признательна вам: мама, папа, Лиза, Никки; Нашара Альберико, Барри и Дженифер Амент, Бамби Барнум, Себастьян Беквит, Джек Букбиндер, Джен Боуэн, Сеймур Кассель, Тереза Сентофант, Коррин Клемент, Дениз Коулман, Жан-Поль Эберль, Джонатан Файерер, Савита Гинде, Джимми Ньекко, Элизабет Граф, Бен Хелдфонд, Эдди Мидьет, Гунита Напгуп. Питер Прато, Рейс, Трои Рейнхарт, Дженнифер Рой, Шин Сан-Хосе, Скотт Шумахер, Кира Сиберт, Саша Тейлор, СепВализаде.
И Ашер. Я надеюсь, что слова пророков из радиоприемника когда-нибудь тронут твою душу и дадут тебе веру и надежду.
И Дж. Б., мой ангел и муза.