Как убивали Бандеру — страница 17 из 49

После войны появились совершенно новые люди, они увидели Европу, отравились тем, что люди живут там лучше, чем в Стране Советов, проник в них тлетворный дух свободы, но не пролетарской, а буржуазной, появился вкус к частной собственности, тащили трофейное мешками и вагонами. Он с тоской вспоминал энтузиазм Уралмаша и Днепрогэса, ликующие толпы, встречавшие челюскинцев, героические полеты Чкалова… куда все делось? Будто и не строили социализм. Дать по рукам и по мозгам, прозападных ученых, всех этих вейсманистов и морганистов – в тюрьму или на задворки, Ахматовой и Зощенко – по мордасам, не забыть о заблудших композиторах, разных там Мурадели и Шостаковича с их какофониями вместо музыки, ну а сионисты совсем обнаглели, Еврейский Антисионистский комитет разогнать и расстрелять, актера Михоэлса – под грузовик. Врачи – под особый контроль, им никогда не доверял, разве кавказские долгожители видели врачей? Особо на подозрении врачи-евреи, правильно ли они его лечат? А тут залечили Жданова, закрутилось дело, начались аресты. И как всегда, призыв бороться с врачами-вредителями вылился в антисемитскую кампанию, евреев стали из автобусов высаживать, избивать, орать «жидовская морда». Всегда перегибы, хотя как отличить еврея от сиониста? В партии тоже бардак: только возвысил Вознесенского и Кузнецова, как они ударились в великорусский шовинизм и затеяли создать русскую партию. Ленина на них нет, пришлось расстрелять, а ведь жаль молодых ребят, ставку на них делал. Устал, от войны устал, от всего этого чертова строительства коммунизма устал, от морд соратников устал, да не просто устал – обрыдли эти морды. Устарели они, обюрократились, потеряли веру в коммунизм. Настоящий большевик остается большевиком и в жизни, ему плевать на роскошь, не случайно Ленин говорил, что из золота мы будем делать унитазы, истинный революционер не станет унизывать пальцы перстнями и вешать на шею бриллианты. Вот Троцкий, как стал наркомвоенмором, придумал ставку себе сделать не где-нибудь, а в юсуповском дворце в Архангельском – другого месте в Москве не нашел! Вспомнил угодья своего папаши – херсонского помещика! Жил как царь со своей Натальей Седовой, она в Наркомпросе работала, хорошо богатые усадьбы знала, подсказала муженьку. Вокруг сосны, полезный для здоровья воздух, шикарная мебель, картинная галерея с шедеврами, плавательный бассейн. Конечно, прикрылся домом отдыха для красных командиров, однако жил там до самой ссылки. И одевался особо, придумал себе форму – кожанку и всю свою шантрапу, по сути опричину, в кожу одел, вроде бы вызов буржуям, а на самом деле чистой воды буржуйство! Ну а за границей, естественно, шляпу носил, поближе чтобы к своим. Беда с этими шляпами! Молотов долго упирался, все кепку натягивал с косовороткой, стал наркоминделом, пришлось надавить – зачем выделяться среди буржуев? Надел шляпу, постепенно привык, вроде подходит к пенсне и к должности, самому понравилось, и до конца жизни не снимал. Вообще перед народом вожди обязаны входить в свой образ, как хорошие актеры: Ворошилов – в военной форме и с орденами, Калинин в косоворотке, под лапотного крестьянина, Молотов – в шляпе для заграницы и говяной интеллигенции, и Сталин в полувоенном кителе и, конечно, в сапогах, вроде бы всегда в походе, с трубкой мудрости, когда надо. Но быт – дело житейское, а в политике нельзя долго засиживаться.

Молотова (не зря Ильич назвал его «каменной жопой») отстранил, попал под влияние сионистов, Микоян увяз в торговле и обуржуазился, Маленков – рыхлая баба, хотя исполнителен, но какой из него преемник? Ворошилов недалек, Каганович туповат, Хрущев мудоват, хотя энергичный, Берия прекрасный организатор (атомные дела вытянул, молодчага), но может в любую сторону потянуть, беспринципен. Никого не осталось, а нужна твердая рука, которая завершила бы социалистическое строительство. Ничего, и не такие крепости приходилось брать большевикам. Убрать все политбюро? Народ не поймет. Хотя… если сделать красиво. На девятнадцатом съезде сделал неожиданный ход: предложил президиум ЦК числом 25 членов и 11 кандидатов вместо политбюро, которое «растворил» в президиуме – включил молодых министров, влил свежую кровь. Старая гвардия тайно заволновалась: вождь явно готовил что-то недоброе, следующий ход был по старой матрице, старых соратников на убой, что с ними мудохаться, слепыми котятами, да и что они могут со своим начальным образованием? Давно пора отобрать у партии хозяйственные функции, пусть занимается политпросветом. Господи, что за государство получилось?! Крестьяне паспортов не имеют, живут как крепостные – ну ладно, еще не доросли, граница на железном замке – это тоже правильно, буржуи не дадут нам коммунизм построить, лагерей много, повсюду органы – это временно, пока классовая борьба, но вот почему партийцы, даже сам Жуков, трофейное имущество после войны вагонами повезли? На хрена под 1 мая «Правда» печатает лозунги? Для кого они? На задницы клеить? Неужели прав был Иудушка, когда писал о перерождении партии?

Ночью тихо шагал по кунцевской даче, размышлял. На каждом углу охранник, черт побери! Глядишь, и пульнет в спину ненароком. Или спереди голову снесет. В саду тоже что-то шевелится, то ли коты, то ли убийцы. Охрану бериевскую разогнать, ездят шаблонными маршрутами, мозгов не хватает, останавливаются в людных местах, плохое дежурство на трассе, нет сотрудников на крышах. Перешел в соседнюю комнату к столу, выпил стаканчик нарзана и… потерял сознание. Очнулся от холода, понял, что лежит в луже мочи, хотел позвать, но ничего не получилось. Наконец, захлопотали охранники – хватились, дураки! – зажужжали, перенесли на диван, позвонили Игнатьеву, тот наложил в штаны, переадресовал Берия. Что же произошло? Отравили, но кто? когда? Неужели отравили? Посмели отравить? Ждал долго, наконец появились соратнички: перепуганный до смерти Маленков, хитрожопый лапотник Никита и сам Берия, предводитель всей компашки, глаза смотрят холодно и злобно. Вскричал: «Что мешаете отдыхать товарищу Сталину?!» Ничего себе – отдыхать! Распек охрану – и все отбыли досыпать, а его, Вождя, оставили умирать. Ничего, выживу, кавказцы – долгожители, думал он, а когда поднимусь, они у меня запляшут, шуты гороховые! Они еще повоют под жуткими пытками, живых крыс запущу им в кишки, они еще захрипят и забьются в муках, они еще покачаются в петлях на виселице, как главари рейха, как подонки Власов и Краснов! Докторов и в помине не было, лежал, и являлось ему в тумане разное. Всплыл телохранитель Карл Паукер, венгерский коминтерновец, в прошлом брадобрей и артист оперетты, как он умело шил сапоги, надставляя каблуки, чтобы вождь был выше! Вспомнил, как талантливо во время застолья изображал Карл Гришку Зиновьева перед расстрелом: двое охранников его держали, а он ползал в ногах, рыдал, лизал сапоги, просил пощады, ярко играл Карлушка, а еще лучше он брил его ежедневно, жаль, что его пришлось расстрелять. Тогда было смешно, а сейчас затошнило. «Рвота с кровью», – это доктор, появились наконец суки. «Надо обследовать на яд», – сказал врач. Все в дымке и где-то далеко-далеко из перешептываний понял, что уже состоялся пленум и его сняли со всех постов, хватило ума оставить хоть в членах ЦК. Вдруг вспомнил мальчишку в Сочи: «Как тебя зовут, сынок?» – «Валька!» – «А меня Оська рябой». Ха-ха. Катя Ворошилова просила врачей, чтобы не говорили мужу о ее заболевании раком. Любил ли его кто-нибудь так же? Промелькнула вся в черном мать, всегда жалевшая, что он не стал священником. А вот и любимая жена Надя, хохочущая, бросающая в него хлебными шариками в ответ, а потом – из «вальтера» себе в висок. Вот и дочурка Светка, Светка – хозяюшка, своенравная, умная, и Васька непокорный – загубят эти сволочи его, загубят! И снова Ильич, полный энергии, как тогда, за кружкой пива в Лондоне, а не такой, как в Горках, измученный болезнью. Нет, он не умрет. Не умрет! Не умрет!

А дальше – тишина.

С Натальей Фатеевой в графстве Кент

Ведь тридцать лет – почти что жизнь.

Залейся смехом мне в ответ,

Как будто мы еще кружим

На перекрестках графства Кент…

Октябрь 1964 года, седоватые здания старого Лондона, конечно же, графство Кент. Британская столица еще купалась в своем имперском величии, оставался нетронутым гордый Сити, туда еще не воткнули новые кварталы с театром Барбикэн, не воздвигли, безумцы, колесо обозрения London Eye почти рядом с могучим Биг-Беном (под стать нашим колесам в парке культуры и на ВДНХ), не перекинули в крематорий галерею «Модерн Тейт» и не усеяли город безвкусными стеклянными небоскребками. Еще встречались кебы с кучерами, из которых вытряхивались почтенные джентльмены в цилиндрах, серые клерки носили мышиного цвета котелки, в ресторанах типа знаменитого «Рица» служили отставные королевские гвардейцы (ныне там суетливые итальянцы), и невиданной редкостью было увидеть за столиком чернокожего с сигарой, пальцем подзывающего к себе бледнолицего официанта.

В этом загадочном городе, пропитанном дымом каминов и трубочного табака, овеянном добрым элем и вересковым Джоном Ячменное Зерно, я уже четвертый год трудился на благородной ниве разведки под личиной второго секретаря советского посольства. И грянул День! В суровую тягомотину будней ворвалась киноделегация во главе с кинематографическим начальником и великолепным режиссером Львом Кулиджановым в сопровождении двух кинозвезд – Нины Меньшиковой и Натальи Фатеевой. Лев Александрович, осанистый и благородный, оказался таким же фронтовиком, как и мой друг, советник по культуре Всеволод Софинский, так что вклиниться в делегацию было несложно. Церемония знакомства, обмен любезностями и прочее цирлих-манирлих, небольшой прием, мы предлагаем очаровательным актрисам осмотреть город – и через некоторое время мы уже в самом злачном заведении столицы Cafe de Paris, почти рядом со знаменитой Пикадилли. Ребята мы были шустрые и размашистые, на столике появились французское шампанское, а также бутылка шотландского виски с измерительными рисочками (цены на спиртное зашкаливали, как во всех подобных кабаках). На сцене дрыгали ножками, мой друг по русской привычке непрерывно подливал виски, не замечая буржуазных рисочек (англичане обычно не позволяли более 1–2 рисочек, мы же ухнули целую бутылку). Я временами посматривал на Наташу и даже что-то плел для поддержания общего счастья, но вдруг почувствовал, что таинственные флюиды сначала пощипывали, потом начали покалывать, и к концу ужина уже застряли в горящем сердце. Это было ново, такого в жизни еще не наблюдалось. Беседовали о разном – от Бисмарка до насморка, – к концу трапезы принесли счет, равный одной месячной зарплате, но я расплатился так небрежно, словно шиковал в этом заведении чуть ли не каждый день. Писать о красоте Натальи Фатеевой стыдно, это уже говорили и писали тысячи. Что это было? Обаяние, ведьмины чары? В любом случае капкан захлопнулся, моя бедная голова атрофировалась, и на следующий день мы уже метались на моей юркой «Форд» – газели по графству Кент (в него входит большая часть Лондона), благо жена уехала в Москву, отпустив козла в огороды. Сначала надлежало потрясти Наташу чудом архитектуры Кристофера Рена, собором Святого Павла, затрапезными улочками, где бродили Диккенс и Джек Потрошитель, ухоженными аллеями Гайд-парка, по которым скакали элегантные принцессы и герцогини, и ослепительным бурлеском Риджент-стрит и Пикадилли… Позднее я сложил свои страстные стансы: