– Я приглашала и Павла, и других товарищей, но они всегда говорили, что это влечет за собой риск: вдруг кто-то случайно увидит или заскочат соседи… (Совершенно верно.)
– Сейчас обстановка изменилась в лучшую сторону. (То-то газеты каждый месяц сообщают об арестованных агентах!)
– Милости прошу, я буду очень рада. Я неуютно чувствую себя в ресторанах…
– А сын будет дома? (Нейтрально-козья морда.)
– Ему следует уйти? (Не поняла? Дура ты стоеросовая.)
– Что вы! Наоборот, я рад буду с ним познакомиться. (Оскал тигра перед пожиранием газели.)
Ночь, когда серы все кошки и шпионы, мощнейшая проверка, появление без всяких приключений в доме у Кукушки. Представлен как Себастиан, журналист и друг семьи, знавший покойного отца Ипполита. Квартира, утонувшая в пуфиках, ковриках, цветах и безделушках (больше купеческая, нежели интеллигентская), гравюра с видом Кремля в гостиной (слава богу, без слонявшихся без дела суровой пары вождей – Сталина и Ворошилова), непростительно для агента калибра Мерилин, все равно что разгуливать по Лондону при советских орденах.
Товарищ Микки забавлял (как ему казалось) семью анекдотами (целился, естественно, в Ипполита), мальчик совсем растаял под искрами интеллекта, что-то в нем было от «сердитых молодых людей», брюзжавших по поводу сытой, но духовно пустой действительности. К тридцати из таких вырастали жирные пингвины. Коммунистов он не жаловал, что вполне вписывалось в запланированный имидж. Мерилин подала куропаток с брусничным соусом, это не замедлило сказаться на состоянии желудка гостя, и он был проведен в уединенное место. Пути разведки неисповедимы и неожиданны, судьбе угодно было отключить в тот вечер воду и поставить аса перед проблемами техническими. Бился он над ними долго и тяжко, заставил Кукушку выйти в коридор и нервно вскричать: «Все в порядке, мой друг? Ничего не случилось?» Он стыдливо попросил какую-нибудь посудину с водой и вскоре вышел в гостиную розовый и деловой, словно после получения ордена лично от всесоюзного старосты (к счастью, мадам его не обнюхала). «Куда вы собираетесь после школы, Ипполит?» – «Очевидно, в технический колледж, хочу быть инженером». В восторг это не приводило, работать, работать и работать, ваять, как Пигмалион Галатею. Вскоре Ипполит удалился к себе в комнату, сославшись на занятия («Плейбой», исчезнувший с дивана, указывал на их род). «Прекрасный у вас сын, Мерилин, чудесный парень! Как бы мне хотелось еще с ним увидеться, пообщаться, поговорить! Конечно, конспиративно, я понимаю, что, если наш контакт станет вдруг известен, это может отразиться на его будущем…» (Первый пробный шар.) – «Я рада, что он вам понравился, но он еще совсем маленький, вам с ним будет неинтересно…» (Вот щука!) – «Мы очень плохо знаем положение в молодежной среде, Ипполит мог бы мне в этом помочь».
Так Дракула и ушел ни с чем, посоветовав на всякий случай убрать изображение Кремля из дома, чтобы не будоражить воображение случайных посетителей.
Через две недели в пабе, увешанном часами, с видом на Темзу: «Мерилин, Центр требует информации о молодежном движении. Мало времени? Все отнимает учеба? Войдите в наше положение». Через две недели в буфете кораблика, плывшего на Темзе: «Возможно, Мерилин, вы сами нацелите сына на работу среди юнцов, у вас же есть опыт». (Черт побери, если завербовала мужа, то почему же не завербовать и сына?) Еще через месяц в забегаловке Уайтчейпла: «Прошу вас, Мерилин, я буду встречаться с ним редко, никакого риска нет (боже, как морозны ее голубые глаза, как сжаты губы!), мы будем помогать ему стать на ноги. Он заболел? Как жалко!»
А не напоминаю ли я мерзавца? Вцепился в мамашу, как вампир! Тебе бы, задница, пойти на работу в богадельню. Откуда эти слюни?! Еще через месяц в парке у Гринвической обсерватории (после астрономических изысканий): «Извините, что я настойчив, Мерилин, но я, как и вы, солдат (забыл добавить: революции) и подчиняюсь воле Центра. Товарищи нами недовольны (глаза превратились в голубые льдинки), они не понимают вашей позиции».
Неухоженный район Патни, булыжники, которых касались и ядовитый Искандер, и несчастный Огарев, и взбалмошный Бакунин, и даже – чуть-чуть, очень легко! – зовущий к топору Чернышевский. Свершилось! Встретился с сыном отдельно. Два брата, старлей, естественно, старший пастырь, Ипполит – младший, скромный ученик, внимающий золотым словам. Парень прилежно внимал, разговор шел в общих чертах. Главное – договориться о регулярных встречах и медленно лепить.
Дальше как в страшном сне: Ипполит из трех встреч пропускал две, извинялся, снова пропадал, и снова приходилось просить Кукушку, и парень приходил, и соглашался подумать об Оксфорде, и снова исчезал.
Микки жаловался агентессе, она удивлялась: «Я вас познакомила, работайте сами, он уже взрослый, чтобы мне его контролировать». Прошло полгода. Микки уже не выносил на дух проклятого парня, который мотал его как хотел, все обещал и ничего не делал. И тут не выдержали нервы: «Мерилин, можно я буду откровенен? Мне кажется, вы не хотите, чтобы ваш сын нам помогал?» – «Почему вы так решили?» – «По-моему, это совершенно ясно. Но знайте, Мерилин, Москва не поймет. Вы смогли привлечь на нашу сторону своего мужа, почему же сейчас…» – «Думаете, я об этом не жалею?» – И задохнулась. – «Неужели жалеете?» – «Я этого не говорила. Интересно, мой друг, а вы могли бы завербовать своего сына или подарить его какой-нибудь иностранной державе, как флакон духов?» – «Конечно, смог бы, если бы это были товарищи по оружию, как мы с вами!» – соврал Микки мерзко.
Они уже ненавидели друг друга.
Однажды, гуляя с коляской по Холланд-парку, вычерченному четко, как чертеж, Микки увидел меловую черточку на кипарисе – сигнал вызова от Кукушки к тайнику «Гегель» (не зря ведь в разведшколе философию учили не по Гегелю). Что стряслось? Может быть, что-то с Ипполитом? Угроза ареста? Выплыли старые дела? Боже, как ужасна, как непредсказуема разведка! А срочные вызовы – самое страшное, они разбивают все планы, все иллюзии, от них бессонница и неврастения. А может, он потому и пошел в разведку, что она так не похожа на плавную жизнь, где будильник, тягучая работа, унылый приход домой сразу после шести? Может, за это любит свою чертову разведку товарищ Микки?
Тайник находился между Виндзорским замком и частной школой в Итоне, где на теннисных кортах выигрывают Ватерлоо. Микки медленно шел по парку, все ближе и ближе подходя к развесистой иве, корни которой, оголившись, образовали прекрасные глубокие дыры. Светило солнышко, ветер покачивал верхушки деревьев, он оглянулся вокруг: ни души, тишь и благодать, и хотелось жить и работать, работать и жить… Микки нагнулся, рука напряглась и скользнула под могучий корень (был случай – наткнулся на больного зайца – чуть в штаны не наложил). Вот и контейнер – и тут удар по шее, очевидно, ребром ладони, сознание мгновенно выключилось, он повалился на траву, успев подумать: кто это? Контрразведка? Ипполит? Подручные Мерилин? Провокация? Месть?
Когда он очнулся, вокруг никого не было – только шелестели дубовые листья.
Далеко в небе голубым светом сверкнула звезда.
Джон Ле Карре: одинокий волк с человеческим сердцем
Удивительно, что в нашей стране, пропахшей охранкой и чекизмом, нет серьезной традиции шпионской литературы – в памяти горят лишь «Семнадцать мгновений весны», да и то неясно, звезда ли тут Юлиан Семенов, Татьяна Лиознова, а может, «главный консультант» С. Мишин, он же первый зампред КГБ Семен Цвигун. Вдали маячат полузабытые Шейнин, Овалов и иже с ними, но это не урожай. А вот в старушке Англии уж повелось, что сотрудники разведки берутся за перо и начинают строчить то беспощадную сатиру на свою службу, то глубокие психологические романы о шпионаже… Такими были в прошлом веке Комптон Маккензи, офицер военно-морской разведки, которого за пасквиль «Вода в мозгу» спецслужба потянула в суд, Сомерсет Моэм (правда, агент разведки), создавший своего блестящего Эшендена и вымахавший в классики, Ян Флеминг, забивший всему миру мозги своим мифическим Бондом, великий Грэм Грин, тоже офицер разведки, поразивший общественность Тихим Американцем и Нашим человеком в Гаване. Из этой же шинели вышел и Джон Ле Карре, в жизни Дэвид Корнуэлл, ворвавшийся в мировую литературу в начале 60-х прошлого века, тогда еще совмещавший гнусный шпионаж со святым писательским трудом.
Говорить, что Ле Карре пишет «шпионские романы», просто неприлично (в хорошем обществе), в самом начале, бесспорно, он использовал шпионский сюжет и прочую параферналию для насыщения романов динамикой, но ведь и Федор Михайлович не брезговал детективным узлом в «Преступлении и наказании». Но уже давно творческое наследие писателя вырвалось из прокрустова ложа «шпионского романа» и справедливо считается классикой.
Дэвид Корнуэлл родился 19 октября 1931 года в семье крупного мошенника (как он сам пишет), неоднократно судимого, крепко дружившего с тюрягой, кстати, одно время депутата британского парламента. Отец был мот, живший на широкую ногу, прелюбодей, авантюрист, но сын его любил в любой ипостаси, даже когда он клянчил деньги у писателя, ставшего уже знаменитостью. С мамой тоже не шибко повезло: бросив детей, она сбежала от своей половины, не выдержав его характера, а с сыном встретилась аж через 20 лет!
Прощелыга-папаша тем не менее заботился о своих двух отпрысках, и юный Дэвид был направлен в благодатный Бернский университет (1948, Швейцария), именно там на него положила глаз английская разведка Сикрет Интеллидженс Сервис (СИС) и нацелила на работу среди студентов с прокоммунистическими взглядами (дружить и стучать во имя торжества капитализма или коммунизма – занятие отнюдь не высокоморальное). Зато такая встряска взбучила писательские вены, и на свет позднее появился один из лучших романов Ле Карре «Идеальный шпион» (имеется и фильм), роман насквозь автобиографический, по-достоевскому болезненный, оголяющий пропасть между шпионажем и моралью. За Берном последовали военная служба, учеба в Оксфордском университете (там он тоже давал наводки на сокурсников), а затем преподавание в прославленном Итонском колледже, где учились почти все английские гении, ну а далее уже последовало приглашение потрудиться на контрразведку в качестве штатного сотрудника. Там, как признается Ле Карре в мемуарах, начинающий жандарм контачил с коммунистами, силясь подставить себя под всесильную лапу КГБ, посещал общество англо-советской дружбы и даже познакомился с советским дипломатом, который, впрочем, на англичанина не клюнул, видимо, был уже сыт. Потрудившись в контрразведке, через 3 года он был взят на работу в разведку и,